Альберто Виллолдо - Город Солнца
Вскоре после этого мы с профессором Антонио Моралесом отправились в пешеходное путешествие по altiplano на поиски знаменитого шамана дона Хикарама.
Наш поход длился почти неделю, и мы много беседовали, прошло много лет, и мы не раз встречались снова и пускались в подобные странствия, которые стали для меня настоящим наслаждением и восторг от которых лишь усиливался с годами. Мы стали друзьями; мы стали compadres. А под конец того первого путешествия, там, где altiplano спускается на 5000 футов к джунглям страны К'эро («длинноволосых»), в глинобитной хижине я встретил человека, на чей след мы вышли накануне. Я наблюдал, как этот человек (местные жители называли его «дон Хикарам») освобождал дух умирающей миссионерки, белой женщины, которую доставили в деревню индейцы из джунглей. Это был мой спутник, профессор Моралес; всю ночь он спокойно и методично работал, освобождая светящееся тело старой женщины, а на рассвете стимулировал мое недавно открытое видение, чтобы я мог наблюдать момент ее смерти. Профессор Моралес, с которым я путешествовал, оказался тем человеком, которого я искал.
Мы никогда не обсуждали с ним этого драматического открытия; и мне понадобилось еще несколько дней, чтобы полностью осознать глубокий смысл двойной жизни этого человека. В сельской местности его боялись и уважали как мастера-целителя; в университете его боготворила группа студентов; он жил в двух мирах. Получилось как в занимательном рассказе: все это время, пока я искал hatun laika как объект изучения, он находился рядом со мной и изучал меня.
После этого мы взялись за работу по-настоящему. Под его руководством я предпринял путешествие, которому не будет конца. С тех пор мы в некотором смысле всегда рядом. С тех же пор изменилось все мое восприятие.
Мы вместе отправились на Мачу Пикчу, где я впервые выполнял работу Южного Пути; я узнал, что означает восстать против своего прошлого и сбросить его в соответствии с традициями шаманизма — не психологически, а скорее мифически, катарсически. Я стал понемногу изучать применение растений, которые облегчают прокладывание новых и удивительных нейронных связей в мозгу. И мы много беседовали: о философии, о человеческом опыте, о природе и пользе мифа, об истоках психологии и сказительства, о физике жизни и смерти. Два года спустя мы приехали к учителю Антонио Моралеса, чтобы присутствовать при его смерти и участвовать в этом ритуале; кроткий старик умирал в глубокой старости в окружении тех людей, которые были его учениками последние полстолетия.
Затем я возвратился в джунгли, в маленькую хижину Рамона возле лагуны. Свободный от прошлого, я встретил лицом к лицу страх и смерть; и я понял, почему шамана называют «человеком, который уже умер», у которого не осталось неоконченных дел ни в этой жизни, ни в следующей.
По возвращении в Штаты я написал работу с объективным анализом примитивных целительских традиций; материалы я почерпнул преимущественно из моих первых опытов в Мексике и Бразилии. Я получил степень доктора психологии и снова полетел в Перу только для того, чтобы узнать, что Антонио оставил должность заведующего кафедрой философии и исчез из Куско.
Мне опять пришлось вернуться в Калифорнию, и я занялся адаптацией изученных мною шаманских традиций: я начал переводить работу Волшебного Круга на западный язык, на психологию священного. Ибо я давно уже понял, что путешествие на Четыре Стороны Света представляет собой древнюю формулу преображения: сбросить прошлое, сковывающее нас (особенно миф о том, что мы родились изгнанными из Рая); стать лицом к липу и преодолеть страх будущего, страх смерти, который парализует нас, и жить полностью в настоящем; с помощью приобретенного на этом пути мастерства найти доступ к океану сознания, столь же обширному, как самое время; и найти средство, чтобы выразить этот опыт как прекрасное и Жить как смотритель Земли.
Я заметил, что Волшебный Круг можно рассматривать как своеобразную неврологическую карту, схему подавления четырех оперативных программ нашего примитивного лимбического мозга: бояться, питаться, драться и заниматься сексом. Далее я предположил, что способность подавить первичные директивы самой примитивной части нашего мозга позволит нам сделать шаг к более обширному сознанию. Возможно, эта способность является необходимой и главной в следующем квантовом скачке эволюции человеческого рода.
