Александр Рей - Сочинение на свободную тему (сборник)
Дедушка поваляется пару недель в постели… Ну, не помалюет свою мазню… Отдохнёт… Заодно подумает о системе ценностей… Ему тонко намекнут об истинных причинах недуга. И, если повезёт (нам и ему), сделает правильные выводы, что собственное здоровье, здоровье близких и творческое вдохновение важнее дружбы с английским засранцем. Тогда Россия откроет для себя новые пути, недоступные сейчас. Все только выиграют!
– А что будет, если художник упрётся и не станет предавать друга?
– Следующий вопрос… – слушатель точно дал понять о нежелательном направлении вопросов.
Потребовалась минута, чтоб заставить себя «закрыть глаза».
– Женщина, зашедшая в комнату… Сильно отличалась и от художника, и от ребенка. Почему?
– Ты забыл, перепевник: я слышу, но не вижу тонкий мир. Что за женщина, и чем она отличилась?
И, действительно, я, видимо, настолько привык к негласному и «всеслышащему уху», что явно переоценил его возможности.
– Она вбежала в комнату после падения художника. Краски женщины, из которых состоял её кокон… Казались слишком блёклыми, как если бы во все цвета добавили серый цвет…
Слушатель понял, о чём речь раньше, чем я договорил:
– А-а… Она просто мёртворождённая. Не делай такие глаза. Это только звучит страшно. На самом деле, они-то в основном и заполонили Землю. Просто ты на них внимание не обращал. Привыкай…
– Что еще за «мёртворождённые»?
– Когда окажешься в тонком мире посреди толпы, заметь, что, в основном, они эту толпу и создают. И на одного полноценного человека приходится двадцать-тридцать трупов.
Мы их так называем, потому что они рождаются без души… Ничего страшного в этом нет. Мёртворождённые могут быть вполне милыми людьми – тихими, улыбчивыми или же громкими… Просто они неспособны творить, создавать, придумывать… И, в основном, живут на безусловных рефлексах. В астрале их можно опознать по блёклому силуэту. Вот тебе и «серая масса»…
Трупяки способны лишь на удовлетворение своих хочу… Ради этого они, собственно, и живут. Нам они не интересны, так как, по своей сути, являются пушечным мясом без толики духовности… Вместилища демонов и рассадники паразитов. Опять тебе неприятно? Уж извини, перепевник, но по долгу службы тебе придется сталкиваться с реальной картиной мира, – словно выражая своё мнение, слушатель громко прочистил нос и сплюнул, как бы ставя точку. – Но, в любом случае, задание выполнено, а, значит, ты справился с возложенной на тебя ответственностью… На сегодня все! – слушатель привстал, собираясь проводить меня к двери, но я и не собирался уходить. Многое оставалось непонятным.
– Я хочу спросить… Как узнать мёртворожденных в нашем мире? И почему строго-настрого запрещено касаться тонких сущностей?
Но слушатель лишь равнодушно глянул на меня, не собираясь продолжать разговор – судя по всему, неизвестный мне лимит вопросов был исчерпан:
– На сегодня все! – повторил он и направился к двери.
Весь обратный путь я пытался разобраться в своих чувствах, но, по правде говоря, у меня и так всегда это плохо получалось, а сегодня особенно. Внутри слишком много противоречий, смешанных в крошенину: долг и вина, любопытство и страх, привычные взгляды и новые возможности. Тяжело в себе самому разобраться.
О художнике, его участи и «правильно или неправильно» я с ним поступил, отдав на растерзание его же паразитам, даже и не думал… Просто вообще запретил себе размышлять обо всем, что касалось последствий сегодняшнего задания.
А вот мысли о мёртворожденных – о людях без душ, не– способных творить – не лезли из головы. Слишком дикой, даже в сравнении со всем тем, что я уже узнал за последнее время, казалась идея о существования пустых людей. Оказывается, обидное «ты – бездушная тварь!» буквально!
Оторвав взгляд от заоконного пейзажа, я оглядел лица соседей по автобусу. Скука, усталость, опустошённость, тоска – безжизненные маски несли печать бесплодных блужданий по лабиринтам проблем. Теперь мне ясно, что правильнее будет спросить не «кто из них мёртв», а «кто жив»? Сама собой в голове возникла картина, как вся эта масса выглядела в астрале – сплошная мешанина цветов отчаяния и тяжести. Интересно, обидно ли осознавать себя покойником? Хотя… Они-то уж точно это не «осо-знают», и знать не хотят.
Тошнило. Я неприязненно отвернулся к окну, решив, что городские пейзажи всё одно лучше серой мертвечины.
