Филип Дик - Валис
Она показала нам фотографии немецких танков и проинформировала о том, как генерал Конев двадцать шестого марта успешно форсировал Днестр и Прут.
Суть идеи Шерри состояла в том, чтобы повернуть мозги Жирного от космического и абстрактного к частному и конкретному. Она посчитала, что нет ничего более реального, чем мощный советский танк времен Второй мировой. Шерри надеялась, что Т-34 станет противоядием для безумия Жирного.
Ничего не вышло. Все ее объяснения, карты и фотографии напомнили Жирному о ночи, когда они с Бобом пошли смотреть фильм «Паттон» накануне похорон Глории. Шерри, само собой, об этом не знала.
– А может, Жирному заняться шитьем? – предположил Кевин. – У тебя ведь есть швейная машинка, Шерри. Научи его.
Шерри продемонстрировала, что степень ее упрямства достаточно высока.
– В танковом сражении под Курском, – продолжала она, – участвовали четыре тысячи боевых машин. Это была величайшая механизированная битва в истории. Все знают о Сталинграде, но никто не знает о Курске. Настоящая победа Советского Союза произошла под Курском. Если взять…
– Кевин, – прервал ее Дэвид, – мне кажется, немцы должны были показать русским дохлую кошку и попросить их объяснить ее смерть.
– Это остановило бы русских, – подтвердил я. – Жуков и по сей день пытался бы разобраться с причинами кошкиной смерти.
Шерри обратилась к Кевину:
– Говоря о великой победе правых сил под Курском, как можно думать о какой-то там кошке?
– В Библии что-то есть о падающих воробьях, – возразил Кевин. – И о том, что Он не спускает с них глаз. Беда только в том, что у Бога, видимо, всего один глаз.
– По-твоему, сражение под Курском выиграл Бог? – спросил я Шерри. – Вот удивились бы русские! Особенно те, кто строил танки, вел их в бой, и кого убили в этом бою.
Шерри терпеливо пояснила:
– Для Бога мы инструменты, при помощи которых он действует.
– Ладно, – сказал Кевин. – В случае Лошадника Богу достался бракованный инструмент. А может, они оба бракованные. Вроде как восьмидесятилетняя старушка за рулем «пинто», а у того бензобак пробит.
– Немцы должны были показать русским дохлую кошку Кевина, – сказал Жирный. – Не какую-то там любую дохлую кошку. Кевина беспокоит только эта, конкретная кошка.
– Этой кошки, – возразил Кевин, – и в природе не было во время Второй мировой.
– Ты горевал по ней? – осведомился Жирный.
– Как я мог горевать? Ее ведь тогда не было.
– То есть она пребывала в том же состоянии, что и сейчас, – констатировал Жирный.
– Неправильно, – обиделся Кевин.
– В каком смысле неправильно? – спросил Жирный. – Чем ее не существование сейчас отличается от ее не существования тогда?
– Ну, теперь у Кевина есть ее труп, – заметил Дэвид. – Есть за что цепляться. В этом вся суть кошкиного существования. Она появилась на свет, чтобы стать трупом, при помощи которого Кевин смог бы отрицать милость Божию.
– Кевин, а кто создал твою кошку? – спросил Лошадник.
– Бог создал, – ответил Кевин.
– По твоей логике выходит, что Бог создал отрицание своих собственных добрых качеств, – отметила Шерри.
– Бог туп, – сказал Кевин, – и божественность его тупа. Я всегда это говорил.
Шерри спросила:
– А много нужно умения, чтобы создать кошку?
– Нужны всего лишь две другие кошки. Самец и самка, – сказал Кевин. Однако он уже начал понимать, куда его заманили. – Нужно… – Он ухмыльнулся. – Ладно, нужно умение, если говорить о целях бытия.
– Ты не видишь целей? – удивилась Шерри.
Поразмыслив, Кевин согласился:
– У живых существ есть цели.
– А кто вложил в них эти цели? – не унималась Шерри.
– Они… – Кевин помедлил. – Они сами и есть эти цели. Живых существ нельзя отделить от их целей.
– Выходит, животное – это выражение цели, – сказала Шерри. – Значит, у бытия есть цель.
– Только местами.
– Отсутствие цели порождает цель.
Кевин окинул ее взглядом.
– Чтоб ты провалилась! – сказал он.
Я полагаю, что циничный подход Кевина сделал гораздо больше для подтверждения Лошадникова безумия, чем любой другой единичный фактор – ну, не считая, конечно, самой причины этого сумасшествия, какой бы она ни была. Кевин непреднамеренно стал инструментом в руках неведомых сил, и Жирный это понимал.
