Луис Броули - Пропащий. Последние приключения Юджи Кришнамурти
Аудитория состояла из разного рода мужчин и женщин преимущественно европейской внешности. На диване перед Юджи сидели двое — явно американцы: крупный мужчина средних лет с тёмными кругами под глазами и женщина с отсутствующим взглядом. Они казались полностью погружёнными в присутствие Юджи. Рэй и Шарон руководили нью-эйджевской церковью на Среднем Западе и тратили немыслимые суммы денег, чтобы повидаться с ним, как только предоставлялась возможность. Дочь Шарон, Синди, пребывала в таком же оцепенении, как и они.
В тот день он говорил о своём заклятом враге Джидду Кришнамурти. До сих пор не знаю, кто оказался в этой долине первым: Юджи или Джидду…
— Я никогда не видел этого грязного ублюдка после нашей последней встречи в Уимблдоне в 1960 году! Он сам пригласил меня, этот грязный ублюдок. У него хватило наглости спросить: «Почему вы отошли от вашей семьи, сэр?» — Подражая старику, Юджи произнёс слова с преувеличенным британским акцентом. — Я даже не хотел его видеть! Это он меня позвал. Он сидел там и гладил кошку. Вы ведь знаете, он любил кошек. Он спросил меня: «Вы любите домашних животных, сэр?» И я ответил ему: «Я не люблю даже человеческих животных!» Можете себе представить?
Все засмеялись.
— Ничего себе! — откинувшись на спинку дивана, произнёс преподобный Рэй. Не отрываясь, он смотрел в глаза Юджи, точно собираясь найти в них золото, а нога его от радости дёргалась. Обращаясь к нему, Юджи продолжал:
— Я сказал: «Я не хочу больше никогда вас видеть!» — и вышел. Знаете, что он сделал? Он попытался обнять меня! Я не спросил его тогда, но если бы это случилось сейчас, я бы сказал: «Кришнаджи, у вас что, гомосексуальные наклонности?» Представляете? Тот ещё ублюдок!
— Ну даёт!
Это представление о Джидду Кришнамурти было мне особенно интересно. Тот факт, что я оказался в долине, о которой читал так давно, удивлял меня невероятно. Когда-то я об этом и не мечтал, а теперь вот находился рядом с человеком, который не только знал Джидду Кришнамурти, но, казалось, смог проглотить существенное, а ненужный остаток выплюнуть. Я знал все истории, про которые он говорил. Я сидел рядом с молодым индийцем по имени Нарендра из нью-йоркского отеля. Нарендре понадобилось поехать в город, чтобы отправить электронную почту. Заметив его отсутствие, Юджи спросил меня со своего места:
— Где твой друг?
Было приятно, что он обратился ко мне.
— Он поехал в город отправить почту.
— А, понятно.
Пока Нарендра отсутствовал, я поговорил с сидевшей неподалёку французской парой. Они, казалось, были немного встревожены тем, что происходит, или… не происходит. От них первых я узнал о том, что Юджи больше «не говорит». Судя по их словам, он перестал вести серьёзные разговоры, заменив их бесконечной болтовнёй о деньгах с любым, кто был готов его слушать. Я читал его книги и знал, что он был способен на «серьёзные» беседы, и не мог представить, что такой человек мог когда-либо потерять «это», чем бы оно ни было.
Сейчас его манера разговора создавала ощущение, что он даже не подозревал о вашем существовании. Казалось, большую часть времени он был погружён в свои истории, но при этом в его голосе слышалась некая отрешённость. Вскоре я понял, что он чётко отслеживает приходы и уходы всех посетителей. Если вдруг меня не было в комнате, а потом при входе я сталкивался с Нарендрой, он обычно говорил мне: «Юджи искал тебя».
Это льстило. Как будто твоё отсутствие что-то для него значило.
В какой-то момент возникло обсуждение термина «духовная кома», придуманного молодой женщиной, пришедшей, видимо, вместе с американской парой, которая сидела перед Юджи. Дело в том, что одни люди в присутствии Юджи, казалось, впадали в сонное состояние, а другие неотрывно смотрели на него глазами, полными экстатического огня.
— Не называйте это энергией! Духовная кома! — говорил он, указывая на кого-нибудь, кто клевал носом. Он всегда говорил о духовной коме только в шутку, но я заметил, что в его присутствии что-то заставляло людей выглядеть моложе и спокойней. Я обратил на это внимание, когда мы оказались за пределами комнаты: умиротворённые и безмятежные, почти парящие в его присутствии люди вдруг оказывались плотно заземлёнными. Он же упорно твердил, что ничего необычного не происходит.
— Нет такого понятия, как дух. «Дух» — это латинское слово, означающее дыхание. Вот и всё. Никакого отношения к вашей духовной чепухе он не имеет! Никто не был настоящим! Они все были преступниками, они обманывали себя и обманули всех вас. Не говорите мне о медитации! Я всем этим занимался. И ничего. Гоните их взашей, убейте этих ублюдков!
