Флавиан. Восхождение - Протоиерей (Торик) Александр Борисович
Разлепляю очи и вижу (зрелище — реально не для слабонервных) реющее над моими ногами существо — наподобие киношных, женского полу, вампиров — синюшно-сероватого цвета в лунных отблесках, наполовину всунувшееся в мою келью из окошка и тянущее свои трупные лапы с длиннющими когтями прямо к моим ногам.
Глаза у этой твари узкие и злющие, пасть приоткрыта и классические «вампирские» клыки из нее торчат. А ноги мои, все более леденеющие, так в воздух и поднимаются и к этой гадине, словно к магниту, тянутся! Веселенькое такое пробуждение!
Понимаю, что надо начинать молиться, так ни одна молитва на ум не идет! Пытаюсь осенить себя крестным знамением, а руки, словно наручниками, скованы! А уже чувствую, как и тело начинает подползать в сторону окна...
Кое-как вдруг «Живый в помощи Вышняго» вспоминать стал, бормочу по слогам, рука правая чуть-чуть освободилась, крещу себя, крещу свои ноги — так и грохнулись они о край кровати, словно вернулась к ним тяжесть; молюсь уже яснее, крещу окно, глядь — вынесло из него мерзкую гадину, словно кто-то ее снаружи пылесосом всосал! Тут уж я и «Да воскреснет Бог» вспомнил и «Отче наш» и «Помилуй мя Боже»...
А вскоре и к утрене в талантос застучали.
Пойманный мною в коридоре перед входом в церковь отец Никифор пожал плечами: «Ну бывает! Да ты не бойся — молись, и все отойдет...» И пошел в алтарь, где уже позвякивал разжигаемым кадилом пономарь.
Да уж! Афон...
Надо сказать, молился я в то утро весьма усердно, с усилием сердца и почти не рассеянно умом. Подхлестывал меня в молитвенном напряжении периодически встававший перед глазами образ мерзкой твари, пытавшейся ночью вытащить меня из окна.
Однако ближе к Херувимской песни этот образ отошел от меня, смазался и рассеялся. А уж после евхаристического канона и причащения совсем мне радостно стало, легко как-то и даже весело на душе, вся ночная хмарь стала «яко не бывшая».
Но в памяти событие зафиксировалось.
ГЛАВА 9. Феологос
Знаете ли вы, как отомстить старому другу сразу и за все (особенно если этот старый друг в детстве посещал художественную школу и увлекался фотографией)?
Не знаете? Сейчас научу!
Подарите ему «зеркалку» — приличный, хотя бы полупрофессиональный, цифровой фотоаппарат! И все!
Дальше у вашего друга начнутся поиски и подбор объективов, фильтров, карт памяти, штативов, очистителей линз, фотосумок и пр. и пр. «им же несть числа»! И пропал человек!
Начинается у него горячка по выбору освещения, погоды и времени года для съемок природы, портретов друзей и замученной этими съемками семьи, ловля интересного жанрового кадра, падения с неудобных мест, «откуда лучше видно» и т.д. Словом, вся жизнь новоиспеченного фотографа превращается в сплошной кошмар. Что, собственно, и требуется для грамотной мести!
Именно так и поступил со мной не какой-нибудь там враг и недоброжелатель, а старый институтский товарищ, духовник (!) и просто лучший друг — батюшка Флавиан! И все потому, что ему, видите ли, эта полупрофессиональная цифровая камера «кэнон», подаренная каким-то «благодетелем», не нужна! «Леша! Ты любил снимать когда-то, а мне некогда этим заниматься, вот и бери ее себе! Будешь нашим приходским фотолетописцем!»
Ага! Это вдобавок ко всем моим прочим церковным и семейным обязанностям?! И это — любовь?
Но, вообще-то, камера, конечно, хороша... А возможностей у нее!..
Ладно! Как там у архиереев положено говорить при поставлении: «Благодарю, приемлю, и ничтоже вопреки глаголю!» Кажется, так!
Так вот! После описанных выше событий с ночными «ужастиками», после литургии, причастия и очень «вдохновляющей» скитской трапезы, я оставил Флавиана с отцом Никифором утешаться духовной беседой за чашкой кофе (помните какой? Правильно — маленькой с некрепким! Таблетки были проглочены под моим контролем). А сам, прихватив сумку со сменными объективами, отправился побродить вокруг скита с фотоаппаратом в целях...
Ну, сами понимаете!
