Георгий ГУРДЖИЕВ - Жизнь реальна только тогда, когда "Я есть"
И поэтому, после этого вышеупомянутого «возрождения» цели моего внутреннего мира, в то время как продолжался процесс восстановления моего здоровья, я составил в своих мыслях предварительный план своей будущей деятельности.
Итак, идея, вспыхнувшая в моем сознании вечером 6 ноября, состояла в следующем:
По всей вероятности, переживание мной за последние несколько дней ужасного отчаяния и необычно напряженной борьбы внутренних сил, выражавшейся в то утро в почти бредовом самоубеждении, — на самом деле есть ничто иное как прямой результат того самоубеждения, которое происходило во мне в почти таком же состоянии около тридцати лет назад на краю пустыни Гоби.
Поэтому, как только я более или менее поправился, я сразу же продолжил свои исследования, но теперь с двумя определенными целями вместо прежней одной.
Я не буду писать здесь о том, что я предпринял дальше, ни о том, как я удовлетворял моего внутреннего «двухголового червя любознательности», поскольку об этом я уже писал достаточно подробно в одной из книг третьей серии моих писаний.
Я скажу здесь только, что через несколько лет я счел необходимым организовать где-нибудь учреждение для подготовки «помощников-инструкторов» с той целью, чтобы ввести в жизнь людей то, чему я сам уже научился.
Когда возникла эта необходимость, тогда, после всяческих «сравнительных размышлений» я выбрал Россию как наиболее подходящую для этой цели страну.
С этой целью я оказался в 1912 году в сердце России, городе Москве, где сразу начал организовывать такое учреждение под названием «Институт гармонического развития человека».
Через два года постоянной психофизически напряженной работы этот проект быстро приближался к завершению, когда внезапно началась война, война, о которой никто не думал, что она может продлиться долго, но которая постепенно стала хронической и теперь называется «Мировой войной».
Медленно тянулись годы; годы, которые теперь уже не только беспрерывно требовали напряженной деятельности от этого моего злополучного физического тела, но высасывали из него несколько раз за день все виды сил, накопленных для воли и терпения.
Я уже начинал, что может показаться странным, приспосабливаться к условиям, созданным этим общим злом человечества, когда внезапно, очень м-е-д-л-е-н-н-о и очень н-е-н-а-в-я-з-ч-и-в-о появилась Мадам Русская Революция.
Эта досточтимая леди, хотя еще не совсем твердо стоящая на ногах, сразу начала наносить внутри этого моего бедного физического тела такие раны и повреждения, что скоро каждый его атом сжался от страха и не мог получить ни одной минуты покоя.
Медленно проходили месяцы; казалось, что прошли века; мой внешний мир от удушья уже начал биться в конвульсиях; в то же время, тем не менее, оживление, производимое вечно противоположными факторами в моем внутреннем мире, достигло высочайшей степени.
В этом состоянии внутренней живости, не думая о будущих перспективах, я начал действовать.
Здесь начался еще раз для этого моего физического тела ряд «фокусов», необычных для человеческой психики.
Я сразу же отправился в путешествие, снова через непроходимые места, на этот раз в горах Кавказа, испытывая, конечно, как обычно происходит в таких путешествиях, частый голод и холод, в добавление к постоянному беспокойству о моих близких людях, как о тех, кто остался в этом хаосе позади, так и о тех, кто был рядом со мной. Затем, с одной стороны, у меня началась дизентерия в тяжелой форме, а с другой стороны, вернулась старая болезнь под названием «жаба» (angina pectoris), которую я считал полностью излеченной.
После этого - несколько месяцев жизни в жестоких условиях, а затем путешествия из одной страны в другую с, наряду с другими вещами, неизбежной необходимостью быть постоянно «настороже» - так, чтобы ни я, ни кто другой из сопровождавших меня молодых людей, которые еще не испробовали «деликатесов» человеческой жизни, не стали жертвами в то время общеевропейского «политического психоза».
Затем - два года безостановочной психофизической деятельности по организации Института, на этот раз во Франции.
И как раз в этот момент моей долгой и необычной жизни капризная и своевольная судьба сыграла со мной свою главную шутку.