Так я начал работать с группой психологов и других медиков-профессионалов, поставив целью познакомить их с этой древней формулой и повести их в путешествие души. И вот, когда мы проводили рабочий семинар среди развалин Мачу Пикчу, через семь лет после того, как я потерял Антонио в аэропорту Куско, я встретился с ним снова. Он читал уроки группе школьников и водил их по руинам Города Солнца, который когда-то построили их предки.
Он был одет так же, как всегда одевался «на природу»: хлопчатобумажные брюки, сандалии, простое коричневое пончо и старая, потрепанная мягкая шляпа с сатиновой лентой. В руках у него была трость — странное признание преклонного возраста: слишком короткая, чтобы на нее опираться, она была просто тростью для прогулок.
Мы разговаривали несколько минут. Он сказал мне, что сохранение древней памяти — задача Северного Пути — это не просто вспоминание знаний, накопленных другими в течение короткой истории человеческого рода. Это постепенное продвижение в расщелине между мирами и нахождение своего места среди дважды рожденных, среди тех, кто победил смерть, выдержал битву с архетипами сознания и, овладев силами Природы, стал человеком знания. «Стань ими и позволь им стать тобой, — сказал он. — Их воспоминания будут расти в тебе, ибо они — то, чем ты становишься». Он сказал, что история доверяет нам ответственность (он сказал: мы — сопровождающие), а мы отрекаемся от нее, спасаясь бегством в драму личного прошлого. Мы позорим родословную своего народа. «Ваша психология, — сказал он, — учит вас примирению с прошлым, с вашей матерью, отцом, историей. Наша же психология учит примирению с будущим, учит управлять судьбой и становиться сопровождающими, стюардами мира, который, мы надеемся, будет населен нашими детьми».
И еще он говорил о Восточном Пути:
«Это путь ясновидения. Там мы принимаем на себя полную ответственность за то, кем мы становимся, и влияем на судьбу, провидя возможное». Он сказал, что судьба — это не то, над чем можно установить контроль, но человек силы может влиять на нее. «Учись танцевать с ней. Веди ее через танцплощадку времени».
И он похлопал себя ладонью по темени и сказал, что расщелина между мирами — это просвет в черепе, родничок, с которым мы рождаемся, но который вскоре закрывается. Он всегда был поэтом, мастером метафоры. А теперь, когда жизнь его приблизилась к концу, Антонио Моралес обратился к детям; ибо все это начинается с детей. Затем он взял меня за руку и сказал, что мы еще встретимся и что есть такие места, куда он не может отправиться один. Удивительные слова в устах человека, который путешествовал по безграничному царству собственного сознания дальше, чем кто-либо из известных мне людей.
Это происходило в конце 1983 года. Я видел его тогда в последний раз.
И снова я возвратился в Соединенные Штаты. Я решил описать документально мою дружбу с Антонио, описать шаманский опыт так, как я его сам переживал. И вот, пять лет спустя, я приехал на такси из аэропорта Куско и вышел возле крохотного кафе, что напротив старой гостиницы Лос-Маркесес на Калле Гарсиласо, ожидая увидеть здесь Антонио.
В конце концов, наша работа не была завершена. Мои сновидения звали меня обратно к этому месту, центру всех моих путешествий и приключений, пейзажу моих снов наяву. Что же удивительного, что я ожидал, почти ожидал, встретить здесь старого друга, который ожидает меня?
Кажется, я уже привык принимать необычайные вещи как само собой разумеющиеся. Можно считать аксиомой, что если вы начали ожидать неожиданного, то неожиданное изменяется. Антонио не было. Я набрал полные легкие холодного разреженного воздуха Анд, выпустил его; прогнал мгновенное головокружение и заставил себя улыбнуться девочкам, толпившимся около тяжелых дубовых дверей гостиницы Лос-Маркесес.
Это lапегas, продавщицы альпаки — свитеров, шарфов, шляпок, перчаток, пончо; все это связано из пряжи, окрашенной в красный, синий, зеленый, серый, коричневый земляной цвета, яркие или пастельные; все мерялось на их собственные ручки или руки мам и сестер.
Они знают меня по имени, и я знаю их; они давно уже со мной не торгуются. Сейчас они просто улыбаются, хихикают, приветствуют меня, словно меня здесь не было всего неделю, называют цену, за которую можно купить дом; они знают, что я всегда покупаю то, что могу носить, и ухожу от них с таким количеством покупок, которое невозможно унести.
