Дан Борисов - Взгляд на жизнь с другой стороны. Ближе к вечеру
В Жигули набились как шпроты. Среди всей шумной компании оказался один трезвый человек, к сожалению не водитель, а тот самый Мотя, докладчик из Белых Столбов, по причине психического нездоровья ему пить было нельзя совсем. Всей езды было километра три по пустой дороге.
Я уже имел опыт езды с пьяным Хотей, но здесь вроде бы всё было гораздо проще и водитель наш, вроде бы, воздерживался, почему его так развезло за рулем? Даже не смотря на это, мы бы доехали без эксцессов, если бы Мотя не попросил ехать осторожней. На большинство пьяных водителей это действует, как тряпка на быка. Ах, так! Ну, держись! И наш водитель поднажал. но это было еще полбеды. Из поселка нам навстречу выехал груженый ЗИЛ.
- Иду на таран! - объявил, еще совсем недавно казавшийся таким милым, водитель и перешел на полосу встречного движения. Мотя взвыл еще громче.
Всё-таки мы доехали живыми. Когда машина остановилась возле базы, все вылетели из неё, как мухи. А водитель поехал дальше один, проведать могилку старого егеря. Ехать с ним никто не решился. Он вернулся минут через пятнадцать с разбитым передком и сведенными колесами. Он вылез из-за руля и полез под машину, узнать, что же случилось, и уснул там.
Днем я казался себе трезвым, но когда проснулся ближе к вечеру и вылез из своего сена, почувствовал серьезное похмелье. Рядом уже был Борода, проснувшийся чуть раньше. Он уже достал закусочку и бутылку самогона.
Похмелились, закусили и пошли на охоту.
Охота была столь же удачной, как и утром, но удовольствия от этого уже не было, более того, охотиться я уже не мог. Первый же выстрел полностью вывел меня из рабочего состояния. Примерно так: вылетает птица, я вскидываю ружьё, нажимаю на спуск, чувствую удар приклада в плечо и одновременно - удар дубиной по голове. Я даже оглянулся - никого. Меня немного мутило, когда еще только выходили, а после третьего выстрела меня уже просто вывернуло наизнанку. Я посидел немного и ушел в поселок, уже не обращая внимания на дичь.
С тех пор на охоте я не пью, ну, если только маленькую крышечку коньяку на привале.
И ружьё я после того раза продал.
Я поменял немало ружей потом. Одни ружья были лучше, другие хуже, но все отечественные серийные ружья имеют один и тот же дефект. Все бьют слишком кучно. Какой-то дурак решил, что универсальное охотничье ружьё должно иметь сверловку «чок-получок». По движущейся мишени с такими стволами сплошные промахи.
Раньше охотников, предпочитающих стрелять по сидячей дичи, презрительно называли «напузниками», а сейчас всех охотников решили сделать этими самыми напузниками?
Или цель отечественных производителей оружия в том, чтобы сохранить в живых побольше дичи? А что касается отечественных прикладов, особенно Ижевского завода, то, такое впечатление, что они делаются «навырост». Огромные неуклюжие приклады могут подойти только человеку 60-го размера ростом не меньше двух метров.
Я, в конце концов, нашел способ борьбы с этим безобразием - покупал новое ружье и тут же отпиливал ствол сантиметра на четыре-пять, чтобы убрать сужение. Потом долгими зимними вечерами я убирал всё лишнее с приклада. Например, из полупистолета на Т03-34 я сделал тонкую английскую ложу. Наносил на деревянные части особое, непромокаемое покрытие, вместо паршивого лака и уж только потом выходил с этим оружием на охоту.
Еще несколько позже я научился хорошо стрелять на стенде, расстреляв несколько ящиков патронов.
А еще несколько позже я понял, что количество убитой на охоте дичи зависит не от того, какое у тебя ружьё и даже не от того, как ты умеешь стрелять, а от того, пришло ли время умирать этой птице или зверю.
Но об этом, как-нибудь в следующий раз.
4. Трикотажка
Магия цифр. Никуда от неё не денешься 1+9=8+2; особо счастливым этот год назвать трудно, однако, он был несомненно переломным и для меня, и для страны в целом.
Новый год прошел не совсем обычно, хотя бы тем, что мне пришлось играть деда Мороза в детском саду у сына. Вырядили меня вполне достоверно. Фабричной работы шуба пришлась почти в пору, воспитательницы хорошо наложили грим и приклеили бороду; и я очень удивился, когда на лестнице хулиганистые пацаны вдруг мне запели что-то вроде: «Здравствуй, дедушка Мороз, борода из ваты.».
