Луис Ривера - Легионер. Книга 3
После этого я понял, что обречен. Где искать камень я не знал, бежать не мог. Оставалось только умереть под пытками. Единственное, что я мог сделать — умереть, как подобает солдату и римлянину.
День проходил за днем, ночь за ночью. Я путал сон с явью. Иногда мне казалось, что я вовсе не в плену у германцев, а в своем родном доме близ Капуи. Я очень болен и мать должна вот-вот прийти с отваром лечебных трав. Временами я переносился в осажденный паннонскими мятежниками форт и все ждал их решающей атаки… А порой я был уверен, что уже умер и с минуты на минуту встречусь с отцом или Квинтом Быком, который привычно заорет: "Что это за вид, легионер? Ты похож на опустившуюся шлюху, а не на солдата!" Ну или что-то в этом роде. Но что бы мне ни казалось, каждую ночь я отчетливо слышал тихое шуршание в дальнем углу хижины. Подползти поближе и понять, в чем дело, я не мог и это почему-то бесило меня больше всего. Больше вопросов друида, больше пыток, больше ожидания гибели. Было жутко обидно, что какой-то крот или лиса занимаются преспокойно своими делами, пока я тут медленно подыхаю. Я умру, а эта неугомонная тварь пророет дырку в земляном полу и начнет здесь хозяйничать. Или еще хуже — примется ужинать тем, что от меня останется… Глупо, конечно, было думать об этом. Но когда ты на волосок от смерти, мысли лезут в голову самые разные. Ничего уж с этим не поделаешь. Помню, когда в первый раз увидел боевых слонов, несущихся на наши порядки, мне больше всего было жалко только что купленных доспехов — я был уверен, что такая громада превратит их в лепешку и никакой оружейник не возьмется их восстанавливать. О том, что в лепешку превращусь и я сам, я как-то не думал.
В один из дней старик пришел в своем обычном виде. Он выглядел усталым. Колдовство, должно быть, отнимает кучу сил. Борода висела неопрятными седыми сосульками, глаза потухли, под ними набрякли мешки. Он казался старше лет на двадцать. Даже его помощники выглядели не так бодро, как раньше. Мне захотелось узнать, на кого же похож теперь я, если даже мои мучители смотрятся неважно.
— Ну что, римлянин, ты продолжаешь упорствовать? — вяло спросил старик.
— Я не знаю, где ваш камень, — прохрипел я и приготовился к прикосновению раскаленного железа.
Но его не последовало. Старик опустился рядом со мной на землю и тяжело вздохнул.
— Напрасно ты так. Я не говорил тебе раньше… Но сейчас, думаю, стоит… Нужно, чтобы ты знал одну вещь. Может, это заставит тебя сказать правду. Хотя, сомневаюсь… Этот камень… Если не хочешь отдавать его нам, просто верни на место. Туда, в галльский лес. Ты спасешь не только мир. Ты поможешь духу своего отца. Он ведь не может успокоиться. Камень не дает ему этого сделать. Они связаны и до тех пор, пока не нашел покоя камень, не найдет его и дух твоего отца. Если не хочешь помочь всем людям, помоги хоть своему отцу. Или и это для тебя пустой звук?
— Если бы я мог, я бы тебе всю бороду повыдергал по одному волоску за такие слова, — сказал я. — Теперь отца моего приплел. Давай. Потом мать вспомнишь, да? Не трогал бы хоть мертвых, старый дурак. Говорю же тебе — не знаю я, где ваш камень, будь он неладен!
Старик кряхтя поднялся. Помощники осторожно поддержали его под руки. Он был совсем плох. Это меня немного порадовало.
— Зря улыбаешься, — сказал друид, заметив мою ухмылку. — Больше я не буду задавать тебе вопросов. Время разговоров кончилось…
— Напугал!
— Завтра на рассвете мы совершим обряд. И получим ответ на свой вопрос. А ты к тому времени будешь бродить бесплотным призраком по нашим лесам, как твой отец бродит по галльским. Может быть, вы когда-нибудь и встретитесь. Отдыхай, глупый римлянин. У тебя была возможность спасти свою жизнь. Но твоя жадность не дала этого сделать. Теперь ты будешь принесен в жертву нашим богам. Возможно, отведав твоей крови, той ее капли, что вытекает из раны вместе с последним ударом сердца, они скажут, где нам искать камень.
Я пожал плечами.
— Тебе даже не интересно, что завтра с тобой будут делать? Ты не хочешь знать, как именно ты умрешь?
Я покачал головой. Не то чтобы меня это совершенно не беспокоило. Но не хотелось проявлять малодушие. Всем нам рано или поздно придется умереть. Никто не живет вечно. И мы не в силах изменить порядок вещей. Все что мы можем — уйти из жизни так, чтобы даже наши враги прониклись уважением к нам. Именно это я и собирался сделать. А достойный уход не терпит многословия и суеты. Слова оружие слабых. Сильные сражаются молча.
