Флавиан. Восхождение - Протоиерей (Торик) Александр Борисович
А сама игуменья на сестринские правила и вообще никогда не ходила, «келейно подвизалась». Она и на всенощных только к полиелею являлась, а после помазания уходила, самое большое — канон выстаивала. Да нередко и просто вместо службы разъезжала где-то по своим игуменским важным делам.
«Я ваша мать и кормилица! Вы, дуры неблагодарные, не знаете, скольких трудов мне вас, дур, содержать стоит! А мне еще и обитель восстанавливать надо», — это было ее обычное игуменское наставление.
— А реставрация-то хоть интенсивно шла? — поинтересовался Флавиан.
— Да где там! — вздохнул отец Димитрий. — Вроде и спонсоры возникали, и какие-то средства появлялись, а все как в песок уходило, стройка еле-еле шевелилась, а потом и спонсоры куда-то пропали. Сестры сами и кирпичи таскали, и на грядках по десять — двенадцать часов вкалывали, и в коровнике, и со свиньями...
— Что? — удивился отец Херувим. — У вас свиней при монастыре держали?
— Держали, — подтвердил отец Димитрий, — прямо на территории монастыря.
— Так монашки же свинину не едят! Понятно, коровы, молоко свое, творог, сметана, — продолжал удивляться скитоначальник, — но свиней-то зачем? Салом, что ли, торговать?
— И салом, и мясом, — кивнул отец Димитрий, — и «молочкой», всем торговали, прямо в воротах монастыря.
— Хм! Однако, — покрутил головой отец Херувим, — я еще понимаю, «молочкой»! Но мясокомбинат из монастыря устраивать... Чего-то я, наверное, отстал от жизни...
— Конечно, отстал, отче! — поддержал разговор Флавиан. — Это у вас тут, на Афоне, в церковных лавках только иконы да крестики, книжки духовные да иной церковный товар. А у нас в России-матушке в монастырях да и приходах некоторых чем только не торгуют! Не говоря уже про так называемые «православные ярмарки»...
У меня сосед был, молодой иеромонах отец Моисей, тот тоже чем только не торговал, хотя и приход у него не сказать чтобы уж совсем бедный был. При мне разговор был у него с одним бизнесменом, неверующим, которому отец Моисей совместный бизнес предлагал организовать на приходской земле. Выспрашивал он все у бизнесмена: «Какой лучше бизнес на этом участке сделать, чтобы побыстрее и побольше денег получить?» А бизнесмен посмотрел на отца Моисея и отвечает: «Быстрее и больше всего денег будет, батюшка, если на этом участке земли публичный дом для «новых русских» поставить, только я не уверен, что эти деньги будут вашему Богу угодны!» И не стал делать бизнес с отцом Моисеем.
— Забываем мы, монахи, прости нас Господи, — раздался вдруг тихий голос отца Луки, до этого молча сидевшего у краешка стола, — что кормит нас не бизнес, а Господь! Что главный наш «продукт» — молитва! Есть молитва — будет и содержание от Господа! Нет молитвы — хоть все спонсоры мира все свои деньги отдадут — не будет благоденствия в обители! Про пример нашего батюшки Афанасия Афонского позабыли!
— А что с ним было? — не удержавшись, спросил я.
— Да отправился он как-то, когда казна монастырская оскудела в Великой лавре, просить денег у императора в Константинополь. Не дольше часа прошел он, как является ему Матерь Божия и спрашивает: «Куда идешь, Афанасий?» — «В Константинополь, к императору, денег для обители просить!» — смутившись, отвечает авва Афанасий. «А разве нет у тебя Царицы Небесной, что ты не у нее, а у земного царя помощи просить хочешь? А ну-ка, ударь по скале своим посохом!» Авва Афанасий в страхе ударил. Как забьет источник чистой воды из скалы! Смутился он совсем, пал ниц. «Иди в свой монастырь, Афанасий, и молись прилежно! А я своих монахов, если они усердно молятся, никогда бедствовать не оставлю!» — повелела ему Владычица.
Вернулся авва Афанасий в монастырь, а там уже корабль с зерном и другими продуктами на пристани разгружают. А источник тот, где Матерь Божья авву Афанасия вразумила, до сих пор обильно проистекает, церковка при нем есть и беседка для отдыха паломников, коли Бог даст — посетите!
— Посетим, батюшка? — обратился я к Флавиану.
