Конкордия Антарова - Две жизни
Как и в прошлый раз, пели не струны под смычком Ананды, лился живой человеческий голос, сметавший все преграды между сердцем и окружающей жизнью. Голос его виолончели входил мне в душу, не бередя ран, а вливая силы и мир.
Чудесные звуки сменяли друг друга, а я не замечал никого и ничего, кроме лиц двух музыкантов. Не красота их и даже не вдохновение поражали меня сегодня. Если в прошлый раз я ощутил их единение в экстазе творческого порыва, то сегодня я сам участвовал в этом экстазе, сам творил новую, какую-то неведомую молитву Божеству, каждым нервом участвуя в этих звуках.
Я не думал – как когда-то проезжая по улицам Москвы – верю ли я в Бога и какой он, мой Бог, и в каких я с ним отношениях. Я н„с моего Бога в себе; я жил во время этой музыки, молясь Ему, благословляя жизнь, всю, какая она есть, и растворяясь в ней в блаженстве и благоговении.
Анна заиграла одна. Соната Бетховена, как буря, рвалась из-под е„ пальцев. Я поднял голову и снова не узнал Анны. Вся преображенная, с устремленными куда-то глазами, она, казалось, звала кого-то, кого не видели мы; звала и играла кому-то, кто слушал е„ не здесь; из глаз е„ катились сл„зы, которых она не замечала… Но вот е„ сл„зы высохли, в глазах засветилось счастье, точно е„ услышали, сверкнула улыбка, отражая это счастье, почти блаженство; звуки перешли в мягкую мелодию и смолкли…
В углу зала рыдал Генри, рыдал так же безутешно, как я в комнате Ананды.
Я хотел встать и подойти к нему, но увидел, что сам Ананда стоит возле него и ласково гладит его по голове.
На этот раз ни Анна, ни Ананда не пели. Ананда сказал, что после такой музыки можно только низко поклониться таланту, давшему нам высокие моменты счастья, и разойтись.
Я вс„ смотрел на Анну. Что снова сталось с нею? Неужели е„ сл„зы сожгли скорбь сердца? Она снова стала носить на лице семнадцатую весну, снова лучи доброты и какого-то обновления струились из глаз. Она подошла к отцу, нежно обняла его и шепнула:
– Больше не волнуйся. Вс„ будет хорошо. Вс„ уже хорошо; а то, что ещ„ будет, – это только неизбежное следствие, а не наказание Браццано.
Он, казалось, понял е„ – совершенно для меня непостижимые – слова, просиял, поцеловал е„ и перев„л взгляд на подходившего к нам Ананду.
– Довольно вам страдать, Борис Федорович, – ласково, но, как мне показалось, с некоторым упр„ком сказал он. – Я вам вс„ время говорил, что вас губит страх. И если бы вы верили мне на самом деле так, как говорите, вы не были бы больны; и Анна так бы не страдала. Возьмите себя в руки. Ведь вы сейчас совершенно здоровы, у вас нигде ничего не болит. Если бы мой дядя был здесь, подле вас? Как бы вы взглянули в его светлое лицо? Разве вы не обещали, что не допустите в сердце страх?
– Я очень виноват, очень виноват, – сказал, вздыхая, Строганов. – Но когда дело ид„т о мо„м единственном сокровище, об Анне, которой уже десять дней грозит ужасная опасность, – поймите меня, Ананда, мой великий, великодушный друг и защитник! Это единственное мо„ уязвимое место, где я не в силах победить страх.
– Так вот и проходит жизнь людей, в постоянных заблуждениях. Оглянитесь назад, на прожитые вами десять дней. Что случилось с нею? Она жива, здорова и… счастлива сейчас. Разве не вы своими страхами и скорбью измучили е„? И если уж вы хотите знать… – Ананда замолчал на миг, как бы к чему-то прислушиваясь… – то опасность грозила Анне – или, вернее, вам, так как вы могли потерять е„, – здесь, сейчас, когда она играла, а вы и не подозревали об этом. Как и не подозреваете того, что вы сами, своим же страхом поставили е„ у предела…
Ананда замолчал, нежно взял обе руки Анны в свои, подн„с их к губам, улыбнулся, обнял е„ своей левой рукой и поцеловал в лоб.
– Нет места сомнениям в сердце верном. А когда они проникают в сердце, происходит революция, разрушающая гармонию. Помни, друг Анна, что вторично вырвать тебя из бури, в которую ты попала сейчас, к ней не готовая, – я уже не смогу. Думай не о своих путях как о путях отречения; но о пути всех тебе близких по духу, на котором ты – сила и мир, если жив„шь в гармонии. Но если в тво„м сердце будут жить сомнение и половинчатость, рухнешь сама и увлеч„шь за собой своих любимых. Вслед за сомнениями вползает страх, а там… опять попад„шь в ту бурю, где была сейчас, и, повторяю, – я уже не смогу вырвать тебя из не„.
Он ещ„ раз поцеловал Анну в лоб. Только сейчас я заметил, как он бледен, измучен, точно не Ананда стоял предо мною, а тень его.
