Бхагаван Раджниш (Ошо) - Ярче тысячи солнц. Трепетное, удивительное, чудесное в мистической поэзии баулов
«…О мастер, заверенный моим сердцем, направь меня на верный путь». Этот баул говорит: «Я не знаю правильного пути – направь меня, веди меня. И мне нечего сказать о цели. Пусть это решит твое сердце. Что бы ты ни решил, это будет моей судьбой. Направь меня на верный путь – так, как ты играешь на лютне. Лютня сама не смогла бы петь, если бы ты не играл». Баул становится полым бамбуком, флейтой. Именно это и есть пассивность. Если бог готов петь, баул тоже готов принять его песню – но он не поет, поет бог. Все пение – его, вся энергия – его. Самое большее, мы можем быть полым бамбуком, не мешать, не препятствовать. Если это достигнуто, достигнуто все. Если вы не мешаете его песне, этого достаточно. Вы сделали все, что в человеческих силах.
Как он может ходить по земле —Человек, в котором нет сердца?Корни его дереваСмотрят в небо,Ветви уходят в землю.Цветы распускаются на ветвях,Но не приносят плода.Река умирает от жажды,Огонь гибнет от холода,И птицы вьют гнезда на дне реки.Он встречает своего МастераНа пепелище гхата.
Обычная жизнь – это хаос. Все не так, как должно быть. Ничто не на своем месте. Корни смотрят в небо, ветви лежат на земле. Дерево цветет, но никогда не приносит плода. Река рядом, но человек умирает от жажды. Бог рядом, но вы стоите на голове и поэтому не видите его. Или, даже если вы его видите, то совершенно искаженно.
Ум – это искажающий механизм. Поэтому, на пути ли любви или на пути медитации… одно необходимо на всяком пути – и это основное требование: отложить ум. Ум всегда искажает.
И тогда миллионы солнц засияют,И видимым станет тот, кто не имеет формы.
Бог – это опыт удивительной красоты и света. Это не слово, а измерение. Это бесконечный океан, где вы исчезаете, как маленькая капля.
И тогда миллионы солнц засияют,И видимым станет тот, кто не имеет формы.
И как только вы узнали его на вкус, всякая форма становится его формой. Тогда тот, кто без формы, расцветает во всем, что вокруг вас.
Но сначала вы должны испытать вкус. Если я скажу вам, что это он в зеленых деревьях сияет свежей зеленью, до вас дойдут слова, но не смысл. Вы поймете, что я говорю, – но все же не поймете. Вы поймете слова: вы поймаете внешнюю оболочку, но не содержимое, – пока вы не испытали этот вкус. Тогда все становится его формой. В камне он камень, в дереве он дерево, в цветке он цветок, в звезде он звезда. Вы поймете слова, вы не поймете содержания… Тогда все формы – его. В неисчислимых формах, в миллионах форм он выражает себя. Он это выражение, проявление, откровение… Если вы увидите свое собственное существо, вы сможете это понять.
Если у вас есть какой-то талант – если вы способны рисовать, или петь, или писать стихи – тогда, если вы этого не сделаете, вы не будете счастливы, не осуществите себя. Пока не осуществится ваше предназначение, пока ваше центральное ядро не станет творческим, вы будете чувствовать, что вам чего-то не хватает. Вы можете это знать, можете не знать, но вы будете чувствовать это как брешь, пустоту, дыру в своей жизни. У вас будет все, что может дать жизнь, но если вы не нашли тот правильный путь, который позволил бы выразиться вашему существу, – тогда вы будете как розовый куст, на котором никогда не цвели розы. Тогда розовый куст будет грустить, потому что его жизнь бесполезна. Какой в нем смысл? Зачем ему быть? Как только розы цветут, розовый куст обретает смысл; розовый куст становится творческим. Его душа освобождается от всех цепей.
Если вы спросите меня, что такое мокша, освобождение, для меня мокша именно в этом: освободить свою душу от всех цепей. Я не говорю вам, что надо идти в монастыри, в Гималаи, сидеть в пещере и тратить свою жизнь напрасно. Я говорю вам: идите в творческие измерения, потому что это измерения бога. Пойте, если в вас есть песня, – и это будет вашей мокшей. Пишите картины, если где-то в вас скрыта и хочет утвердить себя живопись, – и это будет вашей мокшей. Танцуйте! Если в вашем сердце вибрирует танец, пусть он выразит себя. Как только он выразит себя, ваша душа будет свободна.
Для меня так называемые духовные, религиозные люди менее духовны, чем творческие люди. Поэт для меня более духовен, художник более духовен, танцор более духовен, чем ваши так называемые махатмы – потому что они не творческие люди. Они глупые люди; они увядают без цветения. Они как розовые кусты, которые перестали рождать розы: даже называть их розовыми кустами неправильно. Они просто овощи на грядке!
