Заступник земли Русской. Сергий Радонежский и Куликовская битва в русской классике - Коллектив авторов
Три недели продолжалась осада. Михаил Александрович надеялся на помощь от литовцев и узнал от гонца, сумевшего пробраться через московский стан, что они шли.
Он воспрянул духом, но ненадолго — вскоре он узнал, что литовцы отступили.
Мудр, хитер и осторожен испытанный вождь литовский старый Ольгерд.
Он сдержал свое княжеское слово, двинул войска на помощь своему шурину, но идет медленно, опасливо, озираясь, как волк.
Ему нужна прежде всего польза Литвы.
А получит ли он здесь пользу?
У него есть верные люди, которые все разведают, обо всем донесут.
И вот от них он узнал, что Михаил едва держится в Твери с остатком войска, что все города его взяты неприятелем, область опустошена…
Василий Кашинский, Андрей Стародубский, Роман Брянский, Роман Новосильский, Семен Оболенский, Иоанн Тарусский; кроме того, многочисленная новгородская рать находится в пути.
Приходилось иметь дело с сильным противником.
Литовцев ждет свежее, готовое к бою войско, а они утомлены походом.
Если Литва победит, что принесет ей победа? А если победят русские, тогда все литвины сложат свои головы под их мечами и померкнет слава Литовского княжества.
Замечает Ольгерд, что и воины его идут неохотно.
Видно, между ними уж прошел слух, что впереди их ждет не добыча, не грабеж, а лютая битва, может быть бойня — бойня в чужой стране, за много верст от родных лесов.
Понурились литвины…
Все чаще и чаще берет раздумье Ольгерда: идти ли вперед, не вернуться ли назад?
В один из таких моментов подъехал к нему Свидрибойло.
— Не погневайся, великий князь, — заговорил он, укорачивая поводья коня, — выслушай своего верного слугу.
— Говори. Ты знаешь, я тебя всегда рад слушать с охотой, — ответил Ольгерд.
— Князь! Не лей напрасно литовскую кровь: прикажи вернуться в Литву.
— А помощь Михаилу?
— Пусть делает, как знает. Разве ты виноват, что он начал войну, не дождавшись тебя? Вдвоем легко можно бы справиться с Москвой, а теперь придется биться нам одним: ведь у Михаила скоро не останется ни одного ратника. Его дела теперь не поправишь. Ты знаешь, я его друг (при этих словах Свидрибойло не смог удержать злой улыбки) и хочу ему только добра, но… теперь я вижу, что ему нельзя помочь… Посмотри ты также на наших литвинов — еще мы не прошли и половины пути, а они уже истомлены. А впереди ждет сильное войско московское. Подумай, князь, и послушайся совета доброго слуги.
— Подумаю, — коротко ответил Ольгерд.
На другой день литовцы отступили.
Разумеется, не таков был старый литовский князь, чтобы послушаться совета кого бы то ни было, если совет этот шел вразрез с его намерениями и желаниями. Но в данном случае Свидрибойло посоветовал как раз то, чего хотелось князю. Поэтому-то и вышел приказ отступать.
Но Свидрибойло приписывал отступление литовцев тому, что он к этому побудил великого князя. Он обманывался, литвины удалились бы обратно и без его совета: слишком умен и осторожен был Ольгерд.
Свидрибойло думал иначе и злорадствовал:
— Отомстил моему ворогу! Сам я подбил его начать войну, сам же теперь устроил, что помощи не будет от Литвы. Конец ему: князь Московский его в бараний рог свернет. Будет другой раз Михаил знать, как оскорблять литвина!
Узнав об уходе литвинов — о чем мстительный Свидрибойло постарался сообщить, — князь тверской понял, что он пропал.
Как бы долго ни затянулась осада, она должна была окончиться взятием Твери.
Он был близок к отчаянию.
Однажды, в обеденную пору, в княжьи хоромы прибыл епископ Тверской Евфимий.
Он застал князя обедающим. Скудность в Твери доходила до того, что обед самого Михаила Александровича состоял только из кваса с накрошенным в него черствым хлебом.
— Отведай моего хлебца, владыка, — предложил князь.
— Благодарствуй, я хлебца уж пожевал. Я инок, мне к скудости не привыкать, а тебе-то, княже, я чай, тяжело.
— Что поделаешь? Плохо все это кончится… Возьмет Димитрий Тверь… Нам не отсидеться…
— И я так думаю, княже, — печально промолвил Евфимий. — По сему делу я к тебе и приехал. Надо бы людей пожалеть: смотри, как мухи, валятся от голода. Да и не пора ли перестать проливать кровь христиан православных…
— Так что же мне, покориться, что ли? — сурово спросил князь.
— А почему ж нет.
— Не быть сему! — вскричал Михаил Александрович.
— Гордыня в тебе говорит, княже. Ради нее ты не жалеешь крови людской. Русские русских режут да убивают, брат встал на брата… Горе и грех. Ведь сам говоришь, что Твери не устоять, так чего же зря народ губить.
Князь угрюмо молчал.
Владыка поднялся и уехал недовольный.
Прошло несколько дней.
Приходилось Михаилу Александровичу выбирать одно из двух: умереть или покориться.
Бледный и сумрачный, приехал он как-то в келью Евфимия.
О чем-то поговорил, и несколько времени спустя из широко распахнувшихся тверских ворот двинулось шествие.
Впереди шел с крестом в руке владыка, окруженный духовенством, несшим иконы; за ними следовали знатнейшие бояре…
Не было в шествии только князя Михаила и Некомата.
Суровчанин в это время сидел у окна в светлице, облокотясь на подоконник и сжав руками голову, и смотрел на выходящее из города шествие. Лицо его было искажено страхом…
Шествие было замечено из московского стана, и там все пришло в движение.
Доложили Димитрию Иоанновичу, и он выехал навстречу процессии, окруженный ближними боярами и отрядом телохранителей.
Великий князь понимал, что обозначает это посольство:
— Мир! Тверь сдается!
Поравнявшись с владыкой, Димитрий Иоаннович соскочил с седла, обнажил голову, набожно перекрестился и приложился к кресту.
— Мир ти, княже! — приветствовал его Евфимий.
Потом заговорил:
— Великий княже! Господь Бог по грехам нашим попустил восстати брату на брата, пролить кровь христиан православных. Долго ли будет сие? Не больше ли пристало соединиться вкупе всем мужам тверским и московским в братском лобзании? Князь тверской послал меня к тебе. Молит он, чтоб ты забыл гнев свой и смягчил сердце свое. Просит он у тебя милости и мира.
— Сам я рад миру. Легко ли кровь проливать христианскую? Пойдем, отче, в стан мой. Там согласимся, на чем мир ставить.
В тот же день был заключен мирный договор.
Великий князь выказал великодушие к побежденному, не предъявив особенно тягостных условий.
Так разрушились мечты Михаила Александровича о великом княжении и об обессилении Москвы.
Во всех храмах служили благодарственные молебны, народ радовался миру, а князь тверской ходил мрачнее тучи.
Ему хотелось на ком-нибудь сорвать гнев.
Как раз ему попался на глаза Некомат; известно, что «у сильного всегда бессильный виноват»; как было и