Друиды немного потоптались, ожидая, что я что-нибудь скажу, и, наконец, вышли из хижины.
Я остался один.
* * *Ночь перед казнью… Ничего хорошего я о ней сказать не могу. На моем счету был не один десяток ночей накануне сражения. И ложась спать, я не знал, увижу ли закат следующего дня. Но каждый раз засыпал спокойно. Не потому что совсем уж не боялся смерти. Побаивался, конечно. Хотя со временем мы с ней подружились. Солдат должен сойтись поближе со своей смертью. Вернее, он должен жить так, будто уже умер. Иначе как заставишь себя идти на стену копий? Меня успокаивала мысль, что даже если завтра мне суждено погибнуть, это будет смерть достойная воина и мужчины. Я умру героем. Хорошая правильная смерть. Уйти в расцвете лет, делая правое дело, упоенным битвой, рядом с товарищами по оружию — что может быть лучше? Что может быть достойнее?
И вот я в темнице. Несколько часов отделяют меня от страшных ритуальных пыток и позорной смерти от кривого жреческого ножа. Позорной и нелепой смерти. Меня, как быка, предназначенного в жертву Юпитеру лишит жизни не воин, равный мне по силе и чести, а обыкновенный палач в белом балахоне. И мои друзья даже не узнают, что стало с младшим центурионом пятой Германской когорты. Они, наверное, уже похоронили меня и выбрали нового командира. А мое имя навсегда вычеркнуто из списков легиона. Им невдомек, что я еще жив. Пока… И буду с ними еще несколько часов. Несколько коротких часов. Коротких, как моя жизнь.
Но самое страшное, что я так и не отомстил за отца. Не смог. Фортуна снова повернулась лицом к Вару. А я, возомнивший себя чуть ли не самим роком, завтра буду валяться с распоротым брюхом под сенью равнодушно глядящих на меня деревьев. Что ж, как ни тяжело признать это — Вар вышел победилем. У богов свои взгляды на справедливость. Мы не всегда можем их понять. Мерзавец Вар будет спокойно разгуливать по земле, пока я гнию в холодной германской земле. Он наверняка найдет и этот проклятый камень, из-за которого я так нелепо умер. Доживет до глубокой старости, окруженный почетом, богатством, друзьями, женщинами и детьми… И все это — в награду за злодеяния, которые он творил. А мне останется лишь бессильно сжимать кулаки наблюдая за ним из мира мертвых.
Неужели все так и будет? Похоже на то. Но почему? Или действительно есть какая-то высшая справедливость, закономерный ход событий, который мы, смертные, не в силах постигнуть? Божественные планы, в которых нам отводится более чем скромное место и самое лучшее — смириться с этим, не терзая себя вопросами, на которые нет ответа. А если и есть, то все равно мы не в силах его понять. Или все гораздо проще? Цепь совпадений, слепой случай… Что если бы я тогда обходил посты чуть раньше? Или пошел бы не напрямик, а в обход по полю? Что если бы Луций в том бою шесть лет назад поднял скутум на два пальца выше? Или если бы Холостяк обернулся чуть раньше?.. Может, и нет никакой божественной воли? Нет у богов никаких планов… Они просто бросают кости нашей судьбы на стол и сами не знают, что выпадет — «собака» или «Венера». Да и плевать им на это, наверное. Что такое для вечно молодых богов жизнь какого-то неудачливого центуриона?
Не знаю… И никогда мне уже не понять, почему все получилось так, а не иначе. Просто нет времени. Да и, в сущности, какая разница, есть какой-то план, о котором мы ничего не знаем, или его попросту не существует? Итог-то один — смерть. И умрешь ты так и не поняв, зачем все это было нужно — жизнь, борьба, какие-то мечты и стремления… Все это теряет смысл вместе с твоим последним вздохом. Ты приходишь в этот мир, ничего не понимая, и уходишь, понимая еще меньше. Это удел смертных.
Но отец… Как мне не хватает сейчас твоего совета! Ты всегда умел сделать сложное простым.
Не помню, сколько я так просидел, прислонившись к шершавой стене, слушая возню неизвестного зверька в углу хижины и размышляя о своей судьбе. В хижине было совершенно темно. На улице не раздавалось ни звука, будто вся деревня вымерла. Я сидел и таращился в никуда, постепенно теряя ощущение реальности. В какой-то момент мое тело словно перестало существовать. Я не чувствовал ни боли, ни голода. Я словно растворился в окружающей меня тьме. Слился с ней, стал ее частичкой, крошечной беспросветной точкой, свободно парящей в океане мрака.
Поэтому я не удивился, когда увидел прямо перед собой отца. Разве может чему-то удивляться сгусток тени?
