Елена Хотулева - Гравюры на ветру
Вернувшись к себе, я быстро перечитала заметку и сбросила ее по внутренней почте. Теперь придется сидеть и ждать звонка. Я посмотрела за окно на хоровод карапузов, гуляющих с мамашами возле песочницы. Зря поторопилась с текстом — оставаться привязанной к рабочему месту и ничего не делать довольно неприятно.
Может быть, заварить чай? Я вытащила из тумбочки чашку с облупившимся логотипом. Перспектива длительного ожидания действовала мне на нервы. Почему я не могу связаться с ними сама? На душе стало кисло и неуютно. Даже почитать нечего. Хотя… Я вспомнила о том, что не выложила из сумки книжку, подаренную мне вчера Анн. Поудобней усевшись в кресле, я раскрыла синий томик и погрузилась в текст…
Прошло некоторое время. Резкая трель телефона заставила меня камнем упасть в реальность.
— Да, соединили правильно. Я как раз ждала вашего звонка.
Взглянув на часы, я обнаружила, что провела в описанном Анн мире больше двух часов. Возвращаться в действительность категорически не хотелось.
— Вы сможете сейчас к нам подъехать? — из трубки звучал женский голос с ярким акцентом.
— Конечно. Записываю адрес.
Назвавшись Аидой, она стала долго рассказывать мне, как найти ее салон в паутине извилистых правобережных переулков. Я карябала ручкой по разлинованным страницам блокнота, одновременно пытаясь сосредоточиться на том, чего же собственно хочет от меня эта женщина…
В метро, пока грохотавший поезд вез меня на другой конец города, я снова погрузилась в чтение. Сюжет не желал отпускать меня ни на минуту. Я переворачивала страницы и как будто ныряла из одного видения в другое. Анн была права — ее грезы о бессмертной любви оказывались некоей калькой моих собственных надежд и мечтаний. В этом коллаже, собранном из снов я узнавала саму себя и те воспоминания, которые периодически подбрасывали мне из потустороннего мира. Я шелестела листами книги и в белых междустрочьях, подкрепленных и усиленных текстом, мне виделись собственные прошлые жизни, среди которых я силилась отыскать ответ на вопрос, как так могло случиться, что понятие любви для меня стало неотделимо от религии. Эта проблема, которая порой казалась трагедией, не позволяла мне обрести некую цельность, и часто вопреки обстоятельствам заставляла ощущать себя несчастной. Как можно жить, если когда-то много, много лет назад часть своей души я добровольно отдала в руки какого-то мужчины, позволив ему безраздельно владеть и моим разумом, и сердцем? Анн сказала тогда, что у некоторых любовь спрятана за иконами… Не имела ли она ввиду мой случай?
Поезд остановился на конечной станции. Я вышла на начинающую прогреваться поверхность земли и пошла по набережной, одетой в бетонные одежды. Проплывая, гудели баржи и сухогрузы. Я пересекла дорогу и свернула в старинные промышленные кварталы города, которые приняли меня в свои кирпичные лабиринты. Поворот, другой, снова извилистый проулок. Наконец я приблизилась к двери под черно-малиновой вывеской магичекого салона.
— Вы записывались? — женщина, окутанная воздушными оборками юбок, появилась в едва освещенном фойе.
— Мне звонила Аида. Вы не подскажете…
— А, это вы, Елена? Проходите, рада видеть. Пойдемте в комнату, — она заулыбалась и, пытаясь скрыть акцент, стала рассказывать о своих планах. — Я хотела, чтобы вы написали статью. Понимаете, люди утратили веру в невозможное. Они приходят ко мне, хотят только результатов. Раскрывают свои кошельки и трясут мне на стол монеты. Но этого мало. Цыганская магия — это не только выкачивание денег. Я хочу вернуться к истокам. Вот…
Она усадила меня за покрытый цветастыми шалями стол, сильно пахнущий сладкой ванилью, и зажгла тонкие свечи в пятирожковом канделябре.
— Посмотрите, я погадаю вам старинным способом моих предков. А вы подумаете, как все описать, чтобы люди через страницы журнала прикоснулись к моему мастерству.
Она вытащила из потайного кармана замусоленную колоду и веером разложила передо мной болотно-бронзовые рубашки.
— Что я должна делать? — мне показалось, что я нахожусь под куполом, застрявшим между мирами.
— Просто думайте о себе. А я расскажу вам о том, что близко, — она вытащила несколько карт и повернула их лицевой стороной. — Вот, приглядитесь, — ее смуглая рука погладила лубочные картинки. — Вы при себе имеете бумаги, которые исполняют желания. Пройдет совсем немного времени и на вашем пути окажется человек, который пришел из прошлого… Это будет большая любовь… Хотя… У вас еще будет один муж. Но это не тот мужчина, которого вы скоро встретите… Давно ли у вас болит голова?