К тому времени мне уже стало ясно, что, с одной стороны, все, что я имел из материальных ресурсов в бывшей России, исчезло навсегда, и, с другой стороны, если через три месяца у меня не будет по крайней мере одного «кругленького» миллиона франков, то я вылечу в трубу, тоже навсегда.
И в этом злополучном моем физическом теле, утомленном уже до предела, особенно двумя последними годами напряженной работы, из-за двух этих «сюрпризов» мое мышление усилилось до таких пропорций, что для него с трудом хватало места в моей черепной коробке.
Каким-то чудом мой череп не лопнул, и поэтому я решил предпринять рискованное путешествие в Америку вместе со множеством людей, среди которых большинство, как и я сам, не знали ни одного слова на местном языке, и ни один не имел ни гроша в кармане.
И тогда, для завершения всего этого, в качестве финального аккорда это мое изношенное физическое тело - в котором уже наличествовали из его предыдущей жизни все вышеперечисленные отметки - вместе с автомобилем, едущим на скорости 90 километров в час, врезалось в самое толстое дерево через месяц после моего возвращения в Европу из Америки.
Как выяснилось, после такого «променада» я не был еще окончательно разрушен, и несколькими месяцами позже, к моему несчастью, в мое полностью изувеченное тело вернулось в своей полной силе со всеми своими прежними атрибутами мое сознание.
После этого очень скоро возникли передо мной и стали совершенно очевидны два следующих факта:
Первый факт состоял в том, что все, что я наконец более или менее приготовил за последние три года как средство для возможности достижения второй главной цели моего внутреннего мира, должно из-за долгой паузы в моем личном участии неизбежно погибнуть.
Второй состоял в том, что если ущерб, причиненный моему физическому телу автомобильной аварией, может быть возмещен и здоровье восстановлено, то это произойдет, в любом случае, совсем не скоро.
Когда эти два несомненных факта стали совершенно ясны для меня, во мне начались, внутри окутывающей их сферы физических страданий, также и моральные страдания.
К тому времени я мог уже двигаться по дому и даже ездить на автомобиле, конечно, всегда с чьей-либо помощью.
Стараясь быть внешне спокойным во всем, чтобы не создавать лишних забот для моих близких, я, внутренне, под аккомпанемент этих двух видов страдания думал, думал и думал о своем положении.
И как раз вместе с этими мыслями во мне поднялся второй ряд моральных страданий.
А именно: я осознал и через несколько дней незаметного наблюдения с определенностью установил тот факт, что ужасная болезнь моей искренне любимой жены по причине перерыва в моем специальном лечении, а также ее полного забывания о себе в процессе ухаживания за мной во время моей болезни, была так запущена, что к этому времени уже под вопросом была сама возможность ее излечения.
И в дополнение к этому, врачи, лечившие мою мать, которые приходили ко мне как старые друзья, часто замечали мне, что ее хроническая болезнь все больше прогрессировала.
Я намеренно отодвинул от себя все мысли о причинах этого второго ряда моральных страданий, потому что ясно понимал свою беспомощность.
Все свое внимание я намеренно сконцентрировал на причинах моего первого ряда моральных страданий и на перенесении на себе их последствий, с той целью, чтобы не испытывать страданий второго ряда.
Только тогда после многих дней очень активного и серьезного размышления я решил использовать для своей цели единственное средство, доступное мне в моем положении.
Я решил посвятить все функции своего внутреннего мира одной цели - как бы то ни было, суметь изложить саму суть всего того материала, на который я пролил свет для блага человечества, в какой-либо описательной форме.
С этим решением, в тот же самый день я начал диктовать. Это было 1 января 1925 года.
Я сказал «диктовать», потому что вначале я был еще настолько слаб, что не мог писать сам, а только диктовать.
С этого самого момента с физическими страданиями, а также часто с моральными страданиями второго ряда, все еще продолжавшимися, я писал и писал, делал изменения и снова писал.
С самого начала, с целью сделать для себя более ясными логическую связь и последовательное развитие идей моего изложения, я установил обычай по вечерам, как дома, так и в поездках, слушать в присутствии других людей чтение вслух того отрывка, над которым я тогда работал.
Этими другими людьми были всегда либо бывшие студенты основанного мной Института, которые по-прежнему оставались со мной, или просто давние последователи моих идей из разных стран, которых я случайно встретил в своих путешествиях, или те, кто, следуя старой привычке, продолжали периодически меня навещать.
