Андрей Шамин - Танец на лезвии бритвы
— Аа, суки, падлы вонючие! Его счас помнёте, а мне как жить?! А!? — (вставила словечко, определяющее интимные отношения между двумя мужиками) Может ты подсобишь, или на пару будете? Козлы! А ещё в очках! Отпусти, ганс, а то кричать буду!
Один мой знакомый с восторгом рассказывал о состоянии «сатори», в котором пребывают йоги и продвинутые буддисты. Самое интересное — когда я его спросил о личном переживании, он почему-то озлился и ушёл не попрощавшись. Даже телефона не оставил. Жаль. Ибо кому я расскажу о том странном чувстве, посетившим меня при столь страстном монологе.
Я воткнул супруга головой в покосившийся сугроб и махнул Айгару.
— Ejam!
— Kapec?
— Загадочная русская душа… — пробормотал я.
Отойдя на приличное расстояние, я загорланил, а Айгар подхватил:
Kur ir mana lidmasina,[20]
Kur ir mana lidmasina?!
Kur ir mana lidmasina?
E e ej!!!
— Gan vel reiz![21] — заорал Айгар.
Kur ir mana lidmasina,
Kur ir mana lidmasina?
Kur ir mana lidmasina!?
E e eej!!!
— Edrit tvou kocini!!! Просто пизда рулю!!! Идём! Ja![22]
Глава 2. Прогулка
— Почему не может быть?
— Если бы Земля вращалась все люди ходили бы по потолку — те, кто удержались.
— Логично…
— Ну, что идём?
— Гулять, так гулять!
Шныга резво подбежал к стене и исчез. Я сунулся за ним. Стена как стена. Я примерился и шагнул, и звезданулся так, что из глаз искры посыпались.
— Что случилось? — явно встревоженный домовой всунул голову в комнату.
— Да вот решил побыть привидением… — потирая лоб, буркнул я — А как ты проходишь? Мантру читаешь или заклинание?
— Не знаю. Просто прохожу и всё. Как то об этом не задумывался. Хожу и всё, привычка, наверное.
— Привычка, говоришь? — я подошёл к двери — Значит, привычка… Айда!
Я вышел в коридор, по которому катился Чёрный и неторопливо пошёл к выходу; Шныга топал рядом. Мы вышли в большой тоннель. Лампочек я не увидел, но было довольно светло. Тоннель оказался длинный, я уже решил поворачивать назад — пока утро не настало, и тут Шныга замер.
— Что? — я тоже остановился.
— Слышишь?
Я насторожился. Точно!
Несколько голосов немилосердно дишканя выводили:
Курва Масленица
Блядь Растасканица,
С хуя кожу сдёрнула,
В проулок завела,
Заголила да дала.
Выебли немца
Во три коленца.
Ходит под окном,
Кормит толокном.
Ешь, хуй, слаще,
Еби девок чаще,
Еби девок, еби баб,
Делай маленьких ребят![23]
— Что это? Хор имени Пятницы,13-го?
— Хавка!
— Не понял?
— Офигимонное выделение эмацы![24] — усы домового вибрировали, кончики ушей дрожали.
— Ага! Здеся! Слушай, Хозяин, если тебе не в лом, постой на стрёме — я только одним глазком и взад.
— Статья 139, пункт пятый — соучастие.
— Да нет. Децал[25] подожди, — увидев мой кивок Шныга пробежал десяток шагов вперёд и нырнул в тёмно-сиреневую плоскость. Не прошло и минуты как он вылетел в тоннель. Весь взъерошенный, усы дыбом. Следом высунулась нога и ловко поддала в зад. Домовой пискнул и метнулся ко мне. За ногой показалась тулово и голова: длинные зелёные космы, глазища как у совы, только голубые. Голова визгливым голосом крикнула, — Косошарый!
И, увидев меня, втянулась обратно.
— Это ещё что за мисс Сновидение?
— Да там их целая кодла — лярвы, стервы, курвы. Тама муж с женой неделю как расходятся. Едой даже полы завалены! Ещё сцепились из-за избы — этим один хер всё не срубать, а жмутся, мочалки!
— Слушай дружок — всё это дико интересно, но ночь то на исходе.
Вторя моим словам издалёка донёсся звонок будильника.
— Пока, Шныга!
— Покедова, Хозяин!
Глава 3. Надомный труд
Сегодня я решил разобраться с ворохом писем, любезно переданных мне Лено. Вот же зараза. Да не Леночка, а эта — древнейшая профессия наша. Что поделать — надо какой никакой материальчик накропать — иначе, как там, у классика — "Накрылась премия в квартал" Итак. Отхлебнём чайку, Александр Батькович и вперёд, и с песней.
