Человек перед Богом - Сурожский Антоний
Этот выбор стоит крови; он дорого обходится — душевным мучением и подвигом жизни. Такую молитву можно выдержать и вынести не только молитвенным упражнением, а тем, чтобы ее укреплять жизнью и делать живой и реальной. Каждое слово молитвы должно быть превращено в усилие, должно быть превращено в поступок, в безмолвие или в слово. О чем бы мы ни просили Бога, мы должны с уверенностью знать, что Он нам даст силу хоть начать доброе дело, но начать должны мы сами; Он даст нам силу, Он нам поможет, но Он за нас это дело не совершит. Мы должны тоже знать, что, как говорит святитель Тихон Задонский, в Царство Божие не идут от победы к победе, а часто от поражения к поражению; но доходит тот, кто после каждого поражения, не оглядываясь на себя, не оглядываясь на свое поражение, встает и идет вперед, вперед, к Богу, к цели, в Царство Божие.
В каком же виде мы придем к этому Царству? Неужели мы придем в славе, победоносными? Нет, в лохмотьях придем, с израненными ногами, запачканными всей пылью земли, с запекшейся кровью, с тяжелым грузом зла — и только с голодом, только со своей тоской по Богу, только со своей мечтой о том, чтобы когда-нибудь войти в Царство Божие.
Об этом нам говорит одна из притчей Господних, рассказывающая о людях, которые были призваны на пир и стали отказываться. Один купил клочок земли, другой — волов, третий женился. Один овладел землей и говорит: она моя, она мне принадлежит — что, иначе, значит: я стал ее рабом, я взят от земли — я к ней вернулся. Другие нашли труд (в образе волов); они говорят: у нас есть задача на земле, мы должны ее сначала завершить, потом будем думать о небе. И этому труду, каким бы он ни был творческим, никогда не будет конца; всегда надо будет творить, творить, творить, всегда будут новые возможности и никогда труд нас не отпустит на волю, к Богу. Женившийся говорит: Господи, в моем сердце больше нет места; радость, любовь, счастье — мое счастье, моя любовь заполнили все мое сердце, — у меня больше нет места для радости Твоего Сына и Его брака; оставь меня. И тогда Господин обращается к своим слугам: обойдите все задворки, пройдите по всем задним улочкам, соберите из-под заборов всех бродяг, хромых, больных и приведите сюда. Тем, кому достаточно земли, тем, кому достаточно творческого труда, тем, чье сердце может быть заполнено их собственной радостью, — им пути нет на мой пир… И вот приходят эти люди: голодные, холодные, в отрепьях, грязные, оскверненные, потемненные, изуродованные жизнью, — и встречают их ангелы Божии, и впускают их на пир — так, как было на Востоке: когда приходил странник — нищий ли, богатый ли, — его принимали с честью, обмывали ему ноги, купали, давали одежду чистую, новую — и вели на пир. Поэтому ни отрепий больше не было, ни кровавых ног, ни грязного тела, а была просто радость, чудо новой одежды, новой жизни. Но в притче говорится об одном человеке, который вошел в пир без брачной одежды. Верно, он пришел к дверям, и когда ему предложили и омыть его, и одеть, он покачал головой и сказал: я голодный — не до мытья, не до ряжения мне; здесь кормят! Он презрел хозяина, его заботу, его любовь; ему только нужно было поживиться тем, что хозяин мог предложить.
И это уже нас приводит к притче о блудном сыне; это именно рассказ о сыне, который сказал отцу: старик, ты зажился; не могу я ждать, когда ты умрешь, — к тому времени сила молодости, порывы надежды поблекнут и умрут. Сговоримся: умри и дай мне сейчас то, что я получил бы после твоей смерти… Отца он отстранил; ему нужно было только то, что отец мог дать. Притчу вы знаете; знаете, как он вернулся, потому что увидел, что в жизни именно так с ним обращались все и оставили его голодным, осиротелым, холодным. И он вернулся от голода, от тоски, потому что вспомнил, что отец, которого он отверг, остается ему отцом. И отец его принял, вернул ему доверие, и одел его в новые ризы, и началась новая жизнь.
Так и нам предлагается жить. Тоска, голод, жажда, мечта, искание, радость, благодарность за страдание, борение, беспощадная борьба — и наконец, радость возвращения в отчий дом, где нас принимают с охотой, потому что Бог для нас не только Творец, — Бог нам Отец; Христос нам не только Спаситель, — по человечеству Он нам брат; и во Христе, силой Святого Духа — если только мы Его примем и научимся от Него любви — мы делаемся новой тварью, всечеловеком, которого Ириней Лионский называл единородным сыном Божиим: Христос как глава, мы как тело.
Вот путь, который перед нами лежит; вот мысли, с которыми мы можем войти в Великий пост; вот радость, которая может с нами пребыть и дать нам прожить до конца наших дней, которую не может отнять болезнь, старость, ветшание, потеря памяти, потеря душевных сил — пока сердце остается живым. А сердце не умирает в человеке; оно может потухнуть только по нашей вине, если мы забудем напитать это сердце единственным елеем, который может в нем гореть вечно: любовью.
Что питает молитву
Я хочу продолжить нашу утреннюю беседу несколькими отрывками из дневника старца Силуана, который гораздо лучше выражает то, что я хотел довести до вашего сердца, чем я, наверное, сумел сделать. Эти отрывки взяты из главы «Адамов плач», и они особенно кстати сегодня, когда мы вступаем в неделю о Страшном суде и вспоминаем изгнание Адама из рая.
