Владимир Серкин - Хохот шамана

— Зачем им столько кости?

— Они режут из кости кое-что для хозяйства и поделки для обмена.

— Я думал, режут из бивня мамонта или моржа.

— Мамонт или морж ценятся больше, у них тоньше фактура. А ребро кита пористее. Но фигуры без мелких деталей неплохо получаются.

— Ты резал?

— Практиковал года три, когда жил в Уэлене.

— Какой все же смысл резать из материала с худшей фактурой?

— У них нет в изобилии моржа или мамонта.

— И они отработают полную байдару?

— Это вряд ли.

— А зачем везут?

— Чтобы было.

— Древние эвелны так не делали.

— Почему ты решил?

— Я читал, что они были стихийно экологичны. Например, охотник не убивал вторую нерпу, даже если мог.

— Бредни кабинетных ученых.

— Ты думаешь, что убивал?

— Не убивал, но не из-за экологичности.

— А почему?

— Убив нерпу, охотник должен много километров волочь ее сам домой. А нерпы бывают до четырехсот килограмм. Ты бы тоже не брался за вторую.

— Они не боятся потерять берег из вида?

— Они пошли напрямик, по ветру и не увидят берега до вечера.

— У них есть компас?

— Нет.

— Как же они ориентируются.

— Они просто помнят направление.

— Но солнца же не видно.

— Косатка — из их тотема. Они сами помнят.

Словно в подтверждение слов Шамана огромный, сравнимый с парусом черный плавник Косатки медленно торжественно и хищно прорезал поверхность моря между нами и скрывшейся байдарой.

Мысли об эвелнах и неуместная тревога по поводу их плавания не оставляли меня. Рационально я убеждал себя, что для наших гостей такое плавание — совсем обыденное дело, но видел я это впервые, и выглядело все очень ненадежно. Решив пару часов проводить Шамана, я не смог удержаться от вопросов о гостях.

— Им привычно вдвоем управляться с такой большой груженой байдарой? И руль, и парус.

— Они могут ею управлять, даже загарпунив кита.

— Они ходили в школу?

— Нет.

— А как же районо?

— Власти, наверное, знают о них, но никто не занимался. А может, судя по твоим рассказам о ситуации, сейчас власти о них не знают. Тем более что они не живут много лет на одном месте.

— Но это явно не замкнутая группа. Эти двое помощнее меня.

— Конечно, не замкнутая. Там есть и русские, и якуты, и эвенки. Парни ходят в поселки и, наверное, в Магадан. Просто они считают свой образ жизни более настоящим.

— Так они не чистокровные эвелны?

— Они — настоящие эвелны по образу жизни.

— Чем они живут?

— Эти — универсалы. У них есть олени, есть морской промысел и есть бартер на пушнину.

— Как они установили отношения с тобой?

— Я сам начал устанавливать отношения.

— Почему?

— Они — местные. Общение с ними дает ключ ко многим местным практикам.

— Мне показалось, что они учатся у тебя.

— Они могут осуществлять коллективные практики. А у меня они учатся многому тому, что сначала я понимаю с их помощью.

Уже много раз после встреч с эвелнами задумывался о них. Удивлял резкий контраст между их поведением в городе и на побережье. Уехавшие эвелны производили впечатление сильных, уверенных в себе, даже излишне уверенных, спокойных молодых мужчин. Так оно и есть.

Из школьного курса «Истории Магаданской области» знаю, что они никогда не платили дань царю и почти триста лет воевали костяными луками и каменными копьями с казаками-землепроходцами. Одновременно — столетия воевали с гораздо более многочисленными якутами на Западе, эскимосами и индейцами на Востоке. Именно в войне они изобрели кольчуги из костных пластин и тяжелые луки из китового уса. из-за этих кольчуг (пули не брали) казаки потом сто лет считали эффективным только рукопашный бой. До сих пор можно встретить остатки казачьих острогов, которые укреплены куда массивнее, чем форты американских солдат, воевавших с индейцами. Это — не Кавказ. Местных никто никогда не покорял. Лишь после того, как умный царь повелел прекратить войны и организовывать ярмарки, казаки смогли беспрепятственно выходить на северное побережье Тихого океана.

