Алексей Ксендзюк - Пороги сновидения
Однако жизнь — это процесс, и в ней нет ничего неподвижного. Отрицать изменение и стремление к самотрансформации — значит проповедовать застой и вечное повторение.
Непредвзятому мыслителю, свободному от религиозного гипноза, очевидно, что желание человека реализовать скрытые в его существе потенции глубинным образом присуще нашей природе. Человек занимается этим с момента своего возникновения. Он может не осознавать смысла своих трудов, но все они так или иначе ведут к самоизменению. Каждый раз, вырабатывая в себе какой-то навык мышления и осознания, человек модифицирует свой психоэнергетический механизм. Здесь нет ни «греха себялюбия», ни самообожествления. Первопричиной человеческого стремления к трансформации является осознание и возникшая из него способность к произвольной саморегуляции.
И чем интенсивнее осознание, тем меньше человек склонен испытывать гордыню, поклоняться себе, считать себя пупом вселенной. Ибо антропоцентризм — детище той самой ограниченности, которую растущее осознание естественным образом преодолевает.
Крайне важно понять, что человек, как было сказано, меняется независимо от своего сознательного желания. Он — становящееся существо. Однако тенденции этих изменений могут быть разными, даже противоположными, могут нести как свет, так и тьму. Это зависит от нас.
Мы медленно, но неотвратимо мутируем. В области биологии это микроскопические сдвиги на уровне метаболизма и гормональной активности. Чуть ярче это выражено в психофизиологии и касается прежде всего реактивности организма. Но самая подвижная часть (что совершенно очевидно) — наша психика. Здесь мы наблюдаем постоянные изменения психологической конституции. Они обусловлены интенсивной перестройкой мыслительных процессов и механизмов, адаптацией второй сигнальной системы к меняющемуся с каждым веком описанию мира. Именно описание определяет нашу психодинамику, структуру распределения внимания и все то, что неопределенно называют «духовным миром» человека.
Любой цивилизованный европеец, поживший среди австралийских аборигенов или закрытых африканских племен, находит множество различий между нынешним человеком и человеком древним. И эти различия обусловлены не только количеством знаний, но самим способом осознания себя и мира, структурой и качеством мышления, иерархией психологических ценностей и содержаний.
Так, человек нового и новейшего времени позиционирует себя в мире принципиально иначе, чем человек первобытный, античный или средневековый. У него, в частности, заметно снизилась потребность в поклонении (Богу, божествам или духам, себе самому). В картине мира современного образованного человека идея поклонения находится на периферии сознания, поскольку все больше распространяется представление об относительности оценок, суждений, объектов. В этом ряду человек так же относителен, как и все остальное. Как можно поклоняться относительному явлению?
Конечно, всякая сложная система (которой в нашем случае является человек) в момент психологической или иной перегрузки склонна деградировать. Психическое истощение, интенсивное страдание и т. п. могут вернуть человека в то состояние, когда поклонение вновь оказывается актуальным элементом. Для нашей эпохи это — регрессия. (Об этом, в частности, писал Л. Леви-Брюль: «Явления «архаической психики» свойственны не только первобытному человеку или «отсталым» народам современности, но и цивилизованному человеку в некоторых индивидуальных и коллективных проявлениях — поведение в ситуации неопределенности, угрозы, в религиозных обрядах, в ситуации толпы».) Кроме того, следует учитывать, что так называемые «цивилизованные» люди пребывают на разных уровнях развития — от самого примитивного до самого сложного.
Когда религиозные мыслители говорят о неизменности homo sapiens, они акцентируют узкий крут избранных свойств нашей психики и заявляют, что это и есть сущность человека. Но влияние истории заметно повсюду. Тысячу лет назад европеец не знал любви в нынешнем смысле этого слова. Его «любовь» была другая — она иначе осознавалась, переживалась и выражалась. Грандиозные изменения претерпели почти все фундаментальные понятия: знание, ответственность, долг, служение, нравственность, а более всего — понятие свобода.
Обнаружение исторической изменчивости душевного и духовного мира человека вызвало к жизни целый ряд дисциплин — историческую психологию (начиная с Мейерсона и даже раньше, со времен В. Вундта), культурно-историческую психологию Выготского-Лурия, палеопсихологию и, главное, — историческую психологию личности, принципы которой впервые также сформулировал Мейерсон. Он определил, что «предметом исторической психологии является процесс развития отдельных психических функций (восприятия, памяти, мышления, личности) в изменяющихся конкретно-исторических условиях человеческой деятельности».