«Скучает душа моя о Господе и слезно ищу Его. Как мне Тебя не искать? Ты прежде взыскал меня и дал мне насладиться Духом Твоим Святым, и душа моя возлюбила Тебя. Ты видишь, Господи, печаль мою и слезы; если бы Ты не привлек меня Своей любовью, то и не искал бы я Тебя так, как ищу. Но Дух Твой дал мне познать Тебя, и радуется моя душа, что Ты — мой Бог и Господь, и до слез скучаю я по Тебе… Скучает душа моя о Боге и слезно ищет Его. Милостивый Господи! Ты видишь падение мое и скорбь мою, но смиренно прошу Твою милость: излей на меня грешного благодать Твоего Святого Духа; память о ней влечет мой ум снова найти Твое милосердие. Господи! Дай мне смиренного Духа Твоего, дабы снова не потерял я Твою благодать и не стал бы рыдать о ней, как рыдал Адам о рае и Боге…»
Мы в прошлой беседе затронули вопрос о том, что побуждает нас молиться: видение жизни; видение смерти; встреча хоть краем души с Богом и неумолкаемая тоска по Нем; радость об этой встрече; сиротство; утешение Святого Духа; надежда сверх всякой надежды — все сложные чувства, которые рождаются от того, что мы и в Боге — и вне Его, и близкие, бесконечно близкие — и, вместе с тем, такие далекие.
Но есть и другие вещи, которые побуждают нас к молитве. Разве мы не видим в нашей собственной жизни, в жизни других людей, как глубоко сострадателен Господь — в самом сильном смысле этого слова? Скоро, очень скоро мы вступим в страстные дни: вот где мы видим сострадание Божие. Бог стал человеком, чтобы пережить все, что является судьбой человека, и пережить так, как ни один человек не в состоянии это сделать. Мы рождаемся в условиях земной жизни, не зная других условий; пока не коснется души нашей благодать, пока мы не почуем Бога, все до конца сводится к земле. Христос, наш Бог, рождается в земную жизнь из бездонной бесконечности вечности; Он — вечный и безвременный, вневременный — делается пленником времени; Он делается пленником созданной человеческим грехом страшной, губительной, смертоносной жизни, которую мы создаем. И Он делается пленником такой любви и сострадания Своего, что, не будучи в состоянии вынести человеческое горе, Он Сам делается человеком и все несет на Своих плечах: всю скорбь земли, все последствия греха, включая смерть, включая отчуждение от ближнего, измену, наконец, и потерю Бога, которая так страшно выражена словами: Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил? — и сошествие во ад.
Если мы хоть краем души, хоть сколько-нибудь можем понять, что значит сострадательная, крестная Божия любовь, то мы не можем уже пройти мимо чужого горя, не можем мы пройти мимо ужаса Гефсиманского сада, томления и тоски Богочеловека перед лицом нашей смерти, которая должна лечь на Него. Мы не можем пройти мимо, не можем спокойным недрогнувшим сердцем стоять перед лицом страстей, распятия и смерти, и погребения Христовых. Но мы не можем также пройти мимо всего того, ради чего Христос все это взял на Себя. Если, действительно, так родился, так жил, так умер Сын Божий, если такова Его любовь к каждому из нас — неужели можем мы говорить о любви к Нему, не зная ничего о сострадании к нашему ближнему? Не к какому-то далекому ближнему, безликому, безымянному, а тому ближнему, который рядом с нами, у которого есть лицо и имя, и голос, который порой для нас является бременем и мучением. Неужели мы можем забыть совершенно, что его так возлюбил Господь, что Он всю Свою жизнь, всю Свою смерть подарил ему, лишь бы он был спасен? И если мы действительно Христовы, неужели мы не поймем, что задача нашей жизни в том, чтобы здесь на земле в узком кругу людей, которые нас встречают, которых мы знаем или даже не знаем по имени, по отношению к ним быть как бы проводниками этого Божиего сострадания, этой крестной Божией любви, Божиего милосердия, Божией заботливости, Божией вдумчивости, Божией правды и ласки? Если только мы это поймем, то у нас есть еще одно, новое основание молиться, потому что та любовь, то сострадание, которыми мы должны одарить нашего ближнего, — не наши; нашего духа, нашего сердца, нашего ума никогда не хватит на то, чтобы понести бремя чужого горя и принести утешение, исцеление, может быть, даже радость, искорку света во тьме. Мы можем делать это только Божией любовью, мы можем это сделать, только если через нас прольется Божия милость и достигнет того, кому она нужна. Для этого нам надо молиться, для этого нам надо просить Бога наше каменное сердце сделать плотяным, наш ум сделать светозарным, нашу волю — кроткой и прямой, нашу заботливость — искренней и чистой. Мы должны молиться о том, чтобы Господь Своей благодатью, любовью, состраданием восполнил то, чего мы никак не можем сделать; молиться, чтобы в бедном нашем человеческом слове звучало Божие слово, чтобы, простирая руки к человеку, мы простирали Христовы руки. Мы должны молиться о том, чтобы человек через нас мог получить от Бога милость, но чтобы он забыл о нас и вспомнил только о Боге; о нас же потом когда-нибудь, с благодарностью, с радостью, но зная, что дар был получен от Бога, хотя и через нас. Когда Христос говорит: пусть ваш свет так светит перед людьми, чтобы, видя ваши добрые дела, люди прославили Отца вашего Небесного (Мф. 5, 16), — Он об этом говорит. Никто нас не забудет, кто научится благодарить Бога; но горе нам, если будут помнить нас и забудут Бога.
