Духовные отца Арсения - Отец Арсений
Не обвиняйте меня в слабости, такие пытки человек вынести не может. На третьем допросе «признался», что я шпион, завербованный немцами, готовил террористический акт. При всех пытках присутствовала Воронец, давая команды избивавшим меня палачам.
В камере допросов, подписав протоколы с признанием, сказал Воронец: «Гражданин следователь! Вы знаете, я не виноват». – «Дурачок! Нам надо набрать участников организации, вот ты и попал. У нас не такие признаются, ты мелкая сошка, вша для численности, попал к нам – подписывай, что следователь говорит». Внезапно лицо ее исказилось злобой, поток грязных ругательств извергнулся на меня: «Сам Лаврентий Павлович [10] следит за созданием организации, а мне с тобой возиться приходится, нервы свои портить на такое дерьмо, как ты», – и ударила несколько раз по лицу.
Приговорили к расстрелу, но, не объявив замену расстрела лагерем, направили в лагерь особо строгого режима, что означало по законам ГУЛАГа: при «чистке» лагеря мог быть в любой день расстрелян. В 1952 г в лагере встретился с о. Арсением, стал верующим, нашел Бога, осознал греховность прожитой жизни. Возникло желание замолить прошлое, стать священником. О лагере рассказывать не буду, о них много написано. Для меня лагерь – обретение Господа через о. Арсения, и мучения, перенесенные в нем, – в малой степени искупление прежде совершенных грехов, так мне хотелось думать.
Освободили из лагеря в марте 1955 г., до всеобщей повальной реабилитации. Дали справку, вернулся в Москву. Ирину и детей не тронули, квартира сохранилась. Ирина ничего не знала обо мне, думая, что я погиб в лагерях или расстрелян, на запросы в НКВД не отвечали. Сообщить, что жив, я не мог, переписка из особых лагерей запрещалась. Господь оказал милость мне, соединив с Ириной – бывшей радисткой в группе, радостно и безоговорочно принявшей веру в Бога и ставшей бессменной помощницей во многих делах, а впоследствии и в церкви.
Вышел из лагеря почти на три года раньше о. Арсения, он дал мне адреса нескольких своих духовных детей. В декабре 1956 г. встретился с ними, сообщил, что он жив, но они уже знали, получив от него письма. Запрет на переписку был снят, и двое или трое из них даже ездили в лагерь и встречались с о. Арсением. Особое участие во мне приняли Наталия Петровна и Мария Александровна. Они помогли креститься в загородной церкви, исповедоваться и причащаться рекомендовали ходить в церковь св. Николая – Николы в Кузнецах к священнику о. Всеволоду Шпиллеру [11], с которым обо мне предварительно переговорили, кратко рассказав о моей жизни. Наталия Петровна пришла со мной в церковь, познакомила с о. Всеволодом. Он сказал: «Прежде чем буду Вас исповедовать, расскажите подробно о своей жизни, по окончании литургии побеседую с Вами. Подождите». Церковь была полна народа, в основном женщинами. Дождался окончания литургии, но ждал еще долго, к о. Всеволоду подходили и подходили прихожане, временами он взглядывал на меня, давая понять, что помнит обо мне. «Пойдемте», – и мы пошли, в сводчатой комнате он усадил меня за стол, сел сам. Пожилая женщина, потом узнал – его жена, матушка, принялась кормить нас обедом. Обед окончился, говорили мы очень долго. Этот разговор был одновременно беседой и исповедью, в которой я пытался раскрыть свою душу до основания. Отец Всеволод нечасто задавал вопросы, но если задавал, то извлекал из тайников моей души самое основное, что я и сам не всегда понимал. Рассказано было все: жизнь до армии, работа в разведгруппе, подготовка к расстрелу семьи о. Петра, допросы в НКВД, лагерь и встреча с о. Арсением, благодаря которой я пришел к вере. Отец Всеволод долго и внимательно расспрашивал меня об о. Арсении: где он служил? В какой церкви? К сожалению, я этого не знал и ответил, что Наталия Петровна и Мария Александровна – его духовные дети и могут подробно ответить на эти вопросы. Я мог рассказать только о той духовной помощи, которую оказал он мне, и о том, сколько заключенных приводил к Богу в лагере особого режима. Отец Всеволод задумчиво сказал мне: «Я в Союз приехал не так давно и о таком московском священнике не слышал». С этого дня я стал его духовным сыном, а жена Ирина – духовной дочерью о. Всеволода, мы полностью исполняли все его духовные советы и наставления. Мы часто бывали в Николо-Кузнецах вместе с Ириной.
