Заступник земли Русской. Сергий Радонежский и Куликовская битва в русской классике - Коллектив авторов
Гордо реяло черное знамя великокняжеское с золотым изображением Спасителя.
В рядах оказалось более ста пятидесяти тысяч воинов.
Князь с умилением смотрел на этих ратников, поднявшихся на защиту Родины, и печалью сжималось его сердце при мысли, скольким из них не придется больше увидеть своих оставленных отцов, матерей, жен и детей.
Он медленно проезжал вдоль рядов, когда вдали показались два запыленных всадника.
Они подскакали к великому князю. Один из них поспешно спрянул с коня и приблизился к Димитрию Иоанновичу.
— Великий княже! — сказал он с низким поклоном. — Я боярский сын Андрей Кореев… Был в Рязани и убег оттуда… Привез скорбную весть — князь Рязанский Олег изменил тебе… Он заодно с Мамаем и Ягайлой…
Лицо великого князя омрачилось.
— Хоть и грустна весть, но спасибо тебе… Был некогда на Руси Святополк Окаянный, таким же хочет, видно, быть и князь Олег.
Он тронул коня.
— Великий княже! — воскликнул Кореев. — Окажи милость, дозволь мне с холопом в войско стать.
— Становись, друже, — с ласковой улыбкой ответил князь.
Андрей Алексеевич и Андрон тотчас вмешались в ряды воинов.
XIX. Мамаево побоище
Русское войско подошло к Дону, за которым стояли татары. Возник вопрос: переходить реку или нет?
Голоса в великокняжеском совете разделились. Между тем надобно было спешить, чтобы не дать Мамаю соединиться с Ягайлой.
Во время этого разногласия и разномыслицы прибыл в стан Димитриев запыленный, усталый инок и вручил великому князю письмо.
Оно было от преподобного Сергия. В нем святой игумен убеждал Димитрия Иоанновича не медлить и идти вперед.
— Час суда Божия наступает, — сказал великий князь и отдал приказание перейти реку.
Седьмого сентября 1380 года воды Дона кишели людьми.
Вброд, вспеняя воду, переправлялась конница. По наскоро устроенным мостам тяжко шагала пехота. На том берегу, у речки Непрядвы, стали готовиться к битве.
Наступила ночь на восьмое сентября, сырая и холодная. Андрей Алексеевич, кутаясь в широкий кожух, грелся у костра и думал: «Увижу ли я завтра после боя те звезды, что теперь мерцают? Или примет меня мать сыра земля? Сбудется по воле Божьей, а не по моей. А драться буду лихо».
На противоположной стороне костра сидел Андрон, тихо мурлыча песню.
— Бердыш я наточил, а сабля востра ли? — проговорил Кореев и, вынув саблю, попробовал лезвие.
— Туповато. Как думаешь, надо поточить, Андрон?
— Малость надо. Это я тебе живой рукой.
И раздобыв мягкий камень, холоп принялся за работу.
— Может, завтра кого-нибудь из нас и не будет, — промолвил Андрей Алексеевич.
— А не стоит об этом думать. Помирать когда-нибудь надоть. Завтра али через десять годов… А за веру да за родную землю как не постоять! И ей-ей, я не думаю, убьют меня али нет. Что Бог даст — и шабаш.
Речь согласовалась с выражением его лица: оно было совершенно спокойно.
Кореев помахал саблей и вложил ее в ножны.
— А что, боярин, не спать ли? — спросил Андрон.
— А и доброе дело. Давай соснем.
И оба, повернувшись ногами к костру, поплотней завернулись, поудобнее устроили головы на седлах, заменявших подушки, и чуть не одновременно заснули.
Подобно им поступили и все другие воины Димитриевой рати, разбросанной на пространстве нескольких верст. У всех была одна мысль: «За родную землю постоять — постою. А жив ли, мертв ли буду — на то Божья воля».
Чуть блеснул свет — загудели рожки.
Проснулись, оправились московские ратники и начали стягиваться к знаменам.
Наступил грозный день 8 сентября 1380 года.
Остатки войска перешли за Дон и присоединились.
Близился час битвы.
Димитрий Иоаннович построил войско в боевой порядок и определил, какой части войска быть в засаде, под начальством внука Калиты — князя Владимира Андреевича, Димитрия Михайловича Волынского и некоторых других.
В этот отряд попали и Кореев с Андроном.
Кореев был в прекрасной кольчуге и стальном островерхом шеломе; на левой руке он держал щит, в луке седла высилось копье, у пояса покачивалась сабля, а в правой руке он держал тяжелый бердыш, похожий на тот, его любимый, но, к его сожалению, оставленный в Рязани, которым он убил медведя.
Вооружение холопа Андрона было гораздо проще, но основательнее.
Оба они были на конях и находились в первых рядах засадного отряда.
Войско тронулось навстречу врагу.
Дорогой Кореев не раз сетовал, что довелось ему попасть в засадный отряд.
«Другие будут драться, а я только смотреть буду», — думал он.
Но как бы то ни было, приходилось покоряться.
В шестом часу дня достигли Куликова поля — обширной равнины, кое-где с небольшими холмами — и увидели неприятеля.
Казалось, на них ползло не войско, а туча «тьма тем».
Оба войска остановились на расстоянии нескольких десятков сажен одно от другого.
Русский засадный отряд ушел за лесок, откуда наблюдал за ходом сражения, оставаясь скрытым от татар.
Наступил страшный момент ожидания.
В обеих громадных ратях наступило на мгновение безмолвие.
Говор смолк.
Слышен был шелест стягов и звон вынимаемого оружия.
Тишина.
Вдруг из неприятельских рядов выделился огромный всадник и поскакал к русскому войску.
Ему навстречу вынесся на белом коне инок Пересвет, наклоня копье.
Темная схима реяла, как крылья; наконечник копья блестел, как серебро.
Миг, и… два пустых коня побежали по равнине.
Инок лежал мертв, татарский богатырь бился в предсмертной агонии.
Два потрясающих рева вырвалось с той и с другой стороны.
Великий князь, Ослябя и многие военачальники ринулись вперед.
За ними двинулась вся рать, свергнув доспехами.
Татары кинулись навстречу, как бешеные…
Все смешалось среди пыли и неистовых криков.
На пространстве десяти верст триста тысяч людей убивали друг друга.
Пощады не было.
Тетивы луков молчали. Резались грудь на грудь.
Страшное, кровожадное чувство поднималось в груди Кореева.
«Скоро ли?» — думал он, судорожно сжимая бердыш и жадными глазами следя за ходом битвы.
И вдруг — о ужас! Часть русской рати поколебалась. Татары врезались в нее, как железный клин в мягкое дерево, — рубят, гонят…
Сейчас они возьмут великокняжеские знамена.
Димитрий Волынский промолвил:
— Теперь и нам пора!
Засадные полки вылетели из-за леса и, как буря, ударили на неприятеля.
Татары дрогнули, стали отступать, сперва медленно, потом все скорее.
Еще раз собрались, чтобы дать отпор, не выдержали и вдруг побежали, охваченные ужасом.
На бегу оборачивались, наносили удары и… вновь бежали.
Мамай, наблюдавший с кургана, заскрежетал зубами и воскликнул:
— Велик Бог христианский!
И поскакал с поля битвы.
Кореев ринулся в битву вместе со всеми.
Его бердыш работал на славу, а рядом тяжко бухала дубина Андрона.
Вдруг какой-то конный