Но и здесь, как оказалось, нет покоя… Видимо, тонкий мир всё больше заполучал меня. Безликие, запущенные дома-коробки спальных районов, пресловутые хрущёвки… Я думал, мне показалось (как бывает, когда боковым зрением заметишь какое-то движение или фигуру, но, стоит направить туда взгляд, как ничего примечательного не обнаруживаешь)…
Над домами поднимался чад – тёмная струйка уходила вертикально вверх и исчезала, смешиваясь с проплывающими тучами. Сначала я подумал, что одна из квартир горит, но над следующим домом было тоже самое… И над следующим, и над следующим… Причём чад шёл не из какого-то конкретного окна, а как бы от всего дома сразу, имея малую, почти неуловимую плотность. Эти струи поднимались ото всех многоэтажек – где-то меньше, где-то больше, но от всех! Над отдельностоящими магазинчиками и хозяйственными постройками, сколько ни присматривался, так ничего и не заметил.
– Что это? – вырвалось у меня… И, возможно, я бы ещё долго мучился догадками, если бы в тот момент, когда я заворожённо наблюдал чёрные тени домов, автобус не повернул, открывая обзор на тюрьму. Над высоким забором вздымалось уродливое кирпичное здание с узкими зарешеченными оконцами, буквально тонувшее в чёрном мареве, густой стеной уходящем вверх. Тогда-то до меня и дошло, что это за дым!
– Людские нечистоты и грязь… – кто-то шепнул на ухо. Резко обернувшись, я лишь мельком успел заметить ясные фиолетовые зрачки (какие я видел только в фантастических фильмах) и дружеское подмигивание. В следующее миг радужки сидящего рядом старика уже были светло-серые, а взгляд – тусклый и безжизненный.
– Что Вы сказали? – обратился я к старцу, стараясь скрыть неприятную дрожь в голосе.
Тот словно вынырнул из глубокого сна, не до конца понимая, что обращаются именно к нему.
– Что? – растерянно спросил он, направив на меня серые глаза с дрожащими веками. Голос тоже был другой.
– Вы только что мне сказали что-то… – уже совсем неуверенно сказал я.
– Нет… – покачал он головой, вернув её в прежний дремлющий режим. Тогда я закрыл глаза и ехал так, пока не объявили мою остановку.
И лишь Аня словно бы ничего не замечала, трижды усерднее стараясь быть хорошей женой и хозяйкой, а на деле оставаясь для меня чем-то вроде любимого домашнего питомца. Недавний просвет в наших отношениях завершился так же неожиданно, как и начался – всё вернулось на круги своя с той только разницей, что теперь проявления её заботы и любви нисколько не раздражали меня, и я принимал их с благодарностью. Правда, ответить мне ей было нечем. Хотя супругу это вроде и не особо волновало: она наслаждалась заботой обо мне, довольствуясь в ночи моей подмышкой да нежаркими поцелуями.
Минуло два дня, а художник всё не лез из головы. Прямо, как в голливудских фильмах: «Закрою глаза – и сразу вижу…» Тотчас вижу скрюченного старика, блюющего на ковер, и расширяющийся колючий чёрный шар, пьющий, как через соломинку, по тонкому каналу жизнь своего донора.
Обманываться не получалось – это действительно случилось. И всё благодаря мне. Неприятно…
Я перевернулся на другой бок, тяжёлым вздохом обозначив усталость: вторую ночь почти не сплю. Неужели это муки совести? Может, действительно будет лучше, если меня не станут посвящать во все подробности задания, а то так можно последних сил лишиться. Того глядишь – следующий выход отменят…
Свет фонаря, прорывающийся оранжевым лучом через окно, падал на будильник – три сорок семь. Аня еле слышно посапывала у меня за спиной, ни о чем не переживая. А что ей – со мной всё хорошо – вот ей и счастье… Хотел было подумать: «Хорошо ей!”, но вовремя спохватился. Несмотря на все трудности и определенный дискомфорт, который причиняют новое видение мира и открывшиеся знания, я, пожалуй, ни за что не хочу вернуться назад и жить в своём чисто материальном мире, управляемом исключительно законами физики, где ангелы и демоны, энергетика, душа и другие неосязаемые штуковины суть вымысел. Пожалуй, меня всё устраивает в моем знании… Осознании… Кроме этого неприятного чувства в груди: тяжёлое, тягучее, плотное – из-за которого я и не могу уснуть.
Бэнг!!!
Как это называется у психоаналитиков? Инсайт! Озарение! Прозрение! Когда готовое решение само появляется в голове, как если бы кто-то другой засунул его туда. Я аж привстал…
А что, если самому сейчас выйти в астрал и посмотреть, что со мной происходит, что за тяжесть давит мне на грудь? Я помню, что слушатель строго-настрого запретил мне выходить без его подстраховки. Но, во-первых, я одной ногой туда, другой – обратно. Во-вторых, если я не смогу избавиться от груза, или хотя бы понять его причину, к следующему заданию я не смогу подготовиться. Что ни мне, ни конторе не на руку. Решение принято!