Правда, после того, как я довольно натурально пригрозил им посохом, они разбежались. В это время, громким хором, остальные дети уже звали меня, т. е. деда Мороза. Войдя в большой зал с ёлкой посредине, я громко поприветствовал детей и отыскал глазами сына. Это было незабываемое зрелище: он, вроде бы, и узнавал меня, но не мог в это поверить, и все его сомнения отражались в глазах и в мимике. Остальные дети тоже вовлеклись в игру, включая лестничных скептиков.
Надо сказать, нелегкая это работа быть дедом Морозом, не говоря уже о том, что жарко в шубе и валенках, с детьми приходится выкладываться по полной. И после представления не мешало бы расслабиться на кухне, к чему принимающая сторона была полностью готова, и мы даже приступили к расслаблению, но тут. меня срочно вызвали к директору фабрики. Я явился по вызову, не предполагая ничего дурного, с легким запахом алкоголя, с остатками макияжа и глупой улыбкой на лице, чем усугубил свое, как выяснилось, и без того печальное положение.
Сейчас уже люди привыкли к необязательности журналистов и никчемности прессы, а тогда! Тогда статья, особенно критическая статья, даже в местной газете, не сулила объекту критики - тому или иному руководителю, ничего хорошего. После таких статей бывали «оргвыводы» и принятие мер, а статья в центральной газете, особенно в «Правде», была почти приговором.
А я, находясь еще в эйфории, не сразу смог сопоставить гневное лицо директрисы с развернутой перед ней на столе «Правдой» со статьей «Что тревожит социолога?». Потом сопоставил, но улыбку, кажется, убрать забыл. Дело было в том, что несколькими месяцами ранее я подписал гранки этой коллективной статьи и уже успел забыть про неё, но одно я помнил точно, в гранках была только моя фамилия, а в газете присовокупили еще и должность полностью.
Директриса, конечно, высказала всё, что она думала обо мне лично и промышленной социологии, в целом. Фигура у неё была мощная, мужицкая, голос соответствующий. Орала она на меня не только от своего имени, но и лично от министра легкой промышленности, а так же от коллегии министерства. Единственное, что сдерживало меня от желания ответить, это осознание того, каких звездюлей она получила сама.
Мое положение, на самом деле, было не таким уж плохим. Наказать человека, тем более уволить, за критику в центральной газете было невозможно! Выждав, пока поутихнут страсти, я попросил перевести меня из фабрикоуправления в цех, в производство. Просьба была удовлетворена немедленно. Благодаря этому мне удалось избежать нудных разборок с парткомом и профсоюзом.
Никогда не угадаешь, что вот только что с тобой произошло - событие, которое может изменить что-то в жизни или заурядный случай, каких много. Причем, значительные события как раз и кажутся заурядными. Ну, подумаешь? перешел я в цех, но, если бы я принял тогда другое решение, вся дальнейшая жизнь моя сложилась бы совсем иначе. А у меня были варианты. В том же году у меня появилась возможность уехать в Алжир преподавать текстильную технологию в их университете. Французский язык тогда у меня был, благодаря соседу Котику очень неплох. Потом, я чуть было не устроился в Госкомстат, заместителем начальника управления. Это о-го-го какая должность - всего три ступеньки ниже Премьер министра. Но я остался работать в производстве технологом.
Вообще-то, больше всего мне хотелось вернуться обратно в армию. И не просто хотелось, я делал попытки. Ходил в военкомат и куда-то еще. Не получилось.
Откуда берутся судьбоносные решения? И решения вообще. Нам всегда кажется, что мы сами, по внутренним побуждениям, по подсказкам собственного разума выбираем то или иное направление. Но нельзя не заметить, что, если выбранное нами направление не соответствует правильной линии событий, вдруг возникает какая-то слепая и мощная противодействующая сила, появляются неувязки, несовпадения и упорно действуют до тех пор, пока мы не откажемся от выбранного пути.
Одним словом, я остался работать на фабрике цеховым технологом.
Только тут я по-настоящему научился работать. Работать с людьми, организовывать их труд. До этого я не то чтобы боялся рабочих, нет, я боялся неизвестности. Это был непонятный для меня мир. Понятным для меня был мир институтов и учреждений, где основная, производимая продукция: слова, слова, слова. устные и письменные, в крайнем случае, чертежи, что практически то же самое. Я знал и понимал людей, которые эти слова производят. А здесь пришлось иметь дело с людьми, имеющими несколько иную психологию и, к тому же, производящими продукцию. Кроме всего прочего, пришлось еще и отвечать за эту продукцию и за людей тоже.
