Круг перемен - Ирина Анатольевна Богданова
С каждой минуткой поездка становилась всё интереснее и интереснее, вытесняя прочь недобрые ожидания, а когда господин поверенный пообещал, что дальше поедут на поезде, Матвейкина душа чуть не выпрыгнула наружу от любопытства.
Город он всё-таки проспал. Проснулся, лишь когда копыта почтовых лошадей застучали по булыжной мостовой, словно забарабанил дождь по крыше. Он поднял голову с материнских колен и распахнул глаза.
— Где мы, маманя?
— В городе, — ответил вместо матери Платон Александрович. — Сейчас поедем в гостиницу, переночуем, а завтра днём на вокзал.
В гостинице их ослепил яркий свет золочёных ламп на высоких ножках. Разинув рот, Матвейка смотрел на мягкие кресла вокруг низкого стола, что богато отливали густо-малиновым бархатом. Такое платье даже жена лавочника не на шивала! В углу на задних лапах стоял настоящий медведь, только неживой, с круглым подносом в огромных лапах. Из полуоткрытой двери сбоку залы доносился звон посуды и слышался мягкий женский смех.
Подскочивший мальчишка подхватил багаж:
— Куда изволите, господа?
Жёлтый пол под ногами блестел, словно бока у новенького самовара. Враз оробевший Матвейка в ужасе посмотрел на свои лапти с грязными онучами. Его рука сама нашла мамину ладонь и судорожно сжала.
Мама наклонилась к его макушке:
— Ничего, сынок, потерпи. Переживём и это.
— Сейчас пойдём в буфет и перекусим, — пообещал господин Куделин, но, взглянув на побледневшую женщину, махнул рукой и посмотрел на полового:
— Принеси-ка ты нам, голубчик, еду в нумера. — Он наморщил лоб: — Картошечки с селёдкой да лучка скажи, чтобы не жалели. Им, — он кивнул головой на Матвейку с мамой, — то же самое, но ещё каши гурьевской и пирогов с вязигой и яблоками.
— Кваску желаете? — елейно спросил половой.
Платон Александрович согласно кивнул:
— А как же! По кувшинчику в каждый нумер да чаю с баранками.
Нумером оказалась комната, где вместо лавок стояла широкая кровать, покрытая покрывалом такой красоты, что на него смотреть было боязно, а не то что спать. Хотя господин поверенный наказал ничего в нумере не убирать, после еды мама собрала посуду и начисто вытерла стол чистой тряпицей из торбы.
Ночь они скоротали на коврике возле кровати, положив под голову свёрнутую одёжку. Прижавшись к маманиному боку, Матвейка слышал, как она вздыхала и тихонько в полусне бормотала:
— Господи, Боже Милосердный, помилуй нас грешных!
Бали, 2019 год
Жаркая ночь донимала неимоверной духотой, шлёпая по груди отвратительной мокрой жабой. Пропитанная по том подушка сбивалась комком и передавливала шею. Вентилятор под потолком не спасал. Его широкие лопасти лишь слегка разгоняли по комнате густой воздух с запахом гнилых фруктов. Откинув влажную простыню, Инна сползла с кровати и перелегла на циновку на полу.
Стало чуть прохладнее. Она прижала ладони к плиткам пола. Заснуть бы, чтобы проклятая ночь поскорее закончилась. Но за ней последует такой же проклятый день, затем снова ночь и снова день — ленивый, долгий и безысходный. Инна давно перестала выкладывать в соцсетях жизнерадостные фотки с разноцветными коктейлями в высоких бокалах и демонстрировать напоказ беспечное заграничное счастье. Где оно, счастье? Ау! Заблудилось среди пальм…
Едва веки сомкнулись, как перед глазами замаячили развороченные двери вагона метро и месиво тел на залитом кровью перроне. Инна тихонько застонала сквозь зубы. Тягостные вспоминания всколыхнул телефонный разговор с мамой насчёт денег. В средствах нуждался Леонид, но маме про это знать не полагалось, иначе не избежать конфликта. Всегда уступчивая и добрая мама на сей раз категорично отрезала:
— Инна, мы с мужем задумали большую покупку, и лишних ресурсов нет. И вообще, мне кажется, что тебе пора возвращаться в Россию. Пары лет вполне достаточно, чтобы переменить обстановку и прийти в себя. Другое дело, если бы ты за границей училась или работала, но ведь ты остановилась на точке замерзания и не движешься вперёд. Мне неприятно тебе говорить, но на что ты станешь жить, если останешься одна? У меня деньги на деревьях не растут.
— Ты сдаёшь мою квартиру, — напомнила Инна.
— И что? Ты собираешься вечно жить на эти крохи? Нет, я согласна, можно жить в бедности или довольствоваться малым. В этом нет ничего зазорного. Но посмотри правде в глаза: ты бездельница. Без-дель-ни-ца, — повторила по слогам мама.
Иногда мама умела становиться невыносимой. Разговор хлестал по щекам наотмашь, разрушая хрупкую скорлупу спокойствия. Волна злости клубком подкатила к горлу. Какое они все имеют право указывать и лезть в жизнь со своими советами?
«Я и так одна, мама. Совсем одна!» — мысленно закричала в ответ Инна, но вслух упрямо ответила:
— Найду чем заняться, не беспокойся обо мне.
— Как это не беспокойся? — возмутилась мама. — А о ком мне ещё беспокоиться, как не о единственной дочери? Ты должна мечтать, влюбляться, получить профессию, выйти замуж, воспитывать детей — одним словом, строить нормальную человеческую жизнь, а не закапывать голову в индонезийский песок.
Не видя мамы, Инна отчётливо представляла, как та сидит в плетёном кресле на веранде и недовольно постукивает пальцем по коленке. Была у мамы такая привычка.
— Я не хочу замуж, — огрызнулась Инна, хотя в душе всё стонало и ныло: хочу, хочу, хочу! Если бы только Леонид поманил пальцем, то она побежала бы за ним хоть в пучину моря, прекрасно осознавая, что впереди маячат бедность, неразбериха и измены мужа.
О чём вообще толкует мама, о каких интересах, если все интересы клином сходятся на пёстрой от веснушек переносице Леонида, когда он с прищуром раскидывает руки в стороны, чтобы обнять её. Но Леонид не звал замуж — он приходил к ней, как кот: нализаться сметаны, потереться о бочок и снова исчезнуть до следующего раза, не сказав ни здравствуй, ни до свидания. Хоть к колдуну обращайся за помощью. К колдуну! Вспыхнувшая в мозгу мысль мгновенно окрепла и стала обрастать мясом.
Колдуны всех мастей водились на Бали во множестве, и редкий турист не поддавался искушению посетить целителя или колдуна. Инна не воспринимала их всерьёз, но теперь, глядя на лопасти вентилятора под потолком, подумала: а почему бы и нет?
Россия. Успенский район,
2019 год
Господи! Какая же здесь благодать! Скрытая зелёным покровом церковь, знакомая керосиновая лампа на окошке, три пушистые ели вокруг большого валуна, прикрытого серебристой патиной мха. На этот раз в лесной церкви дежурила другая женщина. Не поднимая головы, покрытой белым платком, она сидела за прилавком
