Конкордия Антарова - Две жизни
И Строганов, точно так же, как и турок, пош„л вокруг длиннейшего стола к Анне, по дороге поцеловав руку своей жене.
Я заметил, что Строганов почему-то сильно волновался, когда склонялся к своей жене, чокался с да-Браццано и со своим младшим сыном, пользовавшимся исключительной любовью матери.
Это был красивый юноша, с пепельными волосами, ч„рными глазами и оливковой, как у матери, кожей. Но было что-то животное, отталкивающее в этой красивой внешности. Было ясно, что образец хорошего тона для него турок, который был с ним особенно внимателен и ласков. Юноша был, очевидно, избалован и изнежен, испорчен баловством матери и чрезвычайно высокомерен.
Я превратился в «Л„вушку-лови ворон», забыл про вс„ на свете и вдруг увидел за спиной у юноши какое-то уродливое, серое существо. Это был он и не он, а точно его портрет лет через двадцать. Вс„ лицо его было в морщинах. На руках торчали какие-то шишки, глаза сверкали из глубоких впадин точно раскал„нные угли. Рот злобно кривился.
Я не мог ни отделить этой фигуры от юноши, ни слить их воедино. Я поднял руку, готовясь закричать: «Берегитесь, прогоните злодея», как рука моя очутилась в чьей-то руке, и я услышал голос Строганова:
– Ну, кого же сейчас колют ваши писательские шила? А, мой меньшой вас занимает. Ну, этот ещ„ не трудится. Маменька будит его утром, собственноручно подавая в постельку шоколад. Меньших обычно считают младенцами, даже если они уже перещеголяли опытом стариков. Обнимемся, Л„вушка. Я вижу, вы пришлись по сердцу моей царственной розе Босфора, а это бывает редко.
Я едва мог ответить на его объятие, да и то только потому, что И., подошедший к Жанне, сжал мою руку и шепнул: «Думай о Флорентийце».
Когда все снова сели, когда подали торты и мороженое, заказанные нами, за столом раздались одобрительные возгласы. Вероятно, хозяин кондитерской хорошо знал вкусы константинопольской публики.
Анна, тихо говорившая с И., повернулась ко мне, и е„ ч„рные глаза пристально на меня посмотрели.
– Ах, Анна, как я несчастен. Хоть бы скорее кончился этот бесконечный обед. И зачем это люди едят так много. Мне положительно кажется, что с самого приезда в Константинополь я только и делаю, что ем да сплю. Да ещ„ наблюдаю, как я схожу с ума, – жалобно сказал я.
Е„ нежная рука погладила мою, лежавшую на колене руку, и она ласково сказала:
– Л„вушка, придите в себя. Я всем сердцем вам сочувствую. Мне так хотелось бы чем-нибудь быть вам полезной. Смотрите на меня как на самую близкую, любящую сестру.
Голос е„ был так нежен, столько доброты лилось из е„ глаз, что я не мог этого выдержать. Уже подступало к горлу рыдание, но я заметил придвинувшуюся ко мне руку И. и на клочке бумажки увидел пилюлю Али. Я схватил пилюлю, как якорь спасения, быстро проглотил е„ и, к своему облегчению, услышал шум отодвигаемых стульев.
Гости разбрелись по балконам и гостиным, где уже подавали ч„рный кофе по-турецки.
Я молил И. не оставлять меня одного и поскорее уехать домой. Мы вместе с князем вышли на балкон, где сверкало алмазами зв„зд т„мное небо и, казалось, прош„л дождь, так как капли дрожали кое-где на деревьях и особенно сильно благоухали цветы.
– Вот она, южная благоуханная ночь. Но если ты думаешь, что видишь капли дождя, то ошибаешься. Это Строганов приказал полить деревья, цветы и дорожки, чтобы не было так душно. Ты хочешь уехать. А разве тебе не хочется послушать игру и пение Анны. Не будь эгоистичен, – сказал, понизив голос, И.
– Ты ведь понимаешь, что без нас Анне будет тяжелее. Неужели ты не увидел, что великая сила чистой любви и воли помогла мне защитить е„ от этого адского турка.
– У меня к вам очень большая просьба, доктор И., – внезапно сказал задумчиво молчавший вс„ время князь.
– Я буду более чем рад служить вам, князь, – очень живо отозвался И.
– Видите ли, я вс„ ищу какую-либо возможность отплатить вам за вашу доброту ко мне и моей жене. И все способы, которые я перебираю, мне кажутся вульгарными. Но вот как будто я наш„л один, хотя тут, более чем когда-либо, меня можно упрекнуть в эгоизме. К вам должен приехать друг. Вряд ли ему будет приятна суета отеля. В мо„м же большом и пустом доме есть две комнаты с совершенно отдельным входом.
Рядом с этими комнатами пустуют ещ„ три. Я уже сговорился со Строгановым и начал их отделывать. Через два дня вс„ будет готово, и я уже приобр„л отличный рояль, чтобы ваш друг и Анна могли на н„м играть в мо„м доме, если бы это им вздумалось.
