Отзвуки времени - Ирина Анатольевна Богданова
Сетью из живых точек над Смоленским кладбищем кружили птицы. Рита подумала, что ещё ни разу не сталкивалась с похоронной процессией, потому что даже на кладбище жизнь торжествует над смертью. Мимолётно показалось, что вблизи часовни Ксении Блаженной среди толпы промелькнуло лицо дачной соседки Надежды Максимовны. Рита не стала останавливаться. Кто только не несёт сюда свои беды. Может, и соседка найдёт в себе силы помириться с детьми и мужем. Гриша с Милой регулярно передавали приветы от Василия Константиновича. Хотя он не развёлся с женой, но жил отдельно, вполне в гармонии с миром. Глядя на крест над часовней, Рита мысленно пожелала ему счастья. Казалось, что сейчас оно вместе с голубями парит в воздухе и обязательно полетит по указанному адресу, как заказное письмо.
По мере отдаления от часовни и церкви на кладбищенских дорожках становилось мало-люднее и тише. У чёрного гранитного монумента женщина сажала цветы. Двое рабочих везли тачку с песком. Взявшись под руки, медленно гуляла пожилая пара. Рита встретилась глазами с мужчиной, и он приподнял фетровую шляпу на голове. Это выглядело мило и старомодно. Жаль, что прошла мода на мужские шляпы. Но к слову сказать, у Виктора была шляпа с фазаньим пёрышком за лентой вокруг тульи. Кажется, он привёз её с соревнований в Австрии.
Она посмотрела на букет для Виктора. Каждый выбрал по два цветка: она белые гвоздики, Рома красные, а Галя предпочла купить для папы бело-жёлтые нарциссы с нежными, почти восковыми лепестками. На повороте к могиле Рита обратила внимание, что убежавшая зима оставила после себя несколько свежих захоронений с уже осевшим песком. Покосившийся деревянный крест наверняка вскоре сменит гранитный памятник. Рите казалось неправильным выбрасывать кресты, поэтому до установки памятника на могиле Виктора целый год простояла временная табличка с именем и датой.
— Мама, смотри, у папы кто-то был, — Галя указала на тугой букет с орхидеями в волнах белого крепа, и восхищённо выдохнула: — Какие красивые цветы! Такие бывают у невест!
«Ты права, доченька, у папы кто-то был. И я даже знаю кто», — подумала Рита, но вопреки ожиданию, по сердцу ничего не царапнуло. Всё было пережито, отжито, и чёрная тень неправды осталась на другом берегу жизни.
Наклонившись, Рита положила цветы рядом с чужим букетом и тихо попросила:
— Оставьте меня одну.
Налетевший ветер растрепал волосы. Она откинула их со лба, думая, как трудно в двух словах объяснить свои чувства за последний год. Сначала было горе и отчаяние, а потом злость и непонимание. Если бы не дети, то неизвестно, где бы сейчас она пребывала.
Дети — подарок Виктора, который наполнил жизнь теплом и смыслом.
— Прости меня за то, что не прощала, — произнесла она вслух, и едва успела сказать, как душу захлестнула горячая волна благодарности: а ведь это он, Виктор, привёл её сюда на Смоленское к Ксении Блаженной, это он сделал её свободной и сильной, он научил прощать и милосердствовать.
Рита оглянулась назад, где на дорожке терпеливо ждали Никита и дети. Никита что-то рассказывал, а Галя и Рома слушали и кивали. Потом Рома поднял руку и указал на небо в растрёпанных тучах, что летели по своему извечному пути.
— Спасибо, Витенька. — Присев на корточки, Рита погладила ладонями красный могильный камень. — Земля тебе пухом. Путь к счастью идёт по краю горя. Нам было трудно без тебя, но мы справились. Мы стали дружнее и крепче. Я поступила на учёбу, и есть человек, который поддерживает меня, любит и понимает. Мы узнали, что значат вера и неверие, но самое главное — мы сберегли любовь!
Рита оторвала взгляд от пёстрой россыпи цветов на гранитной плите, и ей почудилось, что между памятников незримо проходит усталая женщина в красной кофте и зелёной юбке.
Будущее…
В сорок первом военном году из Русского музея в Государственный Эрмитаж был передан портрет пожилой женщины в белой рубахе из домотканой материи, с крестом на груди[39]. Тёмные волосы гладко убраны назад, от мягкого взгляда усталых глаз с покрасневшими веками веет мудростью и добротой, на обветренной коже лица глубокие морщины многотрудной жизни. Искусствоведы не сомневаются: тот, кто писал портрет, воочию видел эту женщину и хорошо знал её.
Наивная живопись художника-самоучки не представляла материальной ценности, но тем не менее портрет хранили и берегли.
В Русском музее картину принимал и описывал признанный знаток церковного искусства, послушник Александро-Невской лавры, Фёдор Михайлович Морозов, он же собственной рукой написал на оборотной стороне картины: «Ксения Блаженная. Доставлено со Смоленского кладбища».
Война, блокада, послевоенная разруха — пока град Петров залечивал раны на своём каменном теле, портрет много лет хранился в запасниках музея и ждал отправления в реставрационную мастерскую на исследования. К ним приступили с особенной тщательностью и трепетом.
В инвентаре Государственного Эрмитажа специалисты датировали портрет концом XVIII — началом XIX века. Особенно важные сведения по датировке дала научно-техническая экспертиза. Учёные старались не упустить ни одной возможности современной лаборатории и вынесли заключение, что подобные материалы, грунт и краски применялись в России в конце XVIII века, во время жизни Блаженной Ксении.
Казалось бы, много факторов сошлось в единой точке, но остался вопрос: где именно на Смоленском кладбище больше века хранилась картина? В описи предметов от 1922 года, изъятых из церкви Смоленской иконы Божией Матери, портрет не числится. Значит, он был в другом месте. Но где? В служебном корпусе, в часовне, в другой (Воскресенской) церкви Смоленского кладбища? А может быть, портрет сберёг какой-нибудь человек? И не он ли назвал имя блаженной, что бродила по Петербургской стороне Санкт-Петербурга?
Летят века, идёт время, счищая патину с тайн прошлого. И может статься, в новом поколении появится человек, который сумеет разгадать загадки и вплотную приблизится к той, которой люди несут свои радости и печали?
Примечания
1
Зодчий Андрей Никифорович Воронихин предложил некоторые архитектурные сооружения строить из пудожского (пудостьского) камня. По свидетельству современников, камень «чуть ли не пилой пилить можно, ножом резать. Мягкий он. Но в том-то и дело, что мягок этот камень, лишь пока лежит в земле, возле деревни Пудость, под Гатчиной. А вынь его из земли — другое получается: чем больше на воздухе находится, тем тверже становится. Обрабатывать камень легко, а по прочности он как мрамор».
2
Петербургская сторона, откуда началось строительство
