Петкана - Хабьянович-Джурович Лиляна
Это совпало по времени с окончанием моего земного пути.
Такова была моя жизнь. Жизнь исихаста и патриарха. Как это в книгах описано. Но то была еще не вся моя жизнь. Ибо нет ни единого создания Божия, у которого бы не было своей тайны. У меня она тоже была. Моя тайна была со мною всюду, где бы я ни был. Я хранил ее, как величайшее сокровище. Как самое дорогое для меня.
Моей тайной была она. Преподобная Параскева.
Моя любовь к ней была равна моей любви к Господу. И так было на протяжении всей моей жизни.
О, я, конечно же, знал, что у святых не бывает своих любимцев. Их любовь, подобно любви Божией, является всеобъемлющей и безграничной. А мы, в свою очередь, должны любить всех святых с одинаковым жаром, ибо каждый из них есть часть вечной жизни Христовой. И все же в самом сокровенном уголке моего сердца и средостении моего духовного естества я всегда принадлежал ей и она тоже была моей — судьбой.
Ибо так судил Господь. То было не по моему хотению и произволению, но по воле Божией.
«Аще желаешь узнать волю Божию, очисти ум и сердце молитвою. И первая мысль, которая падет на это широкое и чистое, как снег, поле, и будет пожеланием Господним», — поучал меня авва Феодосий.
И я молился. И вместе с мыслью мне иногда являлся и дивный лик. Ее лик. Как милость, заключенная в ответе, облеченном в форму мысли. Как поучение и предостережение. То был лик далекий и непостижимый, как и лики всех святых. Но в то же время и такой близкий. Мой.
Чрез него Господь являл мне Свою благодать. Начиная еще с того дня, когда я, будучи младым юношей, жаждущим истины, иноческого подвига и богопознания, по пути в Калифарево впервые посетил Тырново и вступил под своды Соборной церкви.
Помню, церковь была пуста, и я в полной тишине и мире, объявшем меня благим и густым теплом, предался молитве.
«Господи, помилуй меня!» — повторял я. И душу мою переполнял восторг. Заполняла некая неведомая прежде любовь. Она становилась все сильнее и сильнее. И в тот момент, когда я помыслил, что больше не в силах выдержать силу разрастающегося во мне дивного чувства, я увидел в сиянии света — ее. Преподобную Параскеву, возле мощей которой я, пав на колени, и возносил свои молитвы.
Это видение продолжалось всего какое-то мгновение. Но мгновение, пережитое и удержанное в памяти, ясно сохранившей мельчайшие подробности. Мгновение, долгое, как вечность. Отныне я уже никогда не мог забыть кротость и безграничную благость ее лика. И ту любовь, что овладела всем моим существом. Которая навсегда связала нас нерушимыми узами. Любовь, которой она сама и была.
С тех пор она вечно пребывала со мной.
Соборная церковь стала местом моего постоянного паломничества. В самом же храме путь мой неизменно начинался и оканчивался возле киота с ее честными мощами.
Обходя наши грады и святые обители, я собирал рассказы и легенды о ней, эти ярчайшие следы ее земной жизни и дивных чудес. И, собирая их, как человек образованный, весьма скорбел, что они нигде не записаны. Ведь они могли бы послужить к духовной пользе множества христиан. Всех тех, кто стремится жить в Господе и ради Господа. И всех тех, кто еще только собирается вступить на сей единственно верный путь.
Видимо, уже тогда у меня в голове вызревала мысль объединить все эти рассказы в одну большую повесть. Но я не решался признаться в этом даже самому себе. Боялся собственного дерзновения. Ибо кто я такой, чтобы посягать на подобную милость?
Так проходили годы и десятилетия. И вот, спустя четыре года после Марицкой битвы, Всевышний удостоил меня звания духовного отца моего народа. Теперь постоянным местом моего служения стала Соборная церковь. Ризница, в которой хранилось величайшее наше сокровище.
Каждую свою службу я начинал с благодарения Господу, который внушил нашему христолюбивому и мудрому государю Иоанну Асену мысль о переносе сей славной святыни из Эпивата в наш стольный град Тырново.
