Мера бытия - Ирина Анатольевна Богданова
Позже Катя узнала, что бомбы ударили в Бадаевские склады с запасом продовольствия для города. Огромное зарево в полнеба стояло над Ленинградом несколько дней, а с утра по радио сказали, что вновь снижены нормы хлеба.
* * *
8 сентября 1941 года
Первый массированный налет вражеской авиации. Воздушная тревога была объявлена в 18 часов 50 минут. На город было сброшено 12 тысяч зажигательных бомб. Особо интенсивной бомбардировке подвергся Московский район. В течение 7–10 минут на район сброшено более 5 тысяч килограммовых зажигательных термитных бомб. Были зафиксированы 144 пожара, в том числе 62 на промышленных объектах, 52 — в жилых домах, остальные в учреждениях района. Сгорели Бадаевские склады[6].
* * *
Когда Лера пришла домой после бомбёжки, то отца она не обнаружила. Домработница Нюся с бледным лицом сидела на большом бауле; эвакуированные, заселённые в дальнюю комнату, шуршали газетами, а папа исчез.
Наскоро подобрав волосы, Лера сменила разорванные туфли на целые и побежала в бомбоубежище.
Гарь на улице стояла столбом. Со стороны Бадаевских складов остро тянуло жжёным сахаром и чем-то резким наподобие кислоты. Из распахнутой двери бомбоубежища медленно, цепочкой выходили люди, и на лицах у них держалось одинаковое выражение тревоги и обречённости.
Кивнув Вере с ребятами, Лера поискала глазами отца.
— Ты Егора Андреевича ищешь? Так он завалы у соседнего дома разбирает, — сказала Вера. — А ты что, под бомбёжку попала? Платье в клочья.
Вера показала на ворот с оторванными пуговицами. Спохватившись, Лера зажала края рукой, ещё больше разорвав тонкий поплин:
— Егор Андреевич мне не нужен, я папу ищу. У него сердце слабое.
— Так он там, в убежище.
Лера спустилась вниз по ступенькам, едва не задев головой лампочку.
Когда обустраивали бомбоубежище, она помогала собирать аптечку первой помощи — Егор Андреевич попросил. Лера тогда полгорода оббегала, чтобы сделать запас синьки для дезинфекции ран.
Отца она нашла в плохом состоянии. Тихо постанывая, он лежал на лавке, крепко накрутив на руку кожаный ремень с привязанным к нему чемоданом.
— Папа, тебе нехорошо?
Отец кинул на неё быстрый взгляд совершенно здорового человека и натужно простонал:
— Да. Схватило что-то, помоги подняться.
Чтобы встать, он перекинул руку Лере за шею, но чемодан не выпустил.
— Папа, давай чемодан.
— Сам.
Выписывая ногами кренделя, папа еле-еле волочился сзади, а когда увидел вошедшего во двор Егора Андреевича, сник окончательно:
— Егор Андреевич, сердце совсем отказывает, вот-вот помру, не гони ты меня на оборонные работы, дай наряд тому, кто моложе.
От догадки, что отец симулирует, Лену кинуло в жар. Со стыда она была готова провалиться под землю, и ей показалось, что Егор Андреевич тоже угадал папин манёвр, но промолчал из жалости к ней. Хотя совесть жгла нестерпимо, она потащила папу дальше. Оставалось утешать себя тем, что совсем скоро её судьба резко изменится к лучшему. Написанное в военкомат заявление было принято.
* * *
Утро началось с воздушной тревоги. Режущие звуки пронзали воздух, вызывая ощущения сродни зубной боли. Чтобы избежать отсидки в бомбоубежище, Лера прибавила шаг.
Выходя из арки двора, она обычно смотрела на Троицкий собор — уж очень красив был огромный ярко-синий купол, украшенный золотыми звёздами. В конце августа на куполе повисли крошечные фигурки альпинистов и спрятали синеву под слоем серой краски. Но по привычке Лера упрямо представляла себе золотые звёзды и молилась, чтобы в храм не попала ни одна бомба.
После вчерашней бомбёжки улица представляла собой разворошённый муравейник, словно все жители одновременно решили переменить место жительства. Мелькали тюки, тележки, сумки. Под ногами путались ревущие дети. Дымились развалины разбомблённого дома, из которого две сандружинницы вытаскивали женщину с запрокинутой головой, как у сломанной куклы. Её длинная коса волочилась по асфальту, разметая белую пыль от рухнувшей стены.
Перебегая на трамвайную остановку, Лера поймала себя на мысли, что думает про Катю, с которой вместе гасила зажигалки. Какая она молодчина! Не то что некоторые! Под некоторыми Лера подразумевала себя, потому что с детства боялась высоты, уколов и тёмного угла, в который папа иногда отправлял за баловство. Это называлось «уехать на Камчатку».
Уколов и крови Лера боялась настолько сильно, что после школы сразу поступила в медицинский институт, чтобы испытать народную мудрость «клин клином вышибают».
Папа решение одобрил:
— Умница, Лерочка, хорошо надумала. Какая бы власть ни была, а болезни — дело неистребимое. Хороший доктор дорого стоит.
То, что папа оценил её будущую профессию в деньгах, неприятно задело и Лера ответила ему неожиданно дерзко, зная, что доставит боль упоминанием запретной темы:
— Жалко, мамы нет, чтобы порадоваться.
Свою маму Лера помнила очень смутно, как сквозь тюлевый полог, но и те воспоминания проникали к ней только во сне. Просыпаясь, она пыталась вспомнить мамино лицо и тонкие пальцы, заплетающие ей косички, и не могла.
Расспрашивать отца было бесполезно, потому что он сразу хватался рукой за сердце, бросая короткое:
— Умерла.
В переполненный трамвай Лера не втиснулась и пошла пешком до следующей остановки, где обычно из вагона выходит много народу.
Вдоль тротуара беженцы катили тележку с вещами. Лера посторонилась, натолкнувшись глазами на застывшую фигуру в новенькой военной форме.
Солдат стоял у Троицкого собора и озирался по сторонам, словно в первый раз оказался в Ленинграде. Высокий, хорошо сложенный, с вещмешком за плечами и сдвинутой на ухо пилоткой.
«Приезжий», — равнодушно определила Лера и хотела пройти мимо, но что-то заставило её оглянуться.
— Олег?!
Конечно, Олег! Олежка Луковцев, вечный обитатель последней парты.
После школы он поступил в Институт путей сообщения. Получается, они не виделись три года.
Вспыхнув от радости, Лера повернула ему навстречу, но Олег убито смотрел сквозь неё пустыми глазами.
— Олег, ты что, не узнаёшь? Я Лера Гришина.
Олег медленно развернул к ней лицо, и его взгляд потеплел, как бывает, когда встречаешь близкого человека.
Первоклассниками они сидели вместе за одной партой, а в старших классах Олег ненадолго стал её тайной симпатией, пока они не разбежались по разным институтам.
По слухам, Олег давно не жил дома. Девчонки говорили, что он разругался с отчимом, а парни предполагали, что женился. Но Лера досужей болтовне не верила, потому что Олегов отчим души не чаял в пасынке, а про женитьбу наверняка знал бы весь квартал.
— Здравствуй, Лера. Не ожидал тебя здесь встретить. — Олег строил фразу безучастно, на одной ноте, выдающей затаённое горе.
Лера
