Проводник по невыдуманному Зазеркалью. Мастер О́ЭМНИ: Приближение к подлинной реальности - Всеволод Сергеевич Шмаков
…вздыбилась, нежно прокатываясь в сквозняках, серебристая шерсть домов, мальчик пробирался по переулочьям, скользил вдоль фасадов: прежне, вближаясь… и опушье домов (как лепет!) — лепетало, гладя лицо.
и: лицо к небу поднял; он заплакал, и слёзы — алмазных ключей вереницей — отомкнули чаяния, желанья… зашептал, струновея горлом, — жалобно, непрерывно…
3
и пришли сумерки, они были похожи (и — въяве — похожестью обретали обличье) на сгустелое долготерпивое озеро пыли.
и пришли сумерки: будто б со временем, спящим в карманах: сумерки — заполненье.
и из сумерек — из осени — из земли, — поднялась девочка.
4
дома запели, их пение было нестройным, хриплым чуть….чуть знобящим… (казалось: нотные знаки, розовые и тонколапые, подпрыгивают — хрустальчато, озорливо — на сирых протяжностях подоконников.)
дома пели… они пели о том, что уже давным-давно позабыто (давным-давно…), о том, что помнилось безраздельно и нерушимо, они пели о несбывшемся, но — желанном, чему сбыться пора (пора! ну, пора же…! пора! пора!), они пели, и пение их тёрлось размывной долгой волной о незримую дамбу: размывая, круша…
и — хлынуло ливнеопадьем всеприемлющим многоводье…! многоводье!!!!
ах! — хлынуло — с пустыми мешками за упрямой спиной, с умелыми пальцами чудуна́. (!)
дома запели громче, и смерцались-спелись их голоса где-то у черты стеклянного срыва…; всё громче, громче, ровно звуками норовя овьюжить неподъёмность свою, расцепить цепы фундаментов, распрячь и взлетучить заведомую неподвижность телес!
(мальчик и девочка — прижавшись друг к другу — смотрели, смотрели: скачущие хороводящиеся гирлянды жилищ-светлячков были им милы, причарованны — зрачок к зрачку, приближенны к их мечтам, это — ожидалось! это — звалось! бриллиантовый вихрь преображений: так сразу, но так изначально: из них и с ними!
дома, возвиваясь и обсыпливаясь, в разбросе и утяженьи, — преображались, им больше не было дела до футлярности своего прежнего бытия-небытия, им больше не было дела до глупости определений и насилия попираний, но было, было, было, было, было им дело до всего, что преображалось-цвело вместе с ними.
и вместе, вместе!: насекомые, звери, птицы, деревья и травы, мысли и чувства, минералы и всяческие стихийные явленья, люди и нелюди: преображение! преображение!..так: зацветанье в ином, по-иному, совершенно иначе.
…но, в том промежутке, в котором истаяло ЭТО и не свершилось ТО, — пауза.
5
они стояли на единственном, сверкавшем тускло и осторожно рёбрышке паузы.
мальчик и девочка… — луна и солнце… — ветер и память… -…
и были они одни-одинёшеньки на всём белом и чёрном свете…а когда погас белый свет и высветлился до обесцветья чёрный — остались мальчик и девочка наедине с ЕДИНЫМ, ЕДИНОМУ — вровень, с ЕДИНЫМ — ЕДИНОЕ.
(нечто напоминающее эпилог и являвшееся окончанием романа)
и довелось муравью заночевать в старой консервной банке: муравейник был далеко, а ночь — гораздо короче дороги к нему… вот: довелось…и нагретая за день консервная банка приняла муравья, гостеприимно приподняв шляпу…, звякнув тихонько…
«ну до чего же я маленький…» — подумал муравей, и — гулко гу-гу-кнул. «ну до чего же я крошечный…» — подумал он, и — свернулся калачиком, закрыл глаза.
муравью приснилось, что он вырос до громадных размеров: возвысился над лугами, стал равным всему высокому… а консервная банка — наоборот: умалилась, заменьшилась, обратилась маковым зёрнышком.
и взял Равный Всему Высокому маковое зёрнышко на ладонь — и согрелась ладонь… прижал, осторожно — дыханье утишив — зёрнышко к сердцу — и согрелось сердце… огляделся внимательнее — ещё, ещё ближе… — не смигивая… — ещё… ещё… — и увидел улыбку.
муравей проснулся, муравей похрустел лапками, покрутил головой, зевнул, он осмотрелся окружь себя (ничто не утаилось, ибо было светло)… осмотрелся, и сразу, сразу увидел…..
ещё раз закрыл глаза муравей, и ещё раз открыл… и снова закрыл глаза, и снова — открыл…:ничего не изменилось, по-прежнему было отчётливо видно: ОН ПРОСНУЛСЯ ДОМА.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
ПРИГОРШНЯ ШЕПЧУЩИХ СКАЗОК
сказки для детей, которые-дети;
для детей, которые-взрослые;
и для детей, которые-совсем-совсем старички
РАДОСТЬ
радость вышла из дверей.
вот: на пороге она обернулась, за собой поманила, есть ли кому идти?
…из-за дверных просторов выплыло облачко сигаретного дыма,
не оглядываясь, не озираясь
МЕДНАЯ ПУГОВИЦА
— я солнце! я солнце! — воскликнула медная пуговица.
и была в её голосе радость, и были в её голосе гордость и трепетание.
— ну уж, прямо-таки и солнце, — насмешливо усомнился кто-то из её знакомых. — вот уж хватила так хватила!
— ай и зачудила! ай и молодец!.. — подхватил другой знакомый. — не всякий сподобится!., вот-так-так…
раздались смешки, хохот, бульканье и клекотанье.
…и за всем этим весёлым и несомненно лакомым времяпрепровождением никто не удосужился заметить:
вот уже две минуты медная пуговица сияла в небесах и согревала своими лучами всех-всех-всех! всех, кто только в этом нуждался, кто не мог без этого обойтись
Я и Я
старый красивый человек на ладони моей, вот он: сидит, не шелохнётся… руками колени обхватил и смотрит в даль, что ему в этом? зачем ему эта даль? я стараюсь не шевелить рукой, — а вдруг спугну…?., а вдруг уроню, и он, такой маленький, упав с такой большой
высоты — разобьётся вдребезги? и рука — подрагивая,
тяжелея — начинает отекать.
…а вслед за рукой — тело: от головы — вниз, от ног — вверх; я весь отекаю тонким сверкающим ручейком, стекаю в неподвижную ладонь… вот: передо мной — даль, она желанна, как вдох и бесконечна, как выдох; дышу я далью или смотрю в неё — поди разбери!..прочно сижу, и ладонь подо мной тепла, и нет боязни упасть.
о, ни что не тревожит меня! — так надёжно, так близко мне здесь, на этой ладони
ХОЛМ
бункер, накрывшцем бункера — холм, холм дышит; холм весь зарос травами: пижма, полынь, лебеда, репейник… только на самой маковке — костровище, плешь для пламени…
я сижу возле костра, я смотрю туда, — далеко, — на дорогу, по которой в детстве ходил к горизонту: я по-прежнему иду по этой дороге, и ноги мои в царапинах и грязи, и взгляд воспалён…, и на обочинах — по-прежнему! — стоят в обильном числе машины и люди, — пожимают плечами, усмехаются, указывают на меня чисто вымытыми твёрдыми пальцами, прямыми, как язык стрелы…я так и не понял толком, что же им от меня нужно; что им?., странные такие… не обращаю внимания, иду. горизонт всё ближе.
— эй, малыш!.. — кричу я с холма.