То было в далеком уже теперь 1238 году от Р. X. Попущением Божиим Царьград и его окрестности еще за три десятилетия до этого оказались в руках крестоносцев-латинян и еретиков-папистов, которые стремились вывезти на Запад все самые ценные христианские святыни и священные реликвии.
Однако сию великую Свою угодницу, преподобную Параскеву, Господь пожелал оставить в пределах православного мира. И вот царь болгарский Иоанн Асен, до которого также дошли вести о ее великой славе, предложил латинянам просить у него чего угодно, лишь бы они уступили ему чудотворные мощи. С этой целью он отправил к ним лучших своих витязей и митрополита Марка.
Честная процессия вступила в Болгарию с юга. По мере приближения к столице она росла и росла, поскольку тысячи людей с зажженными свечами присоединялись к ней отовсюду. Они с благоговением следовали за ковчегом с мощами Преподобной, явственно ощущая нежный аромат базилика, исходящий от него.
Когда процессия появилась в окрестностях Тырнова, навстречу ей вышел сам царь, а вместе с ним и его мать Елена, супруга Анна, вельможи, боляре и патриарх Василий со священством, а также бесчисленное множество народа. Государь и его приближенные с благоговением приложились к святым мощам. После чего они были положены в Соборной церкви.
С той поры у чудотворных мощей неизменно случались великие чудеса. Происходили многие исцеления людей, с верою притекающих, которые потом с благодарностью прославляли Господа, дивного во святых Своих.
Восемнадцать лет был я Патриархом Болгарским. И не было дня, чтобы я не молился коленопреклоненно возле киота со святыми мощами. Когда же дела вынуждали меня покидать столицу и совершать путешествия в другие грады и земли, мыслями я каждый вечер все равно пребывал пред ее святым киотом.
Мы, православные, знаем, что сердце всякого из нас есть его внутренний алтарь. Оно — то святое место, где происходит соединение со Христом. В моем сердце, жаждущем единения со Спасителем, всегда обитала она. Живая. И близкая.
Часто я оставался в церкви на всю ночь. Стоя на коленях и преклонив главу. Касаясь руками и челом святого киота. Иногда — очень редко, лишь когда она сама мне это дозволяла — я решался прикоснуться к руке Преподобной, лежавшей у нее на груди, поверх драгоценного пурпурного облачения.
Я молился преподобной Параскеве, прося вразумить меня: от нее ли исходит мысль о составлении мною ее Жития? Ведь эта мысль все чаще посещала меня в последнее время. Молил об этом как о великой милости. Для своего народа и для всех христиан. Дабы получить от нее поддержку и поучение о том, что должно мне учинить ради спасения моего христоподобного стада от азиатского зверья.
Она же молчала. Не удостаивала меня ответом. Многие месяцы. И годы. Вплоть до того дня, когда сербские христиане пострадали от безбожных турок на Косовом поле. В ту ночь, когда до нас уже дошла весть о мученической кончине благоверного и христолюбивого князя Лазаря, я вновь узрел ее на мгновение, как когда-то в юности. Но теперь уже — видел сквозь стоны и плач. В руке своей она держала развернутый свиток, на котором огненными буквами проступало ее имя.
Наконец-то! Так в сей скорбный час для христианских Балкан свершилась давняя и дерзновенная моя мечта. Я ясно видел: она удостоила меня этой милости, сострадая невинным жертвам христианским. Удостоила меня, грешного!
Сердце мое затрепетало. Весь дрожа, я пал на колени и воздел руки к небесам. «Мати Параскева! — воскликнул я со слезами, — слава милосердному Господу! Благодарю тебя за милость ко мне, недостойному!»
В ту же ночь я начал наносить на хартию свое убогое повествование. Но до рассвета не смог продвинуться дальше самых первых слов: «Родным местом преподобной Параскевы было село Эпиват». Только это и сумел я тогда написать.
Как я подбирал слова! Тщательнейшим образом взвешивал каждое, определяя его истинное значение и глубину смысла. И всякий раз думал о том, как оно отзовется в веках.
О, я знал, конечно же, что та, о ком живет в народе светлая память, никогда не будет забыта. И что о ней будут говорить так, как желает того живая Церковь, а не так, как рассказывают книги. Но мне дарована была великая милость. И я должен был со всем вниманием и смирением отнестись к этому.
