Наталия Будур - Повседневная жизнь колдунов и знахарей в России XVIII-XIX веков
С той же целью в бане бросали в жар сорочку с первой ночи, вырезали из рубашки пятна от месячных очищений, сжигали их и пепел разводили в воде и пили.
Для производства выкидыша в очень большом ходу были различные механические приемы. Чтобы «выжить» ребенка, девки сами, или при помощи знахарки, перетягивали живот полотенцами, веревками, поперечниками от конской сбруи. Призванные «баушки» мяли и давили «нутро» беременной, клали на живот большие тяжести, ставили горшки, били по нему кулаками, скалками, вальками, а иногда даже заставляли несчастную наваливаться животом на тупой конец кола, упирая острый в землю.
Поднимание непосильных тяжестей, прыганье с высокой лестницы, сеновала, перескакивание через бочку или высокую изгородь — все это не менее часто практикующиеся приемы.
Из внутренних средств наиболее распространенными были получаемые от знахарок настои на порохе, селитре, керосине, фосфорных спичках, спорынье, сулеме, сере, киновари и даже мышьяке и «живой» ртути, а также вода с мелко истолченным стеклом.
Употребление этих средств, в особенности фосфорных спичек, нередко влекло за собою смерть.
Из других, более невинных средств в употреблении было питье отвара луковых перьев, настоя корицы в вине, толченого сургуча с водой, щелока.
Некоторые старались «застудить кровь» и ходили по снегу босиком, а другие, без успеха или с успехом, иногда гибельным для жизни беременных, прибегали к другим тайным средствам, тщательно скрываемым знахарками. На вопрос: «Что они дают?» — бабы уклончиво отвечали: «А кто их ведает? Должно быть, порох какой-нибудь».
Между повитухами-знахарками встречались и такие специалистки, которые, по мнению народа, могли сделать так, что при них у законных жен дети рождались живыми, а беременные от незаконных сожительств рожали мертвых детей.
Глава десятая
Знахарский календарь
Точно так же, как и у колдунов, в жизни знахарей, в соответствии с русским народным календарем, были свои особые дни, в которые полагалось выполнять определенные обряды.
Так, 11 января (по новому стилю), в Страшный вечер, когда особенно неистовствовала нечисть, заранее приглашенные знахарка или знахарь приносили на крестьянский двор угли из печи. Старики же из своих постелей натрясали соломы. Вся семья под руководством знахаря зажигала костер — и в огне сгорали все болезни, тоска и беды.
В ночь на Новый год, то есть 13 января, знахари собирали нечуй-траву. Именно в эту ночь, в полночь, нечистая сила разбрасывала траву по озерам и рекам. Найти траву могли только слепые, которым она словно иголками колола глаза, когда они на нее наступали. Обладая этой травой, человек был способен утихомирить ветер, избавить себя и судно от потопления, а также ловить рыбу голыми руками, без невода.
15 января старушки-знахарки справляли смывание лихоманок. Обряд и верование заключались в следующем.
В селах думали, что лихоманки выгоняются из ада морозом, ищут пристанища по теплым избам, где уже всегда есть люди виноватые. А лихоманки только и знают, что искать людей виноватых; а если уже и сыщут виноватого, то сумеют и потрясть, и познобить. Ведь на то она и лихоманка-лихорадка.
Знахарки говорили, что лихоманки бывают тощие, слепые, безрукие, уроды такие, что хуже смерти; не умеют ни войти в избу, ни отворить дверей; если голодны, то смирны и тихи до того, что как сироточки стоят, пригорюнясь, у притолоки, выжидая, не выйдет ли кто из виноватых.
Заботливые бабушки, спасая людей от лихоманок, ходили по домам смывать притолоки. Все это делалось потихоньку от мужчин. Зоркий глаз старика здесь считался опасным, а молодым не было доверия. Рано, на заре, бабушка являлась, по приглашению, во двор. С нею всегда был запас: четверговая соль, зола из семи печей, земляной уголь, выкапываемый на Иванов день из-под чернобыльника. Старшая женщина в доме встречала бабушку у ворот с хлебом-солью, с низким поклоном, с ласковым словом «добро пожаловать». Не входя в избу, бабушка начинала обмывать своим снадобьем притолку, а после вытирала чистым полотенцем. Подарки и угощения оканчивали обряд смывания. После сего уже на целый год оставались крестьяне спокойными, не боялись лихоманок. Если же случалась с кем-нибудь беда, то полагали, что она была напущена в чужом доме, по ненависти злых людей.
Вновь приходили к избам лихорадки-лихоманки 4 апреля. Могли они и в колодец с грязной водой просочиться. В этот день лучшей защитой от лихорадок были печная зола да уголья. Надо было взять из печи горячие угли и золу, положить их в платок или полотняную тряпицу и приложить к больному месту. Испугается жара лихоманка — и вон из дома бросится.