За этим комментарием обычно следовало предупреждение:
— Любой, кто занимается этим всерьёз, в конечном итоге будет распевать весёлые песенки Луни Тюнз в дурдоме или покончит жизнь самоубийством. Что и произошло со многими из ваших святых!
Мне нравилась его ссылка на мультфильмы. В памяти сразу всплывало описание одного его ощущения, которое он заметил после катастрофы: когда он лежал в кровати, его тело казалось ему мультяшным персонажем из «Тома и Джерри», по которому проехался паровой каток.
Что касается многих его комментариев, было бы заблуждением считать, что вы правильно понимаете его мысль. В этом отношении всегда приходилось быть начеку. Например, он мог заявить о своём желании отослать вас прочь из дома или нежелании разговаривать, но если вы выходили из комнаты, он хотел знать, куда вы пошли, что делаете и зачем. А по возвращении приветствовал вас взмахом руки и дружелюбным: «Где вы были? Что видели?»
Я обнаружил, что незамеченным можно было выйти из комнаты лишь тогда, когда его внимание было занято чем-то ещё. Юджи был настолько поглощён предметом своего наблюдения — независимо от его содержания, что если человек в другом конце комнаты вставал, то он, полностью поглощённый своим объектом, мог не заметить движения. А потом он вскидывался, как потерявший игрушку ребёнок:
— Где этот парень?
Каким-то образом кто-нибудь всегда знал, о ком идёт речь.
— О, я думаю, он ушёл.
— А куда он пошёл?
В то лето Юджи впервые позволил столь большому количеству людей принимать пищу вместе с ним. Он неоднократно повторял, что ему ненавистна идея ашрама, видимо, предполагающая необходимость есть в присутствии большой компании людей. В прежние годы встречи с людьми проходили у него с десяти утра до полудня и затем с четырёх до шести в послеобеденное время. Теперь он был доступен в течение всего дня — с шести утра до восьми — девяти вечера. Во второй половине дня, около трёх часов, устраивали перерыв на кофе — он называл его полдником.
Помимо некоторого количества «вдов Джидду Кришнамурти» среди посетителей было немало тех, кого Юджи называл «вдовами Раджниша». И если Джидду Кришнамурти он считал «величайшим мошенником XX века», то бывшего гуру по имени Раджниш он называл «величайшим сутенёром XX века», поскольку «он брал деньги у мальчиков и девочек и все-е-е их оставлял себе!»
Практически о каждом участнике духовного шоу-бизнеса он мог сказать что-нибудь гадкое. Вдохновлённый Раджнишем, известным также как Ошо, он в те дни часто говорил о традиции святых людей брать другие имена: «Только преступники и святые меняют имена. Я бы предпочёл быть аферистом, нежели богочеловеком».
Несмотря на то что он производил впечатление старого доброго знакомого, было в нём что-то, что создавало между ним и вами определённую дистанцию. В комнате царила доброжелательная атмосфера, но всё внимание людей было полностью занято Юджи. Разговаривая с конкретным человеком, он словно обращался через него ко всем остальным. Его пустотность создавала эффект вакуума там, где вас привлекали его движения или направленный в никуда бесконечно долгий взгляд светло-серых глаз.
Его посетители представляли собой постоянно меняющийся микрокосм мира с его представителями из Европы, Ближнего Востока, Азии, Южной Америки и русскими. Тут были и мусульмане, и иудеи, и индуисты во всём своём многообразии, буддисты, христиане всех сортов и, конечно, бывшие последователи современных религиозных учителей и гуру. Казалось, у каждого была своя история, связанная либо с Шри Бхагаваном Раджнишем, иначе — Ошо, либо с Саи Бабой, либо с Бабой Да Фри Джоном, либо Эндрю Коэном, ну и, конечно, Джидду Кришнамурти. Люди были самых разных профессий и возрастов, были среди них и безработные, и очень состоятельные люди.
Многие годы он поддерживал тесные дружеские отношения с гетеросексуалами, гомосексуалистами, бисексуалами и транссексуалами. Он, казалось, действительно не обращал внимания на сексуальные предпочтения, цитируя по этому поводу Кристину Йоргенсон — первую знаменитость, изменившую пол: «Пол в вашей голове, а не теле. Не поймите меня неправильно! Я не против!» Он так очаровательно тянул слово «не про-о-отив». Обычно после этого он продолжал: «Секс и войны исходят из одного источника. Это ваше „Я так люблю тебя, моя дорогая!“ не стоит ничего. Если вы не получаете от отношений того, что ждёте, что происходит? Они превращаются в ненависть. Любовь — это слово из четырёх букв!»