В Индии случилось большое несчастье: этим людям стали поклоняться. Нетворческим людям поклоняются, их почитают, и причины для почитания – самые глупые. Кто-то может поститься, голодать – это не творческий акт. Кто-то другой может много часов стоять на жарком солнце – это хорошо в цирке, но в жизни это бесполезно. Кто-то еще может лежать на гвоздях… Какой в этом смысл? Что вы создаете? Человек может стать настолько нечувствительным, что сможет лежать на гвоздях. В теле есть мертвые точки, и если вы поищете, вы их найдете. Просто попросите вашу жену или мужа взять иголку и колоть в разных точках у вас на спине. Вы увидите, что в некоторых точках вы чувствуете укол, а в некоторых не чувствуете; это и есть мертвые точки. Нужно только найти, где они, и тогда вы все сможете лежать на гвоздях. Постепенно тело приспосабливается, становится жестким, твердым. Эти люди теряют всю чувствительность: они никогда не пели песен, они никогда не танцевали. Но в Индии они считаются «великими душами». Это отвратительно, это глупо, и это очень опасно – потому что вся эта страна поклоняется антитворчеству.
Поклоняйтесь танцорам и певцам; поклоняйтесь поэтам и художникам; поклоняйтесь творческим людям, – потому что единственное определение бога – это творчество. Бог творец; так будьте и вы творцами. Тогда ваш поток будет течь параллельно его потоку. И если вы живете творчески, тотально творчески, вы впадаете в его поток. Он начинает действовать через вас. Все творчество – его, поэтому всегда, когда вы живете творчески, вы в молитве. И неважно, ходите ли вы в мечеть или в храм. Баулы очень творческие люди – простые, но очень творческие.
Именно поэтому я говорю, что в Индии случилось большое несчастье. Из-за этого многие вещи исчезли: гений этой страны погиб. Не нужно таланта, чтобы поститься, – нужно только упрямство, ослиное упрямство, вот и все; нужен только насильственный, мазохистический ум; больше ничего не нужно. Все ваши махатмы – просто сверхмазохисты, разрушители себя. Если вы будете морить кого-то голодом, вас поймает полиция; если вы морите голодом самого себя, вас будут почитать как махатму. Но в обоих случаях вы вредите, разрушаете, причиняете страдание.
Я видел тысячи монахов – джайнских монахов, буддистских монахов, индуистских монахов. И редко бывало так – я всегда этому удивлялся, – чтобы среди них встретился умный человек. Но они делают определенные вещи, которые стали престижными, и никто не хочет понимать, что если вы почитаете нетворческие вещи, вся страна постепенно будет становиться менее и менее творческой.
Преклоните голову, когда вы встречаете творчество, потому что бог и есть творчество и ничто иное. Там, где есть знаки творчества, – там стоит подпись бога. Там побывал бог. Может быть, даже сам поэт этого не сознает, но он коснулся чего-то запредельного.
Рабиндранат, когда он был в поэтическом состоянии, запирал все двери – иногда на день, на два дня, на три дня, – и он не выходил из комнаты. Он забывал о еде, он не ходил в ванную – он забывал обо всем. Его семья и его ученики беспокоились: «Сколько это продлится?..» И он просил их не тревожить его, потому что, когда он в поэтическом состоянии, с ним бог. Побеспокоить его – значило бы побеспокоить бога. Он плакал, из его глаз катились слезы, и его лицо менялось почти до неузнаваемости.
Однажды это случилось, когда у него были гости – группа людей, которая хотела с ним встретиться. Они пили чай, и вдруг чашка выпала из руки Рабиндраната, и он закрыл глаза. Люди поняли… какую-то минуту они наблюдали красивое, редкое явление. Его лицо преобразилось – вошел новый свет, новый дух, нечто запредельное. Гости разошлись, тихо, чтобы не потревожить его. Остался только один из них, и он спрятался за деревом, чтобы посмотреть, что будет дальше, – он пришел в первый раз. И он рассказал: «Я никогда не видел, чтобы человек так преобразился. Постепенно в Рабиндранате не осталось ничего от человека – в нем было что-то сверхчеловеческое, экстаз. И я видел, как он стал сияющим. И он начал покачиваться, и он начал петь. Эти слова приходили не из него; слова были только инструментом. Он оставался в таком состоянии три дня».
Поэзия рождается тогда, когда поэт становится только инструментом. Картина рождается тогда, когда художник не рисует свои идеи, а когда им владеет бог. Помните это: я хотел бы, чтобы мои саньясины жили в творчестве, потому что я не знаю другого способа быть с богом.