Примерно в 1958 г. у меня возникло непреодолимое желание стать священником, на это о. Всеволод говорил: «Ваш путь до принятия священства еще очень долог. Подумайте, духовного образования у Вас нет, в семинарию, уверен, за содеянное в прошлом Вас не возьмут, и возраст не тот. Ни один архиерей не рискнет посвятить Вас, да и я не смогу дать Вам на это благословение. Ваш путь до принятия священства еще очень долог, надо пройти дорогой очищения от совершенных злодеяний (он так и сказал, «злодеяний»), и это будет долгим и трудным. Вы будете иереем, но только по великому соизволению Господа, и мне это не ведано. Главное, молитесь и кайтесь, умоляйте Бога о прощении, пройдут годы, и Господь все решит».
Однажды я попытался оправдаться, сказав, что работой в разведгруппе мы спасли на фронтах войны десятки тысяч наших солдат. «Это верно, но руки свои обливали кровью убиваемых или отдавали подчиненным приказы о расстреле, а это смертный грех, совершенный не один раз, даже если Вы исполняли приказ командования. Молитесь о прощении и кайтесь».
В 1958 г. вновь встретился с о. Арсением, рассказал, что более двух лет моим духовником является о. Всеволод Шпиллер, настоятель церкви Николо-Кузнецы – св. Николая Чудотворца, но, однако, попросил о. Арсения взять меня под свое духовное руководство, учитывая, что к вере еще в лагере привел меня он. Отец Арсений в начале разговора ничего не ответил мне, но, подробно расспросив об о. Всеволоде, сказал, что он – священник большой внутренней силы и духовности, и ему, о. Арсению, не должно брать на себя руководство мной, потому что уже несколько лет моим духовником является о. Всеволод, и духовный отец должен быть только один, при наличии двух духовных отцов возникнет возможность получения разных духовных советов, что приведет к плохим результатам. Духовный отец может быть только один, так же, как не бывает двух отцов у рожденного ребенка.
Несколько раз я говорил с о. Арсением о своем желании стать иереем. Более девяти лет не получал благословения от о. Всеволода на принятие сана иерея, точно такого же мнения придерживался и о. Арсений. Однажды после долгого разговора со мной он написал письмо о. Всеволоду, переданное ему Марией Александровной, и знаю, что получил от о. Всеволода ответ. Вопрос о моем посвящении так и остался нерешенным, но в 1968 г. по соизволению Господню произошло необычное.
Еще раньше, постоянно вспоминая семью о. Петра, решили с Ириной поехать под г. Лида, встретиться с семьей, попросить прощения и их молитв. Прошло более двадцати лет, многое изменилось. Приехав, помытарились, но храм разыскали; в нем шла служба, служил другой священник. Дома, где жил о. Петр, не было, сгорел после войны. Стали расспрашивать, фамилию не знаем, только имя о. Петр. Отвечают, священников каждый год меняют, только приживется, – куда-то переводят, нового присылают, у нас «отцов Петров» несколько было, никто толком ответить не мог. Однако древняя старушка за свечным ящиком поняла, какого о. Петра спрашиваем, сказала приблизительный адрес.
Поехали на север Белоруссии, разыскали небольшой город, нашли одну-единственную в городе церковь, сильно поврежденную, но служба в ней шла. Спросили, где живет о. Петр, пошли на квартиру. Открыла дверь матушка Ольга, время бросило на ее облик сетку морщинок, немного располнела, но по-прежнему была красива. Узнав, что ищем о. Петра, сказала: «Он в церкви». Попросили разрешения подождать. Ольга тревожно взглядывала на нас, чего-то опасаясь, но подождать разрешила.
Надо отметить, что в эти годы, да и в последующие, на всей территории Белоруссии гонения на Православную Церковь были жестокими, ставился вопрос о том, чтобы объявить республику атеистической и безбожной. Спросил Ольгу про дочь Женю, сына Сергея, – с удивлением ответила: дочь вышла замуж и живет под Рязанью, Сергей окончил вуз и работает в Минске, и спросила: «Кто Вы? И откуда знаете наших детей?» Конечно, поступил глупо, встал, подошел к ней, взял за плечи и произнес: «Ольга, не узнаете?» Вначале испугалась, сбросила руки, перекрестилась, отшатнулась, отчаянно покраснела и со словами: «Это вы? Это вы?» – обняла меня и, плача, расцеловала. В этот момент с улицы вошел о. Петр, смеясь, сказал: «Матушка! Кого расцеловываешь?» – «Петр! Петр! Посмотри, кто приехал!» Подошла Ирина, и мы, упав на колени, просили прощения за прошлое у о. Петра и матушки Ольги. Радость охватила нас, у всех по лицам текли слезы.
С этого времени почти каждый год я приезжал с Ириной к о. Петру и матушке Ольге на четыре-пять дней. Конечно, рассказал о своей жизни в лагере, об о. Арсении, сделавшем меня верующим, о своем духовном отце – протоиерее Всеволоде Шпиллере, о котором он уже слышал, бывая в Москве, и, конечно, о своем заветном желании стать иереем. Отец Петр и Ольга приезжали к нам в Москву и в один из приездов поехали (с разрешения) к о. Арсению, потом эти встречи повторялись.