Я удивилась вопросу:
— Да, наверное, с шестнадцати лет.
— Чтобы излечиться, требуется всего-то пустяк, — Аида рассмеялась, сверкнув золотом улыбки. — Если тот, кто вас любит, пойдет с вами в семь церквей этого огромного города и поставит с вами свечи, так, чтобы святые улыбались вам обоим, то эта хворь пройдет. Только знайте, что это должна быть любовь.
— И это все, что вы мне скажете? — мне захотелось знать гораздо больше.
Она на минуту спрятала лицо за ладонями:
— Не верьте своей матери, которая считает, что скоро уйдет за смертью — она долговечная. Сына вы вырастете. Он будет царить в мире красок. А мужчины… — она удивленно рассматривала карты, которые продолжала открывать и раскладывать симметричным орнаментом. — Ох, как много королей, и как мало толку… Только один, который вернет вам украденную долю души, сможет стать частью вашей жизни. Но это будет не сразу. Лишь после того, как в бумаге растворится ваша общая печаль.
Свечи затрещали и, задергавшись пламенем, погасли. Аида вскрикнула и встала из-за стола:
— Вот, теперь вы знаете, как я гадаю. Сможете что-то написать?
— Но… Мне кажется, что так делают все… — мне не хотелось ее обижать, но я не видела разницы. — Это обычное гадание, которым многие промышляют…
— Да, но не все хотят об этом рассказать через тексты. Подумайте, я буду ждать…
Она проводила меня до фойе, и, помахав на прощание рукой, скрылась за всплакнувшей скрипом дверью.
Под ногами снова гудели бетонные прямоугольники набережной. Воспоминания о странной гадалке крутились у меня в голове — я не знала, как заставить читателей поверить в то, что эта Аида вершит чудеса в своих ванильных комнатах с взволнованными свечами. Может быть, чуть позже какая-нибудь ценная мысль посетит меня, но сейчас… Я спустилась в метро и, зайдя в пропахший свежей краской вагон, села читать книгу, которая звала меня из сумки голосом исполняющим желания…
Вернувшись домой, я первым делом прошла в комнату и взглянула на заляпанный акварелью мольберт. Пусть она окажется права, и мой Филипп однажды станет царить в мире красок…
* 12 *
Бросив пиджак на спинку кресла, я ослабил узел галстука и приоткрыл створку окна. На улице припекало солнце, громко верещали птицы — прекрасный день, обещающий не менее приятный вечер. Возможно, сегодня ко мне снова приедет эта запуганная девушка. Марианна… В дверь постучали. Наверное, секретарша.
— Да? Зайдите.
— Артис, к вам можно? — в кабинет боком вошел один из моих подчиненных.
На миг встретившись с ним взглядом, я вспомнил, что Эдуард был на грани увольнения, а, следовательно, пришел для того, чтобы меня разжалобить. Выгнать бы его, да и дело с концом…
— Присаживайся, — я махнул в сторону стула, а сам отвернулся к окну.
Мне надоели эти глаза — умаляющие в настоящем и ненавидящие в прошлом. Я почувствовал, что дико устал. Хорошо бы он отвязался от меня. Но нет, сейчас он начнет причитать.
— Что скажешь, Эдуард? — мне вдруг стало интересно, что он сочинит в свое оправдание на этот раз.
— Артис… Я конечно виноват, — по-деловому начал он свою речь, однако, быстро поняв, что такой тон здесь не очень уместен, сменил интонацию. — Если вы меня сейчас выгоните, то я не смогу выплатить кредит… У меня дети пошли в платную школу… Я так старался… Артис, — его голос приобрел плаксивые нотки. — Так хотел все хорошо исполнить, но мне просто не повезло… Ведь это иногда бывает…
— Слишком часто. С тобой это стало происходить слишком часто, — я сел за стол и по-прежнему не глядя на него, закурил. — Пиши заявление. От тебя уже все воют. Так больше продолжаться не может. Бери бумагу, Эдуард.
Я не позволял себе встретиться с ним глазами, напряженно разглядывая колонки цифр на экране компьютера, — если я сейчас увижу тоже, что и всегда, мне снова не удастся его прогнать. Однако любопытство начало подстегивать меня все сильнее. Попробовать еще раз? Или отказаться? Я бросил окурок в пепельницу и повернулся к Эдуарду:
— Ну, так что? Ты увольняешься или нет?
В его пыльно-сером взгляде блестели осколки безысходности. Он молчал и не мигая смотрел на меня. Секунда, другая… Я нырнул в плотный туман видения. Нет! То что я увидел там, просто не имело права быть правдой! Эта жестокость, граничащая с извращением?!.. Меня передернуло судорогой и отшвырнуло в реальный мир. Я был слишком виноват перед этим человеком, чтобы сейчас не простить ему каких-то мелких неудач:
