Николай Сиянов - Сувенир из Нагуатмы. Триумф Виджл-Воина
— А самому жить в Нагуатме?
— Именно так, самому стать Мыслью. Но, повторяю, сохранив в целостности свой Танумахат, как рачительные хозяева оберегают для украшения бытия свои произведения искусства…
Есть вопросы, сынок? Нету пока? Ну подумай, а я открою еще маленький секрет: как влиться в Братство Атмических Сил. Перечислю Наши условия, над которыми необходимо медитировать по каждому пункту, договорились?
Итак, вот пять Условий, которые должен принять Виджл-Воин:
Первое: искорени в себе страх; знай, вовне его нет, страх живет только внутри тебя и в твоей Мыс-леформе.
Второе: будь сотрудником себе подобным, но не навязывай себя никому.
Третье: не распыляй, но собирай Способность, Возможность и Умение.
Четвертое: не имей Личности, но принимай ее по Идее Среды и Условию каждого конкретного случая.
И наконец, пятое: будь неприметен среди окружающих, но сияй самородком для Высших.
Работая над Нашими Условиями, ты образуешь надежную Мыслеформу Воина. Удачи, сынок!
7 октября. Каждое утро купаюсь в реке. По ночам заморозки, у берегов тонкий лед: трудно подходить босиком. Зато какое неповторимое чувство мышечной радости, когда ошпаришься в ледяной водице и бегом, бегом вверх по крутому склону к своей избушке.
Тропинка к реке и назад проложена мимо Сашиной, теперь уже Настенькиной избушки, ее осиротелый вид вызывает во мне сложное чувство. “Вернется Настенька или нет?” — вот о чем думаю постоянно. Увы, нет ответа. Иногда кажется, она ушла насовсем. Ну не насовсем, а до весны, до следующего лета. Ну что в самом деле ей здесь делать долгой зимой? Ни травок посушить, ни грибами заняться… А может, все проще: меня боится. Или себя, своих чувств. Иногда мне кажется, это даже лучше, если она не вернется, для нее лучше. Может быть, ей хочется иметь нормальную семью, как всякой женщине, растить детей. Ничего этого ни обещать, ни дать я не могу, мой путь определен, и он исключает все это. Так какое же я имею право советовать ей что-то, тем более подчинять своей воле, ломать, как говорится, жизнь? Пусть решает сама. Если самой не под силу, на помощь придет ее Сущность, уж ее-то выбор безошибочен. А мне остается одно: работать, работать и работать. И перестать ожидать ее, сто раз на дню спрашивать одно и то же: придет? не придет? И перестать бегать на речку мимо сиротливой избушки.
Скоро, очень скоро ляжет настоящий снег, и мое второе желание, конечно, исполнится: я буду купаться в дивном лесном снегу, а речка… что ж, прощай до весны, моя быстрая, моя горная, моя родниковая!..
9 октября. Кажется, я всерьез вступаю на тропу Воина. Во всяком случае, Учитель порою не только объясняет, что это такое, но и дает практические наставления. Так сказать, руководство к действию при некоторых чрезвычайных обстоятельствах.
Вот что я вынес из последнего общения с Учителем:
“Уже знаем, сынок, человек есть то, что представляет его мышление. А мышление есть воспоминание Будущего. Ибо Мысль есть Свет, возвращающийся из Будущего по внутреннему пространству Материи. О чем человек мыслит сегодня, то с ним и произойдет в череде грядущих событий.
Мы выяснили также, что Триумф Воина — в синтезе его тела, Сознания, Мысли и Пространства. Только синтезом обретается Знание. Слившись с Природой в Единое “ни то, ни это”, Воин устраняет над собою Власть Геометрической Магии, приходит в совершенную гармонию с окружающим миром. Он сам становится Природой, а значит, размещает себя, как ее Центр, там, где считает необходимым. Для него материальная форма перестает быть субстанцией неподвижного вещества, но трансформируется мгновенно в необходимое по соответствию его Замыслу качество…
Воин учится управлять Кривизной Пространства, для чего в первую очередь овладевает Вниманием. Поскольку именно Внимание имеет Власть над Волей. Чем концентрированней и целостней Внимание, тем больше уплотнена Кривизна Пространства. А чем более уплотнена Кривизна Пространства вокруг Воина, тем больше воспламенено его Сознание… У Воина нет врагов, но если на Пути возникает несвойственная ему энергия, он просто нейтрализует ее и трансмути-рует по своему усмотрению.
Правильно, сынок? Ты хорошо это усвоил? А теперь узнаем другое. Если какую-нибудь точку в Пространстве нагрузить поступательной концентрацией Внимания, то мы образуем этим Кривизну Пространства, ее уплотнение и как следствие — Центр Тяжести данного места. Воин способен не только создавать подобный центр, но и легко манипулировать им: размещать где угодно в своем теле и даже вне его. Управляя Центром Тяжести, Воин может поднимать себя или, наоборот, опускать под землю. Но это не самоцель, сынок, а так, развлечение. Иной раз в случае самозащиты Воину приходится изменять Центр Тяжести противника — и это уже, согласись, далеко не забава.
Что станешь делать, сынок, если тебе на глухой тропе повстречается недруг? Озлобленный, воору-женный и агрессивный. Позволишь издеваться над собой? После удара в правую щеку подставишь и левую? А содравшему с тебя рубашку подаришь еще и обувь?”
“Не знаю. Учитель, христианские заповеди учат так”.
“А Мы, Наги, говорим другое. Воин никому не позволит обидеть себя. Но в случае опасности он защищается, и это справедливо. Защищая себя, Во-ин нейтрализует дурную энергию, трансформируя ее в иные качества, — и это работает на очищение Мира.
Но ближе к делу, сынок. Вернемся на лесную тропу, мне кажется, это тебе пригодится. Встретившись с опасностью, ты можешь организовать Центр тяжести своего тела на уровне живота, ниже пупка, а затем силою Воли послать “стрелу” из этой точки в противника. Причем, если поразишь его в грудь, он потеряет ориентацию и придет в панику. Луч нади, пущенный в лоб, отключает сознание нападающего, и тот перестает понимать что-либо”. “После чего его можно перевоспитывать”.
“Да сынок. Опасность миновала, и теперь не-давнего агрессора полезно ввести в свой Шар-Джи-ву. Нейтрализовать, перекодировать и дальше по обстоятельствам: либо мирно разойтись на опасной тро-пе, либо отметить это событие совместным чаем…”
11 октября, воскресенье. Прибыл Петр Алексеич. Уже в темноте добрался, мокрый до нитки и почти невменяемый. