Дион Форчун - Источник силы

Недалеко от нас сидела девушка, резко отличающаяся от остальной жалкой публики. Ее бледное овальное лицо, казалось, принадлежало к иной расе, чем грубые лица кокни. Она напоминала святую со средневековой итальянской фрески, и др полного сходства ей не хватало лишь тяжелых парчовых одежд.

— Взгляните на женщину, — услышал я голос Тавернера у самого своего уха. — Теперь мы знаем, почему Пьерро делла Коста опустился до подкупа.

На скамье подсудимых, куда обычно попадали одни отбросы человеческого общества, сидел заключенный совсем другого типа. Молодой человек, утонченный, крайне напряженный, смущенно оглядывался в непривычном окружении и, поймав наконец взгляд оливковой мадонны на галерее, собрался с духом.

Он отвечал на вопросы судьи достаточно собранно, сказал, что его зовут Питер Робсон и что его профессия — клерк. Он внимательно слушал показания арестовавшего его полицейского и мистера Джозефа Коатса, а когда его попросили дать объяснения, ответил, что дать их не может. Отвечая на вопросы, он утверждал, что никогда прежде не был в этой части Лондона, у него не было никаких причины для того, чтобы здесь оказаться, и он не знает, почему он пытался влезть в окно.

Судья, который, казалось, вначале был настроен отнестись к подсудимому снисходительно, по-видимому, начал думать, что за этим упорным отказом от каких бы то ни было объяснений кроется злой умысел, и решил применить к нему более жесткие меры. Казалось, что дело оборачивается совсем плохо, когда Тавернер, нацарапав что-то на обороте визитной карточки, кивком головы подозвал судебного пристава и передал послание судье. Я видел, как тот прочитал написанное и перевернул карточку обратной стороной. Ученые звания Тавернера и адрес на Харли-Стрит удовлетворили его.

— Мне кажется, — сказал он подсудимому, — что у вас здесь есть друг, который может предложить объяснение вашему делу и готов поручиться за вас.

На лице подсудимого появилось удивление, он начал искать в зале знакомое лицо, и забавно было видеть его недоумение, когда к месту для дачи свидетельских показаний подошел весьма внушительный и прекрасно одетый Тавернер. Но затем, несмотря на замешательство, в глазах юноши внезапно промелькнула вспышка света. В его мозг проник какой-то проблеск из подсознания, и он молча стал ждать развития событий.

Мой коллега, представившись Джоном Ричардом Тавернером, доктором медицины, философии, естественных наук, магистром гуманитарных наук, бакалавром права, сообщил, что он дальний родственник подсудимого, который болен своеобразной болезнью, известной под названием раздвоение личности. Он уверен, что этого обстоятельства вполне достаточно для объяснения попытки ограбления причудой «другого я» юноши, склонного к преступлениям.

Да, Тавернер совершенно готов поручиться за юношу, и судья, явно почувствовавший облегчение от такого оборота дела, тут же взял с подсудимого подписку явиться в суд по первому требованию, и через десять минут после появления Тавернера на сцене мы уже стояли на ступеньках здания суда, где к нам присоединилась флорентийская мадонна.

— Я не знаю, сэр, ни кто вы, — сказал юноша, — ни почему вы мне помогли, но я вам очень благодарен. Могу я представить вам свою невесту, мисс Феннер? Она тоже вам очень признательна.

Тавернер пожал руку девушки.

— Я думаю, вам было не до завтрака, когда этот суд свалился вам на голову? — сказал он. Они согласились, что это действительно так.

— В таком случае, — заявил он, — я приглашаю вас на ранний ланч.

Мы сели в такси и прибыли в ресторан, где властвовал метафизический метрдотель. Здесь Питер Робсон сразу же решительно обратился к Тавернеру.

— Послушайте, сэр, — сказал он. — Я безгранично благодарен вам за все, что вы для меня сделали, но мне очень хотелось бы узнать, почему вы это сделали?

— Вы когда-нибудь грезили наяву? — спросил Тавернер совершенно не к месту. Робсон уставился на него в недоумении, но стоявшая рядом девушка внезапно воскликнула:

— Я знаю, что вы имеете в виду. Ты помнишь, Питер, истории, которые мы с тобой сочиняли, когда были детьми? О том, что мы принадлежим к секретному обществу, штаб-квартира которого в сарае, и стоит только сделать определенный знак, и люди узнают, что мы его члены, и будут бояться нас? Я помню, когда однажды нас заперли в судомойне за наши шалости, ты сказал, что если бы ты сделал этот знак, то пришел бы полицейский и приказал бы отцу выпустить нас, потому что мы принадлежим к могущественному Братству, которое не позволит запирать своих членов в судомойне. Именно так все и случилось, твой сон наяву осуществился. Но какое все это имеет значение?