Кевин не мог предложить достойной альтернативы заболеванию Жирного. Его циничная ухмылка была в некотором роде оскалом самой Смерти – этакий ухмыляющийся череп. Кевин жил, чтобы доказать никчемность жизни. Меня всегда поражало, что Жирный при всем при этом продолжает общаться с Кевином, но позже я понял – почему. Всякий раз, как Кевин обрушивался на заблуждения Жирного – высмеивал и пародировал их, – Лошадник становился сильнее.
Насмешки являлись единственным противоядием для безумия Жирного, и он под их градом чувствовал себя только лучше. Жирный понимал это, как бы далеко ни унесло его крышу. Да что там – это прекрасно понимал и Кевин, однако контур обратной связи в голове вынуждал его продолжать нападки снова и снова.
Так что нападки усиливались, а Жирный становился все сильнее. Очень похоже на греческий миф.
В своей экзегезе Жирный вновь и вновь возвращался к этой теме. Он верил, что прожилки иррационального пронизывают всю вселенную, вплоть до Бога или Высшего Разума, стоящего за ней.
Жирный писал:
38. От потерь и несчастий Разум становится безумным. Следовательно, и мы как части вселенной и, соответственно, Разума частично безумны.
Очевидно, что Жирный экстраполировал свое личное горе – потерю Глории – до космических масштабов.
35. Разум говорит не с нами, но посредством нас. Его повествование течет сквозь нас, и его горе напитывает нас иррациональным. Как утверждал Платон, Мировая Душа пронизана иррациональным.
В параграфе 32 об этом еще больше:
32. Смена информации, которую мы воспринимаем как окружающий мир, есть развертывающееся повествование. Оно рассказывает нам о смерти женщины (курсив мой). Эта женщина, умершая давным-давно, была одной из изначальных близнецов, одной из половин божественной сизигии. Цель повествования – раздумья о ней и ее смерти. Разум не хочет забыть ее. Таким образом, размышления Разума состоят в постоянном свидетельстве ее существования и, прочитанные, могут быть поняты только так. Вся информация, произведенная Разумом и воспринимаемая нами как расстановка и перестановка физических объектов, – попытка сохранения ее; камни, скалы, палки и амебы – ее следы. Память о ее существовании и уходе записана на самом низком уровне физического бытия. Записана страдающим разумом, который остался один.
Если после прочтения вы не поймете, что Жирный пишет о себе – вы ничего не поняли.
С другой стороны, я не отрицаю того факта, что Жирный окончательно и бесповоротно свихнулся. Это началось после звонка Глории, и с тех пор он и остался сумасшедшим. Совсем не похоже на Шерри с ее раком. У Жирного не было ремиссии. Обретение Бога нельзя назвать ремиссией. Впрочем, возможно, и ухудшения не наступало, что бы там ни говорил циничный Кевин. Нельзя сказать, что общение с Богом для психического заболевания то же самое, что смерть для рака – логические последствия разрушительной болезни прогрессируют. Технический термин для этого – теологический технический термин, не психиатрический – теофания.
Теофания состоит в самораскрытии божественного. Не в чем-то, что делает перципиент; она состоит в том, что творит божественное – Бог или боги, или высшая сила. Моисей не сотворял пылающий куст, Элия на горе Хорив не производил гром и ураган.
Как, с точки зрения перципиента, отличить теофанию от обычной галлюцинации? Если голос говорит ему что-то, чего он не знает и не может знать, разве это не влияние извне? Жирный никогда не знал койне, это доказывает что-нибудь? Он ничего не знал о врожденном заболевании сына – по крайней мере сознательно. Возможно, подсознательно он знал о существовании паховой грыжи и просто не хотел смотреть правде в глаза. Существует, собственно, и механизм, посредством которого Жирный мог знать койне – филогенетическая память; Юнг называет это коллективным или расовым бессознательным. Онтогения, то есть индивидуальное, суммирует в себе филогению, коллективное, и тогда можно обосновать знание Жирным языка, на котором говорили две тысячи лет назад. Если в глубинах мозга индивидуума существует филогенетическая память, все обстоит именно так. Однако концепция Юнга – всего лишь догадка, никто не доказал ее.
Допуская существование божественного, нельзя отрицать силу самораскрытия; очевидно, что любое существование, достойное называться божественным, должно обладать этой способностью. Настоящий вопрос (в моем понимании) не «почему теофания?», а «почему она случается так редко?». Единственная концепция, объясняющая это, – идея deus absconditus, тайного, скрытого или неизвестного Бога. Юнг почему-то рассматривает теофанию как общеизвестное, чтобы не сказать, обычное, дело. Но если Бог существует, он должен быть deus absconditus – за исключением редких теофаний. В противном случае он не существует вовсе. В последней точке зрения больше смысла, если не учитывать теофании, поскольку они редки.
