Роберт Свобода - АГХОРА III. Закон кармы
Когда мы тронулись, водитель заявил самоуверенным тоном:
- Мы сделаем две остановки по пятнадцать минут каждая в Лонавале и Кхополи.
- Вы должны делать только одну получасовую остановку, - нервно запротестовал пассажир на переднем сиденье.
- Я знаю инструкцию, - грубо ответил водитель. - По инструкции я могу останавливаться в двух местах, что я и сделаю. Если вас не устраивает, поезжайте на следующей машине.
Человек на переднем сиденье замолк так же неожиданно, как и ввязался в спор. Мы с удивлением на него посмотрели. Это был совершенно заурядный тип со странной смесью тревоги, вечной занятости, подозрительности и собственной вины на лице, что придавало этому от природы не наделённому красотой лицу болезненный вид. Одно и то же подозрение пришло на ум мне и Вималананде, когда мы подумали о личности нашего попутчика и причинах, заставляющих его так прижимать к груди чемоданчик, словно внутри заключалось всё его счастливое будущее.
Водитель, как и обещал, остановился в Лонавале. Человечек с переднего сиденья выскочил из машины и моментально исчез. Он появился только через полчаса. Нам это не понравилось, но мы ничего не сказали. В Кхополи водитель с ударением произнёс: «Пятнадцать минут». Наш попутчик снова исчез, и когда прошло двадцать пять минут, а он всё не появлялся, водитель подошёл к нашему столику и сказал:
- Сколько можно ждать? Если он не подойдёт через пять минут, мы поедем дальше, а он пусть добирается до Бомбея на следующей машине. Вы можете на стоянке подтвердить, что он сам устроил эту бестолковщину, что я тут не виноват?
Мы с Вималанандой заверили водителя, что он совершенно прав, и странный пассажир заслуживает небольшого урока. Попросив людей в кафе передать ему, что мы уехали, мы сели в машину и поехали дальше. На переднем сиденье лежал дипломат отставшего пассажира. Никто из нас не прикоснулся к нему.
- Я сразу почувствовал, здесь что что-то не так, как только его увидел, - сказал водитель на прекрасном урду, выдававшем в нём уроженца Лакнау, города на севере Индии, славящегося своей утончённостью. - Я сначала не хотел даже брать его в машину. Если мне неприятно его лицо, зачем я буду сажать его к себе?
Я изучал физиогномику и прекрасно понял, что он имел в виду. Какая-то очевидная неправильность была в этом человеке, что-то крайне неблагоприятное, неподобающее, что должно было сразу броситься нам в глаза и предупредить о неприятностях, связанных с этим человеком. И свой знак Природа каким-то образом проставила на его лице, так что сумей мы прочитать это послание, мы бы могли избавить себя от общества непривлекательного человека.
Однако в этом случае мы не услышали бы совершенно неподражаемый монолог водителя. Он рассказывал, шутил и забавлял нас всю дорогу, меняя темы и интонации. Приехав в Бомбей, он так расчувствовался, что угостил своих благодарных слушателей пачкой сигарет и пааном. И тут нам сказали, что когда наш невезучий попутчик увидел, что мы уехали с его чемоданом, он схватился за сердце, как будто оно готово было остановиться. Затем, немного придя в себя, он позвонил в Бомбей и дико закричал в трубку, чтобы немедленно задержали водителя с его чемоданом. Мы были уверены, что это дело пахнет какой-то незаконной махинацией, отчего, впрочем, оно не становилось яснее, так как было по-прежнему непонятно, зачем он оставил свой драгоценный чемодан без присмотра в такси, пока сам пропадал неизвестно где.
Это происшествие надолго врезалось мне в память. Оно показало, каким отточенным может быть механизм предзнаменований. Но время шло, и я видел столько знамений, которые ровным счётом ничего не означали, что Вималананда почувствовал своим долгом предупредить меня, чтобы я не погружался так глубоко в науку гадания по приметам. Предупреждение приняло форму рассказа:
- Однажды Акбар встал раньше обычного, и первым человеком, которого он увидел, был одноглазый дхоби (прачечник), полоскавший одежду в Ямуне. Пока он размышлял над смыслом этого знамения, дхоби посмотрел наверх и, увидев императора, склонился в почтительном поклоне. В течение этого дня Акбар споткнулся на лестнице и ушиб ногу, в саду его укусила пчела, заболела императрица, а на кухне случился небольшой пожар, из-за чего повар опоздал с обедом. «Какой несчастливый день, - поддакивали придворные подхалимы, - сплошное невезение. Что первое попалось вам на глаза сегодня утром, ваше величество?» - «Я видел одноглазого дхоби», - ответил Акбар. «Его лицо не предвещает ничего хорошего, - затараторили те. - Прикажите его казнить!» Акбар послал солдат, чтобы арестовать несчастного дхоби.
