Многая лета - Ирина Анатольевна Богданова
Фаина настолько уверилась в приходе Тетерина, что отпрянула, когда в дверном проёме увидела совсем другое лицо — решительное и очень бледное.
— Позволь войти?
Пропуская Ольгу Петровну, Фаина посторонилась и теснее прижала к себе Капитолину.
В ледяном холоде полутёмного коридора Ольга Петровна безошибочно угадала направление к единственному тёплому углу и прошла вперёд, громко стуча каблуками по натёртому паркету. Зайдя в комнату, она резко повернулась, так что Фаина едва не наткнулась на её плечо.
— Кажется, я должна поблагодарить тебя за спасение.
— Не за что, Ольга Петровна, — произнесла в ответ Фаина, чувствуя, как дрогнул голос. — Я ведь к вам туда не ради вас пришла, а ради себя и вот её, Капитолины. Хотела просить, чтоб вы нас с ней не разлучали. Но знаете что?
— Что?
Фаина собралась с духом:
— Я вам ребёнка больше не отдам, можете лютой казнью меня казнить, а не отдам. Её ведь эта ваша нянька едва не убила: так трясла, что только головёнка во все стороны моталась, чудом шея не переломилась. В общем, Ольга Петровна, губить Капитолину вам не позволено, хоть вы и мать.
— Тётя, — сказала Капитолина. Приподняв подол платьица, она попыталась натянуть его себе на голову и спрятать лицо.
— Это твоя мама, — поправила Фаина.
Капитолина надула губу и отрицательно помотала головой:
— Тётя.
Фаина увидела, как у Ольги Петровны запылали кончики ушей. Она летуче прикоснулась к ним рукой, будто поправляя причёску, и по-птичьи быстро осмотрела комнату, а потом взглянула на Фаину:
— А где твоя дочка? Неужели… — Тут её голос понизился до шёпота, и Фаина поняла, что она подумала обо всех тех несчастных, кто не пережил голодную и холодную зиму.
— Моя Настенька потерялась в тот день, когда вы меня выгнали, — сказала она ровным голосом. — Я упала без чувств, а когда опомнилась, то Насти не было. Но я обязательно её найду.
В ответ Ольга Петровна хотела сказать нечто дежурное о революции, которая требует жертв, о том, что сейчас всем тяжело и сироты множатся не по дням, а по часам, а зато потом, в скором будущем, настанет всеобщее счастье под знаменем партии большевиков. Но здесь, в крохотной комнате с печуркой из железного ящика, обыденные слова, накрепко вбитые в голову за время работы в Петросовете, казались вселенской глупостью.
— Тётя, — снова сказала Капитолина и показала пальцем на Ольгу Петровну. — Тётя, тётя, тётя.
— Может быть, так и лучше. — Ольга Петровна рванула воротник пальто, будто ей не хватало воздуха. — Оставайтесь тут. По крайней мере, моя дочь свой выбор сделала.
* * *
Словно во сне, Фаина опустила Капитолину с рук на пол и села на стул, глядя на то, как девочка пытается дотянуться до ручки комода. Ручка была высоко, и Капитолина сообразила встать ногами на шляпную коробку из гнутой фанеры.
— Не лезь, упадёшь, — деревянным голосом сказала Фаина, хотя Капитолине не грозила опасность.
Мысленно она всё ещё беседовала с Ольгой Петровной, выплёскивая ей варево из слов, которые накопились в душе и просились наружу. Она хотела выкрикнуть их ей в лицо ещё тогда, когда выдрала Капитолину из рук отвратительной бабы с красными щеками и жёлтыми глазами бодливой козы. Но увидев Ольгу Петровну, лежащую на полу в кухне, единственным решением было снять трубку и вызвать номер товарища Кожухова. Номер был записан в телефонном блокноте наискосок листа.
Ольгу Петровну увезли в больницу, и разговор отложился. А потом долгими пустыми ночами Фаина лежала, прижав в себе Капитолину, и пыталась предугадать, как обернётся предстоящая встреча. Знала одно: как бы то ни было, ребёнок должен воспитываться в любви и заботе, а не жаться по углам забитой зверюшкой, на которую родная мать не обращает внимания. Готова была защищать Капитолину едва ли не силой, плакать, уговаривать, стращать, но не иначе, как Сам Господь помог уладить дело миром. От избытка чувств Фаина немного всплакнула сладкими слезами освобождения и загадала, что если сегодня произойдёт ещё что-то необычное, какое-нибудь маленькое чудо, пусть хоть смешное или глупое, то Настенька жива и здорова.
Упомянув про дочку, Фаина заплакала снова, но уже с горечью, и, чтобы не захлебнуться плачем, пошла стирать Капитолинино платьишко, предусмотрительно забранное из дома Ольги Петровны.
«Ребёнок растёт, вещей не напасёшься, и совсем скоро придётся идти на рынок и выменивать на детскую одежду очередную безделушку», — подумала Фаина, благо к обмену была предусмотрена совершенно бесполезная в хозяйстве мраморная морская дева с рыбьим хвостом, мирно спящая в створке морской раковины. Дева была, срам сказать, почти голая, поэтому расставаться с ней приходилось без жалости.
Постиранное бельё Фаина пристроила сохнуть на остывающую печурку, что выходила трубой в форточку. Чтобы не выстудить комнату, когда печь не топилась, Фаина затыкала щели в форточке кожаной подушкой с дивана хозяина. Экономная буржуйка появилась недавно на замену кухонной плите. Чугун хоть и держал тепло, но топка за раз сжирала целую охапку дров.
Звонок в дверь застал Фаину возле окна с лиловыми сумерками за оконным стеклом. Длинными языками они наползали на стену дома напротив, темнотой приколачивая к земле линию полуподвального этажа. Неужели вернулась Ольга Петровна? Неужели передумала? Хотя ум подсказывал, что возврата нет, сердце испуганно ёкнуло.
— Кто там?
— Открывай, товарищ Фаина, свои, — раздался знакомый голос Фёдора Тетерина.
Фаина откинула цепочку.
— Ты одна? — Вытянув шею, он попытался заглянуть в глубь квартиры.
— С ребёнком, — сказала Фаина, — с кем мне ещё быть?
— Ну, мало ли кто к тебе ходит, я ведь не караулю. — Он угрюмо насупился, а потом вскинул голову: — Чаем напоишь? У меня сахар есть. На, возьми, девчонке дашь пососать.
Он протянул на ладони тугой кулёчек размером с куриное яйцо.
Фаина покосилась на гостинец, вспомнила, что накануне Фёдор сулил серьёзный разговор, и сказала:
— Напою, воды не жалко. Только чай у меня морковный. Проходи, а то здесь холодно.
Фаина с удивлением заметила, как при виде Капитолины лицо Фёдора преобразила улыбка, словно бы по карим глазам пробежала золотая искорка.
Присев на корточки, он внимательно смотрел, как Капитолина сворачивает в трубочку старое полотенце.
— Давай я. — Ловко выдернув из ткани нитку, он мигом скрутил подобие куклы. — На, играй. Не мешай взрослым. У меня пять сестрёнок, — пояснил он Фаине