— Что, в самом деле? — спросил Тавернер. Потом он повернулся к юноше. — Вы часто видите сны?

— Как правило, нет, — ответил он, — но позавчера я видел очень странный сон, который в свете последовавших за этим событий я бы назвал пророческим. Мне приснилось, что кто-то обвинил меня в преступлении, и я проснулся в ужасном состоянии.

— Сны — это странная штука, — сказал Тавернер, — и дневные и ночные. Я не знаю, какие из них более странные. Вы верите в бессмертие души, мистер Робсон?

— Да, конечно.

— Вам когда-нибудь приходила в голову мысль, что ваша вечная жизнь может простираться в обе стороны?

— Вы хотите сказать, — прошептал Робсон, — что все это не просто воображение? Может быть, это память?

— Другие люди видели тот же сон, — сказал Тавернер, — среди них я. — Он перегнулся через узкий стол и впился взглядом в глаза юноши.

— Что если я скажу вам, что точно такая организация, которую вы себе вообразили, существует, и что если, даже будучи ребенком, вы бы вышли на центральную улицу и сделали этот Знак, вполне вероятно, кто-то вам на него ответил бы?

Что если я скажу вам, что импульс, который заставил вас разбить окно, был не слепым проявлением инстинкта, а попыткой выполнить приказ вашего Братства, вы поверите мне?

— Я думаю, да, — сказал молодой человек. — В любом случае, даже если это неправда, я хотел бы, чтобы это стало правдой, потому что мне это нравится больше всего, что я когда-либо слышал.

— Если вы хотите узнать больше, — сказал Тавернер, — приходите сегодня вечером ко мне на Харли-Стрит, и мы сможем с вами обо всем поговорить.

Робсон пылко согласился. Да и кто отказался бы последовать за своими фантазиями, которые начали ма- териализовываться?

Расставшись с нашим новым знакомым, мы взяли такси до Сент-Джонс-Вуда и остановились перед домом, где как раз вставляли стекло в фасадное окно первого этажа. Тавернер передал свою визитную карточку швейцару, и нас провели в комнату, украшенную большими бронзовыми Буддами, статуэтками из египетских гробниц и картинами Уотса. Через несколько минут появился мистер Коатс.

— О, доктор Тавернер, — сказал он, — я полагаю, вы пришли в связи со странным поступком вашего юного родственника, который ломился вчера вечером в мой дом?

— Да, мистер Коатс, — ответил мой спутник, — я пришел выразить вам мои искренние извинения от имени нашей семьи.

— Не стоит извинений, — сказал хозяин, — насколько я понял, бедный юноша страдает от умственного расстройства?

— Перемежающаяся мания, — сказал Тавернер, движением руки показывая, что лучше переменить тему. Он оглядел комнату. — По вашим книгам я вижу, что ваше хобби совпадает с моим — тайные обряды древних религий. Я думаю, что могу считать себя в некотором роде египтологом.

Коутс сразу же клюнул на приманку.

— На днях я наткнулся на совершенно необычный документ, — сказал наш новый знакомый. — Я хотел бы показать его вам. Я думаю это вас заинтересует.

Он вынул из кармана связку ключей и вставил один из них в замок ящика бюро. К его удивлению, ключ легко вошел в скважину, а вытянув ящик он увидел что замок взломан. Он пошарил рукой по ящику и обнаружил, что тот пуст! Коутс переводил взгляд с меня на Тавернера и опять на ящик в полной растерянности.

— Когда я сегодня утром отправлялся в полицейский суд, этот манускрипт был здесь, — сказал он. — Что все это может значить? Сначала человек вламывается в мой дом и не делает никаких попыток что-либо украсть, а потом кто-то вламывается еще раз и, игнорируя действительно ценные вещи, берет то, что ни для кого, кроме меня, не представляет интереса.

— Так украденный манускрипт не имеет никакой ценности? — спросил Тавернер.

— Я отдал за него два с половиной шиллинга, — ответил Коутс.

— Так вы должны быть благодарны судьбе, что так легко отделались, — сказал Тавернер.

— Это дьявол, Роудз, — сказал он, когда мы вернулись в ожидавшее нас такси. — Кто-то из Черной Ложи Челси, зная, что сегодня утром Коатс будет занят в суде, изъял манускрипт.

— Что же нам делать дальше? — спросил я.