Итак, человек изменяется. А в последнее время изменяется быстро. Между человеком XIX века и нашими современниками — огромная дистанция.
Судя по всему, сущность и предназначение человека состоит в пере-сотворении не только внешнего мира, но и самого себя. Его осознание — сокровище, дар, позволяющий идти к Реальности. Это «светлый» взгляд на нашу природу, это перспектива, которую скрывает от человека традиционная религиозность авраамитского комплекса, где человек неизменен, где только непостижимый и всемогущий Бог по собственной Воле, согласуясь с собственным Промыслом, спасает «испорченные» людские души.
Незнание собственной сути, непонимание Пути питает специфическое отчаяние и запредельную надежду. Иногда это психологическое состояние выражается весьма ярко. Например, так: «Это состояние человека, которому вдруг открылось зрение грехов своих и он стал «трезво смотреть на вещи» — осознал реальное положение вещей (а такие вещи самому, без Божьей помощи, человеку осознать невозможно) — безнадежную степень своего падения, испорченность своей природы, полную порабощенность греху, свою слепотствующую гордыню, свою недостойность, полную никчемность и ничтожность и невозможную милость и долготерпивость к нему Господа. И тогда ему уже не до наглых рассудочных интеллектуальных рассуждений о пользе или ценности, а некуда деваться от стыда и ужаса за все свои деяния — только и остается пасть ниц, как уже приговоренному преступнику, и повторять: «Горько плачуся дел моих, Господи!», кричать: «Господи, помилуй мя, грешного!»
Это духовное настроение не принадлежит нашему веку и с каждым десятилетием дряхлеет все сильнее. Это — попытка удержать в руках пыль двухтысячелетней давности. К ней сладостно прикасаться, как ко всякой археологической ценности. И всё же — в этом покаянном плаче, перемешанном с умилением, можно прожить жизнь и умереть тем же самым — «недостойным», «ничтожным», каким и был с самого начала.
А ведь именно потому, что человек не ставшее, а только становящееся существо, он не добр и не зол, не праведен и не грешен, не велик и не ничтожен. Он — делатель. Он делает мир вокруг и делает самого себя. Что из этого опыта выйдет, зависит от метода и поставленной цели.
Прогрессисты видят в прошлых временах примитивизм и тьму невежества, консерваторы от духовности верят, что пару тысяч лет назад люди были гораздо ближе к «духу». Мы вообще любим превращать Время в некий однозначный процесс, протекающий в воображаемом духовном пространстве. А ведь в этом нет никакой нужды.
Понимать мировые процессы как эволюцию или как деградацию — одинаково неверно. Происходят изменения, вот и все. Никто не знает конечной цели. Тональ изменяется по тем законам, которые сам же и сотворил. Любое положение тоналя имеет свои плюсы и минусы.
Две тысячи лет назад люди были не лучше и не хуже, не ближе и не дальше от Духа, чем мы. Они просто были другими.
Сегодня, как в прошедшие времена, мы имеем инструменты для достижения Трансформации, соответствующие эпохе. Уверен — они ничем не хуже, чем у древних. Возможно, даже лучше. Надо лишь научиться ими пользоваться.
Не стоит шарахаться от Времени и изменений, тянуться к старине, предаваясь «духовной археологии», чтобы реставрировать человека таким, каким он был две — две с половиной тысячи лет назад.
Необходимо принять сегодняшний мир и найти новую трансляцию универсального намерения. Не вытаскивать на свет Силу Древних (кто знает, хороша ли она для нас теперь?), а обрести Силу Настоящего. Взять этот колоссальный информационный поток и интегрировать его, превратить его в такую систему символов и мета-понятий, чтобы сверхплотные информационные поля не угнетали и не казались разрушающими для нашего духа, а наоборот — давали энергию для трансформации. Вот настоящий вызов.
Возвращаться же назад, чтобы воспроизвести мудрость Будды, Иисуса, ведических риши, тибетских визионеров — это хоть и красиво, и подвижничество, но, с точки зрения вечного движения Жизни, — своего рода «дезертирство».