— Лешка! Под ноги смотри, сейчас змеи активны, у них брачный период еще не закончился! — напутствовал меня Игорь.
— Йес, сэр! — не оборачиваясь, крикнул я, уже весь занятый волшебным словом «экспозиция»!
Мыканье и шараханье по камням и кустам вокруг скита в поисках наиболее выгодного панорамного вида обители заняли у меня около двух с половиной часов. Но я сделал это! Я таки нашел очень выгодную точку на небольшой площадке рядом с малозаметной тропинкой, проходящей метрах в восьмидесяти выше западной, полуразрушенной каменной стены, ограждающей скит по периметру.
Вид был просто потрясающий! Удерживая композицию кадра в видоискателе, я начал медленно перемещаться назад и влево, уходя от попадающей в кадр ветки какого-то дерева...
— Осторожно, брат! Сзади змея! — раздался вдруг голос у меня за спиной.
Я мгновенно отреагировал, остановившись и быстро оглянувшись назад и вниз. Там действительно ползла змея, небольшая, серо-коричневая какая-то, и я действительно имел реальный шанс наступить на нее, сделав назад еще пару шагов. Змея, не обращая на меня внимания, проползла мимо и скрылась в кустах. Я выдохнул и поднял глаза на своего спасителя.
Спаситель оказался сидящим на муле темноволосым монахом. Лет тридцати с небольшим, с правильными чертами приветливо улыбающегося и чем-то знакомого лица. Одет он был в вылинявший льняной подрясник, подпоясанный афонским монашеским поясом, и вылинявшую безрукавку-полурясу. На голове у него была вязанная из хлопчатобумажной черной нитки круглая шапочка-скуфейка, какие я видел в иконной лавке в Ивероне, тоже со следами многодневного пребывания под солнцем. На ногах обычные кожаные сандалии, через плечо свисала домотканая шерстяная сумка на сплетенном косичкой шерстяном шнуре. Словом, типичный афонский инок.
— Спаси тебя Господь, отче честный! — еще с волнением в голосе проговорил я и, спохватившись, произнес обычное афонское приветствие. — Эвлогите!
— О, Кириос! — улыбнувшись, ответил монах. — Как твое имя, брат?
— Алексей! А твое, отче?
— Мое имя? Феологос, — также улыбнувшись, ответил агиорит, легко соскочив с мула.
— Феологос! Ты эллин, отче (греки обычно называют себя эллинами)? — поинтересовался я. — Как хорошо ты говоришь по-русски!
— Во Христе нет ни эллина, ни русского, — вновь улыбнулся Феологос, — разве это важно?
— Да нет! В общем, конечно, не важно! Ты, отче, мне прямо Богом послан, а то лежал бы я тут сейчас, змеей укушенный! Даже в скит сообщить было бы некому!
— Ты, Алексей, не бойся, — монах посмотрел на меня внимательным взглядом своих карих, светящихся искренним расположением глаз, — ты же читал в Евангелии, что без воли Божьей и лист с дерева не падает, так, тем более, без нее и змея не укусит! А если укусит, значит, и это тоже необходимо для твоего спасения! Богу видней, доверяй Ему, брат!
— Я доверяю, — искренне ответил я, — просто легче принимать волю Божью, когда Господь «по головке гладит», а не против шерстки! Тут мое себялюбие просто дыбом встает! Хочется ведь в Царство Небесное, но без страданий, лучше вообще на «мерседесе» с кондиционером и стереосистемой! И с октопусами на гриле...
— Алексей! Это принадлежит отцу Никифору. — Монах протянул мне небольшой серебряный образок Божьей Матери, сквозь петельку которого свисал разорванный кожаный ремешок. — Передай ему, он потерял это около второго креста по тропе на вершину и сильно огорчается, потому что это благословение его любимой, очень верующей бабушки! Пусть утешится и носит его на более крепком шнуре!
— Ты с ним знаком, отче? — обрадовался я. — Может быть, мы пойдем вместе в скит и ты сам порадуешь отца Никифора?
— Мне надо идти в другое место! — улыбнулся в ответ Феологос. — Я могу проводить тебя только до поворота, дальше ты пойдешь сам! Смотри под ноги и не забывай о молитве!
— Где ты подвизаешься, отче? — спросил я, когда мы двинулись вниз по тропинке, сопровождаемые смиренным мулашкой. — Мы можем с отцом Флавианом прийти в твою обитель и увидать тебя там?