— Постараемся, а там — как Бог благословит, — ответил он и вновь обратился к отцу Димитрию. — Ну а сейчас-то что изменилось в обители, отче?
— Многое изменилось, отче, слава Богу! — отозвался тот. — Новая игуменья, мать Елисавета, на второй день своего появления в обители пришла к нам в священнический домик, где мы обитаем с отцом Леонидом. Напоили мы ее «правильным» чаем, и она говорит: «Отцы, помогайте! Я хоть и в постриге двенадцать лет, но из них девять у владыки делопроизводителем в епархиальном управлении просидела, монастырскую «кухню» плохо знаю. Но раз владыка благословил после матери Фотинии положение исправлять, то хочу понять, с чего и как начинать правильней. А лучше вас, духовников, сестер и проблем с ними никто не знает, так что давайте дружить духовно! Мне еще только предстоит сестрам матерью стать, если сумею, а вы уже им «отцы», и вас они уважают и любят, нам с вами надо в единомыслии жить».
— Однако, разумное начало! — похвалил отец Херувим.
— Мы с игуменьей тогда пять часов просидели, все монастырские проблемы обсуждали, подходы к их решению вырабатывали, после чего она ряд кардинальных изменений в распорядок монастырской жизни внесла. Время послушаний пятью часами ограничила, из двадцати шести коров четыре самых лучших оставила для монастырской кухни, остальных вместе со свиньями соседнему фермеру продала.
Литургию благословила служить каждые среду, пятницу, субботу и воскресенье и на каждой литургии вместе с сестрами сама причащаться начала. Кроме того, каждый день утреннее и вечернее правило с сестрами в чреду на клиросе читает. Раньше конца правила и молебна с акафистом чтимой иконе сестер на послушание не отправляет, кроме кухонных. По воскресным дням и праздникам «чин о панагии» ввела. «Неусыпаемую» Псалтирь возродила с чтением синодиков.
Благословила нас, священников, на каждой литургии по две проповеди говорить — одну после Евангелия, на евангельскую тему, и вторую после отпуста, на житие святого дня или на тему праздника. Кроме того, по воскресным дням, сразу после вечерней трапезы, благословила нас с сестрами духовные беседы проводить о монашеской жизни, по Святым Отцам, по молитвенному опыту подвижников. Сама всегда на беседах присутствует, вопросы вместе с сестрами задает, причем не как начальствующая, а как равная.
И вообще за четыре с лишним года она еще ни на кого голоса не повысила, не наорала, как предыдущая, хотя сестры порой повод еще какой дают... Крест игуменский только на службы и выезд к начальству надевает, келейницы при себе не держит, чтобы наушников не плодить, «открывать помыслы» себе самой не принуждает: «Для этого у вас, сестры, батюшки есть».
Никаких «раздеваний» и прочих унизительных «смиряний» сестрам не устраивает, а если кому поклоны и благословит, то сама тут же рядом с наказанной сестрой становится и столько же поклонов кладет.
— Вы где такую «ангелоподобную святую» добыли?! — воскликнул отец Херувим.
— Владыка прислал, — смиренно ответил отец Димитрий.
— Повезло вашим сестрам, — отметил Флавиан.
— Бог милостив, — улыбнулся отец Димитрий, — «наказует и не умерщвляет», вразумляет и утешает. Теперь у нас в обители настоящим монастырем пахнет, а то была какая-то «исправительно-трудовая богадельня лагерного типа». Паломниц сейчас намного больше стало, уже три молодых девушки трудницами пришли. Благодетели как-то незаметно возникли, один из них стройку сам возглавил, процесс реставрации шустрей пошел. В общем, слава Богу за все!..
— Да... — тихо вздохнул отец Лука, — есть молитва, есть и Божье благоволение...
— Дело еще в том, — продолжил отец Флавиан, обращаясь к отцу Димитрию, — что вашу предыдущую настоятельницу ведь тот же владыка в свое время прислал! Скажи-ка, отче Никифоре, как здесь, на Афоне, настоятелями монастырей становятся?
— Настоятеля братия из своей среды выбирает, нередко против его воли, после смерти предыдущего игумена, — ответил отец Никифор. — Причем выбирают монаха наиболее духовно опытного, зрелого, добродетельного, ведь игумен — звание пожизненное. Братия себе до конца жизни настоятеля, в его лице для себя пастыря, духовника и наставника в монашеском подвиге избирает, понимая, какая ответственность на их выборе лежит.