Для спутника вашего друга есть комната в бельэтаже, имеющая сообщение со всем домом. Как видите, я уже вс„ обдумал. Не откажите мне, перед скорой разлукой, в счастье видеть вас своими гостями.
Голос князя был тихий, почти молящий. И. близко подош„л к нему, подал ему руку и сказал :
– Какую бы форму я ни придал моей благодарности, наибольшей радостью будет сказать, что редко человеческая помощь приходит так кстати и вовремя, как ваше предложение. Мы с Л„вушкой устали от отеля, а наш друг уже давно нуждается в отдыхе. От всех нас благодарю. Мы будем очень рады пожить в вашем тихом доме, так как задержимся здесь, вероятно, ещ„ около месяца.
– Какое это для меня счастье, – воскликнул князь. На пороге балкона выросла женская фигура, и я узнал Жанну, звавшую нас пить кофе. Что-то меня в ней поразило, и я только при свете понял, что она переоделась. На мой вопрос, зачем она это сделала, она сказала мне, что в Константинополе принято, чтобы на парадных обедах дамы к кофе меняли туалеты.
Действительно, я увидел Строганову в л„гком платье сиреневого цвета, что шло к е„ волосам, но составляло резкий контраст с е„ кожей. Быть может, это было и хорошо, но мне не понравилось.
Я стал искать глазами Анну, мысленно решая, в ч„м бы я хотел е„ видеть. И ни в ч„м, кроме белого, мне не хотелось рисовать себе е„ очаровательную фигуру.
Как же я обрадовался, когда увидел е„ в том же туалете. Осмотрев платье Жанны, со множеством мелких оборочек ярко-зел„ного цвета, я вдруг сказал ей:
– Я не парижанин, я просто ещ„ не видавший света мальчишка. Но на вашем месте я ни в коем случае не надел бы это вульгарное платье. Первый ваш туалет был скромен и мил, он был только рамкой для вас. А вот эта зелень, она убила вас и кричит о дурном вкусе. Ради Бога, не делайте шляп в таком стиле. Вы разгоните высший свет и собер„те в свой магазин базар.
– Это потому, – чуть не плача отвечала мне Жанна, – что первое платье я выбрала сама, а второе мне подарила мадам Строганова.
К нам подошли князь и И., и мы сели в уголке пить кофе. На диване, за центральным столом, сидела Анна, а возле не„ на кресле зловещий да-Браццано.
Он, не сводя с не„ глаз, что-то говорил. Лицо е„ было холодно, точно маска легла на него, закрыв всякую возможность читать е„ душевные движения. Только раз глаза е„ поднялись, обвели комнату и с мольбой остановились на отце. Он сейчас же отош„л от своего кружка и сел на диван рядом с нею.
– Ну, друг доченька, хочу выпить чашку кофе, налитую твоими милыми руками, – улыбаясь, сказал он ей.
Анна встала, чтобы налить ему кофе, а я снова увидел в глазах турка бешенство и ненависть. Но он улыбался и глотал свой кофе, вполне владея собой.
– Лоллион, я просил вас не оставлять меня. Но сейчас я крепок, как если бы сам Али был тут, а не только его пилюля во мне. Мне кажется, что если этот сатана будет находиться возле Анны, она не сможет петь. Неужели вы не можете его так скрючить, чтобы он вовсе убрался, – шептал я.
И. засмеялся и сказал, что верит в мои силы и самообладание и действительно пойд„т к Анне. Но просит меня, как только начн„тся музицирование, сесть непременно рядом с ним, он займ„т мне место; а лучше всего, если я подойду к нему, как только начнутся разговоры о пении. Поговорив ещ„ немного с князем и Жанной, он переш„л к столу Анны, куда, как к магниту, стали собираться мужчины.
Последовало долгое кофепитие.
– Знаете, князь, не мог бы я жить на Востоке. Однажды я был на настоящем восточном свадебном пиру. Общество там было разделено на мужскую и женскую половины. Я лицезрел, конечно, только пир мужчин. Они ели руками, ели до отвала, до седьмого пота, под унылую восточную музыку. Это было красочное, но и варварское зрелище. Здесь вс„ вполне цивилизованно, – и все точно так же объедаются до пота. Только вытираются не сальными рукавами, а душистыми носовыми платками.
Ну скажите, разве не варварство так уставать от еды. Дойти до такого полного изнеможения, как эти люди напротив нас, – указал я на нескольких гостей, сидевших в полном отупении в противоположном углу и тяжко переваривавших пишу.
Тут стали просить спеть. Многие обращались к Браццано; он ломался и – воображая себя героем – ответил, что не особенно здоров, но попробует вс„ же. «Лучше тебе и не пробовать», – ехидно думал я и решил во что бы то ни стало умолить И. дать ему какое-нибудь лекарство, чтобы он охрип и, что называется, «дал петуха».