Эти эвелны — прямые потомки тех, и вряд ли кому улыбнется воевать с ними здесь. В то же время в городе они выглядят неуверенно, почти любой жулик или хулиган видят в них жертву. Они стараются ни с кем не связываться, слишком многое, на мой взгляд, могут стерпеть. Если же будет перейдена черта и их терпения, то реакция будет отсроченной и неадекватной. Например, стрельба или поножовщина в ответ на слова или удар рукой, нанесенный восемь дней назад. После этого дорога в город заказана.

Шаман похож и на эвелна, и на современного городского мужчину. Лицо его морщинисто и обветрено, темно-коричневое от жесткого местного ультрафиолета и ветров. Или от рождения. Он уже в том возрасте, когда черты лица «закрывают» национальные признаки. При первой встрече я бы дал ему от сорока до шестидесяти.

— Ты кто по национальности?

— Никто, и звать меня никак; так, одинокий странник[14]. (Смеется).

— Ну а все же?

— Метрик не было, спросить поздно.

— Местные думают, что ты эвелн?

—  Хоть горшком назови.

— Почему они так теряются в городе?

— Не теряются, не успевают.

— Как это?

— В привычной ситуации они действуют на основе понимания так, как им кажется правильно. В городе не чувствуют, что правильно. Соответственно, не могут вовремя принять решения о действии.

— Часто кажется, что они боятся.

— И такое, наверное, бывает. Хотя реже, чем у городских.

— Но они часто уступают в ситуациях, подчиняются.

— Для них ситуация еще долго не кончается. Счастье городских, что размышляя, они гораздо чаще обвиняют себя в некомпетентности, чем их в грубости.

— Если все же они обвинят городских?

— Очень редко.

— Ну, все же.

— Тогда они охотятся прямо в городе. Могут улыбаться при встречах. Но ты уже — дичь.

— Жуть.

— Не тревожься, ты не агрессивен. Тебе не грозит.

Байдара сложно построена. Наверное, очень дорогая. Она мне напомнила вскрытый корпус самолета. Сложный остов из деревянных ребер, обтянутый моржовыми шкурами. Длиной метров десять. Ажурные крепежи для паруса и весел, какие-то конструкции, похожие на часть велосипедного колеса. Даже костяной наконечник гарпуна состоит из нескольких частей: последняя подобна прикрепленному бумерангу, складывается или крутится. Шаман ходил вокруг байдары и что-то обсуждал с эвелнами, однако ТТХ[15], так похоже их обсуждение на армейскую картинку.

— Как они передают опыт?

— В смысле?

— Ну, они не умеют считать, нет чертежей. Как строят такие байдары?

— Решают построить и строят, глядя на другие байдары.

— То есть даже мастеров специальных нет?

— Главное — не умение, а целеполагание.

— Это, наверное, специфика их культуры?

— Любой культуры.

— Ну, у нас судна не построишь на одном намерении.

— Кто Кузьма[16] по образованию?

— по-моему, бывший артиллерист.

— А Вовчик?[17]

— Радиоинженер.

— А Генка?

— Понял. Среди них нет ни одного судостроителя.

— А как они построили свое судно?

— Сам видел. Резали заброшенный флот и варили свое прямо на песке.

— Хорошее?

— Сносное, наверное, хорошее.

— Не лукавь. Судно отличное. Лучше заводских. Раньше их называли беспроектными, а сейчас рыбнадзор и погранцы называют беспредельными из-за ходовых и штормовых качеств. Ну и как они его сделали?

— Действительно. Не задумывался.

— Говорю тебе: у них была цель, и они начали действовать. Остальное — приложилось.

— Эвелны в городе слабы, потому что не имеют цели?

— Да. Пока меняют — покупают, хорошо держатся. А потом начинают болтаться без цели…

1977-1978

Армия. Проблема Волка

В армию попал, когда выгнали с третьего курса физического факультета МГУ. Призывался из Раменского военкомата Москвы и в часть приехал с московской командой. С нами прибыла команда из Челябинской области. Рота (сто двадцать человек) жила в одном помещении без перегородок: ряды двухъярусных коек, тумбочки (одна на двоих), помеченные табуретки, плакаты, таблицы и расписания на стенах. В одном из углов стоял черно-белый телевизор. Передачи мало кто смотрел, мест не хватало только тогда, когда показывали первые в те времена женские группы аэробики.

В казарме невозможно скрыть что-либо. Вместе ели, спали, мылись, работали… Уже через пару недель абсолютно ясно, какой ты есть. За эти две недели ко мне и прилепилась на весь первый год кличка Волк (магаданский).