Ломал чердак у старого дома. На чердаке хранились орехи грецкие. Беру орех — одна скорлупа и в ней дырочка. А тут в стене дырку обнаружил — как мышиная нора. Взял её расковырял — а там муравьи. Чёрные, крупные. Гнёзда у них как у пчёл — ячейки. Неподалёку в стене выеден колодец — сантиметров десять в диаметре и глубиной метра полтора, а в нём один к одному орехи сложены. Да ещё какие — отборные, ни гнили, ни вредителей. Столько лет пролежали, а есть можно.
— Хм. Забавно. Мураш — друг человека. Пожалуй, Кузьмич не оценит. Проехали. Следующее.
Зашёл я тут с другом в ветклинику. Он своего двортерьера приволок прививать. Очередь ну просто охренеть. Ну что делать? Сидим. Тут двортерьеру скучно стало — решил, что то соседке сказать. Ну и тявкнул ей в ухо. И пошло — такса на кота гавкнула, котяра зашипел и треснул пуделя, тот залаял на попугая. Попугай испугался и — на улицу. Народ заметался — попугай то дорогой. А он сел на берёзу и выстёбывается перед местными. Хозяйка круги нарезает, стонет жалобно — Кока, иди к маме.
А Кока кинул высокомерный взгляд, говорит — Попка — дурак?
Какая то сердобольная старушка посыпала семечки — Цып, цып. — говорит. Хозяйка ей — Он у нас изюм и тот не ест. Кто то аж присвистнул — Во дают!
Ну а мы бочком, бочком — пока не стали виновных искать. А подлый двортерьер хотел было залаять на восседавшего как орёл, ару, а друг ему по загривку. Так привил — тот теперь даже на воробьёв редко лает.
— Довольно забавно. Есть даже социальные нотки. Иди-ка ты направо.
Взял следующее.
В автобусе оставили сумку. Когда стали смотреть что там вылез роскошный рыжий котяра. Потёрся о ноги, флегматично улёгся на пол и стал дожидаться хозяйку. Та не замедлила — глаза по пять копеек (монета ходившая в СССР), волосы растрёпанные, тушь течёт. Кот ей на грудь, обнял и мур мур мур — мол, всё хорошо, не волнуйся.
— Налево!
Интересно — блохи кусают и людей, значит, пища не разнится. Для субъекта как блоха, например, все равны — от подзаборного кобеля до домашнего кота и его хозяина.
— Налево!
Наблюдал пару влюблённых — прибежали освежиться. Она — стройная, он тоже ничего — чёрный, крепкий. Поплескались, выбрались на берег — отряхнулись. Понюхали насторожено вечер и бесшумно исчезли. Мораль — любовь она и тварь лесную одухотворяет. Ведь могли и облаять.
— Ту да же! Что там ещё?
Был у меня кот в детстве. Роскошный котяра. Рыжий, пушистый… Шёл по речке — смотрю у кромки воды шевелится что-то. Кот. Весь мокрый, на шее камень привязан. Ну, я верёвку ножиком перерезал и пошёл себе. Смотрю — а он следом ползёт, да. Ну, взял я его. Принёс домой. Стал у нас он жить. И как интересно — воды не боялся, нисколько! Сядят, только нос торчит как у крокодила и рыбок ждёт. Бац лапой и на берег. Такой кот был… Помню — из школы идёшь, а он у ворот сидит, да. А раз отец выдрать меня решил — за «колы» — так он ему в ногу вцепился. Еле оторвали. Ещё помню, старший брат за мной гнался… Так он ему на спину бросился, всю до крови расцарапал. Жаль, прожил года два, а потомака помер. Кошачьи года короткие — у нас один, у них семь — так говорят. На приз не претендую, вот только хотелося друга помянуть, Рунциса…
Я довольно потёр ладони. Шеф славился своей сентиментальностью — поговаривали, что он, рубя гусакам выи, завязывал им глаза, что б не видеть укоризненного взгляда будущего жаркого. Теперь малость перекусить. А потом будет видно.
Глава 4. Игра в четыре руки
Чёрт возьми! Настоящая зима! Снег идёт целый день, перемежается сечкой. Мороз стоит. Сыро. Можно описать изумление щенка, который высунулся из будки и осторожно трогал лапкой холодный пух. Мама в это время несла службу — облаивала прохожего. Тот, пьяный в дупель, остановился и долго стоял, опираясь на ярко-жёлтую парящую струйку. Потом побрел, чудом сохраняя равновесие. Можно описать кокетливо выглядывающие груди барменши… За двумя зайцами погонишься сам косым станешь. Лучше расскажу, как я нашёл дневник.
Как и полагается во всех детективах было тело, были неизвестные или неизвестный, которые помогли разделить фракции — Богу — богово, моргу — моргово и, конечно, запертая квартира.
Взял я свои корочки и пошли мы на дело. На что только не пойдёшь ради дружбы. При выходе из подъезда нам важно перешёл дорогу мордатый чёрный кот. Василий хотел было приложить свою подошву к его заднице, да я отговорил. Суеверие — вера в суету. Но через плечо мы всё-таки сплюнули.