Снова я ничего не понял, только защемило сердце. «Что могло так надорвать силы Ананды? Почему на его гладком лбу поперечная морщина? Почему И. так суров и скорбен?» – думал я.
Все эти вопросы остались без ответа, а в сердце мо„м удвоилась преданность моим друзьям.
Никому не хотелось чая, но чтобы не обидеть радушного хозяина, мы выпили по чашке и разошлись.
Я искал Генри, но он исчез. А мне так хотелось хоть чем-нибудь облегчить его муку.
– У каждого – свой путь, – сказал мне Ананда, когда я столкнулся с ним у двери. – Тебе сейчас – готовиться к ответу, его спрошу завтра. Если бы даже Генри и захотел говорить с тобой до этого срока, – я запрещаю тебе это. Ты видел, к чему вед„т непослушание. Ты смутно понял сейчас, куда уводит сомнение. Отдай себе во вс„м отч„т, не ищи помощи ни в ком и решай свою задачу в одиночестве.
Я приш„л в свою комнату. Я был счастлив. Ничто не разрывало мне сердце, я знал сво„ решение; знал каждым нервом свой путь; во мне вс„ ликовало. Я знал
– я был спокоен.
Я хотел уже ложиться спать, как представил себе состояние Генри. Я очень многое дал бы, чтобы его утешить; но голос внутри меня говорил, что я ничего не сумею сделать сейчас для него, так как сам ещ„ слаб. И понял запрет Ананды; это было желание оберечь нас обоих от лишних мучений без пользы для кого бы то ни было.
Заперев дверь на ключ, я потушил свечу. Я тв„рдо решил выполнить приказание Ананды, призвал дорогое имя Флорентийца и лег, всем существом чувствуя, что Генри непременно прид„т ко мне сам.
И я не ошибся. Не успели затихнуть шаги Ананды и И., отправившихся провожать Строгановых, как кто-то постучался в мою дверь. И сердце мо„ ответно застучало.
Стук повторился; и вс„ затихло. Я, не знаю почему, подбежал к двери в комнату И. и тоже запер е„. Не успел я добежать до постели, как услышал звук поворачиваемой ручки.
– Левушка, отоприте. У меня экстренная надобность. Скорее, мне надо передать вам поручение невероятной важности. От этого зависит жизнь двоих людей. Скорее, пока И. не вернулся, – слышал я задыхающийся голос Генри.
Я неподвижно, молча лежал. Если бы он говорил мне даже, что он горит, что жизнь его зависит от нашего свидания, что я умру сам, вс„ равно я бы не изменил Ананде и И. и не двинулся бы с места.
Генри принялся так сильно д„ргать дверь, что я стал бояться, что он сломает запор. Я тихо встал, надел халат и решил перейти в комнату капитана, но тут услыхал, как открылась парадная дверь, и понял, что сейчас войдут мои друзья.
Стучавший в дверь уже с остервенением, звавший меня громко и грубо, Генри не услышал шагов И. и Ананды.
В комнате И. вс„ смолкло. Затем я услышал голос Ананды, говорившего на незнакомом мне языке, потом торопливые шаги князя, спрашивающего, что это за шум ему послышался. Потом снова вс„ смолкло, и через некоторое время я услышал дорогой голос И.
– Ты можешь открыть дверь, Левушка?
Я открыл дверь; И. осветил свечой мо„ лицо, ласково улыбнулся и сказал:
– Первое испытание на верность ты выдержал, дорогой мой мальчик. Иди дальше с той же честью и станешь другом и помощником тем, кого ты выбрал себе идеалом.
ГЛАВА 22 НЕОЖИДАННЫЙ ПРИЕЗД СЭРА УОМИ И ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА ЕГО С АННОЙ На утро следующего дня, не успел я проснуться, как И. позвал меня к Ананде.
Мы спустились вниз, было ещ„ не жарко, и я с восторгом вдыхал аромат цветов, которые князь разв„л во множестве.
Шум города доносился откуда-то издалека. Мне казалось, что это там, за нашей оградой, мечутся люди и бушуют страсти, свиваются клубки страданий и быстро исчезающего счастья. А здесь, подле И. и Ананды, жив„т атмосфера устойчивого мира.
Но тотчас мелькнуло в памяти измученное лицо Генри, его бешеный голос. Я вздохнул и ещ„ раз прочувствовал утверждение И., что невозможно поднять человека в иную атмосферу, если он не носит е„ в себе.
Первым, кого я увидел у Ананды, был Генри, уныло сидевший перед столом.
– Здравствуй, Левушка, – сказал мне Ананда. – Скажи, пожалуйста, почему ты ночью не открыл Генри дверь, хотя он заклинал тебя это сделать, уверяя, что двум людям грозит смерть?
– Только потому, что дал себе слово не нарушить верности вам. Ведь я обещал вам ни с кем три дня не видеться. Только потому и письмо у него не взял. И говори он мне, что сгорит в огне, если я ему не открою, – я вс„ равно верил бы вам, а не ему; верил бы, что того, что знаете и можете вы, не знает и не может Генри; хотя – в то же самое время – я совершенно уверен, что Генри знает и может гораздо больше, чем знаю и могу я сам.