- Бирбал, бывший свидетелем этого разговора, отвёл дхоби в сторону и кое-что посоветовал ему, пока тот стоял и дрожал в ожидании приговора императора. Акбар рассказал дхоби, каким несчастливым знамением оказалось его лицо, на что тот смиренно ответил: «Прошу прощения, повелитель, но я хочу знать ваше мнение: чьё лицо приносит больше несчастий - ваше или моё?» Это была неслыханная дерзость. Придворные начали роптать, но Акбар жестом приказал всем замолчать и спросил: «Что именно ты хочешь этим сказать?» - «Видите ли, мой повелитель, первое, что я увидел сегодня утром, было ваше лицо, и вот теперь я на краю гибели». Акбар не смог удержаться от смеха, хотя и старался сохранить важный вид. «Кто научил тебя таким словам?» - спросил он. «Бирбал, мой повелитель». - «Что ж, ступай, добрый человек, и помни, что Бирбал спас тебе жизнь». С этими словами он отпустил дхоби, дав ему награду за пережитое беспокойство.
- Неужели Акбар собирался на самом деле его казнить?
- Наверное, нет, но ведь их никогда толком не поймёшь - царей, йогов, огонь и воду.
Уяснив из этой истории, что завороженность предзнаменованиями может легко перерасти в чреватый кармами предрассудок, я вновь обратился к скачкам, которые теперь переместились в Бомбей. Возвращение на ипподром Махалакшми осенью 1982 года стало для нас праздничным событием. Давние друзья во главе с Камой и семейством Годредж сердечно приветствовали нас и потребовали подробнейшего отчёта о знаменитой победе. Показался и Калубхай и принёс свои поздравления. Он снова стал ходить по вечерам к Вималананде и надоедать нам своими нумерологическими расчётами, которые неизменно проваливались. Может быть, он хотел оправдаться в собственных глазах за то, что в своё время не воспользовался советом Вималананды, а может быть, он просто решил доказать, что Вималананда был не прав.
Вималананда выглядел посвежевшим и поздоровевшим, а его вновь обретённое жизнелюбие получило дополнительный мощный толчок, когда один меценат, в своё время бывший правителем несуществующего ныне княжества на полуострове Катхиявар в Гуджарате, наличном самолёте доставил нас в один из своих дворцов, чтобы там обсудить перспективы создания фильма. Для нас и предполагаемого режиссёра фильма придворные музыканты махараджи дали великолепный концерт, придворный поэт прочитал свои стихи, а два придворных повара, ездившие учиться в Париж, приготовили изумительный обед. Во время этого празднества я сплавал на лодке на островок, на котором предок Вималананды Сагал Шах жил пятнадцать поколений назад. Я увидел тот самый пестик и ступу, в которой жена Сагал Шаха истолкла мозги их сына Челлаи, когда в образе агхори-людоеда к ним явился сам Шива, чтобы испытать их преданность. Вернувшись в Бомбей, Вималананда начал размышлять над некоторыми своими старыми проектами, чувствуя в себе теперь достаточно сил, чтобы приступить к их воплощению. Однако главный его проект отодвигался всё дальше в будущее, так как после стремительной победы Редстоун очень медленно набирал форму.
Если лошадь полностью отдаётся бегу, то одна гонка может выжать из неё всё. Мы не хотели рисковать здоровьем Редстоуна, заявляя его на скачки до полного восстановления сил. Всем было известно, что иногда на скачках случались страшные вещи, лошади падали прямо во время скачки - с тем чтобы больше уже не встать. Я до сих пор с ужасом вспоминаю одну лошадь, у которой лопнула кожа на ноге, но она скакала дальше, и у неё отломилось копыто и сустав над ним. Они держались только на коже и сухожилиях и бились об обнажённую кость, пока несчастное животное продолжало бег. У меня в ушах до сих пор стоит этот кошмарный костяной звук, с которым изуродованная нога лошади ударяла по дорожке. Потом она упала. Я испытывал настоящие страдания, глядя на неё. Казалось, прошли века, прежде чем клубный ветеринар подбежал к ней и выстрелом из пистолета освободил несчастную душу. Мы не могли допустить, чтобы нечто подобное произошло с лошадью, которую мы всем сердцем любили, и вычеркнули имя Редстоуна из списка участников первых в сезоне классических скачек - индийских Двух Тысяч Гиней.