16 же января, в день Оберега коровы, когда, как верили крестьяне, голодные ведьмы, возвращаясь с гулянья, задаивают коров, знахари могли образумить каженника. Ни в какой другой день более сделать это было невозможно.
«Каженник — такой же человек, как и все мы, грешные, — говорили в народе, — он и видит и слышит, как и все добрые люди. Все это издали только. Подойдите поближе, и тотчас будет видно всякому, что каженник не то делает, что видит, и не то говорит, что слышит. Задумает ли он что делать, все выходит наоборот. Смотришь: начинает делать по-умному, а к концу уж верно сведет дельцо, хоть брось. Попробуйте заговорить с каженником, то, что твой грамотный: так слова рекой и льются. Зато уж и не гневайтесь после, что в его речи нет ни смыслу, ни толку. Ведь за то и зовут его каженником. Одного только не знают: отчего кажен-нику не мил белый свет? отчего он не дорожит своею жизнью? Жить или не жить — ему все равно. Нет ни тоски, ни кручины, а горюет обо всем. Живет между родными; есть, как и у добрых людей, жена и дети; водится всякое добро больше другого, — а для каженника хоть ничего не будь. Тужит обо всем горемычной сиротой».
Знахари же открыли тайну, как навести каженника на добрый путь, как научить его уму-разуму. Призванные исцелять каженника, они надевали белую рубашку навыворот, сажали его семь зорь подле вереи, под ветер, поили травяной росой, окачивали водой из наговорного студенца.
Этнографы, видевшие каженников, говорили, что это люди, одержимые меланхолией.
21 января, в день Василия Зимнего, знахарь мог вылечить страдающего от застарелой лихорадки человека. Для этого больному нужно было дать выпить отвара из травы «петров крест», который также называли «лихо-манником», и сказать соответствующий заговор.
14 февраля, в день Трифона Мышегона, и только в этот день, знахари могли заговорить губителей скирд и стогов — мышей.
Заклятие не только могло сгубить мышей, но и совсем «изжить» их из селения.
Призванный знахарь вынимал из средины скирда по снопу, со всех четырех сторон, из стогов брал по клоку сена. Все это относилось в печь и зажигалось раскаленной кочергой. Зола, оставшаяся от сожжения соломы и сена, всыпалась в те места, откуда были вынуты снопы и сено. Знахарь все время читал заговоры и громко произносил заклятия. Вот одно из них:
«Как железо на воде тонет, так и вам, гадам, сгинуть в преисподнюю, в смолу кипучую, в ад кромешный. Не жить вам на белом свете, не видать вам травы муравой, не топтать вам росы медяной, не есть вам белоярой пшеницы, не таскать вам золотого ячменя, не грызть вам полнотелой ржи, не таскать вам пахучего сена. Заклинаю вас, мышей, моим крепким словом на веки веков. Слово мое ничем же не порушится».
Знахаря сопровождали хозяин с хозяйкой с хлебом-солью и чистым полотенцем. После возвращения с гумна знахаря угощали и отдаривали.
17 марта, в день, который именовали Герасим Грачевник, или Кикиморы, по мнению русского народа, прилетали грачи[66]
Грачи, как считалось, могли выгнать из дома и со двора нечистую силу. Поэтому в этот день с помощью заговора знахарь выживал кикимору. Мириться с ней крестьяне не хотели, потому что она все время пакостила в доме: то стучала вьюшкой в печи, то спутывала пряжу, то кидалась картошкой или луковицей из погреба, то била глиняные горшки.
Чтобы изгнать кикимору, приглашали, как мы уже сказали выше, знахаря. С самого раннего утра уходили домочадцы из дома, и в опустевшем жилище поселялся знахарь. Он осматривал все углы, обметал печь и читал заговоры. Вот один из таких заговоров на выживание кикиморы:
«Ах, ты гой еси, кикимора домовая, выходи из горюнина дома скорее, а не то задерут тебя калеными прутьями, сожгут огнем-полымем и черной смолой зальют. Будьте, мои слова, крепки и лепки, крепче камня и булата. Ключ моим словам в небесной высоте, а замок в морской глубине, на рыбе на ките; и никому эту кит-рыбу не добыть, и замок не отпереть, кроме меня (имярек). А кто эту кит-рыбу добудет и замок мой отопрет, да будет яко древо, палимое молниею».
Убежав на Герасима от заговора и грачей, кикимора возвращалась в дом лишь после отлета этих птиц на зиму в теплые края и начинала пакостить с новой силой. Тут уж никакой знахарь помочь не мог — приходилось крестьянам ждать весны — нового 17 марта.
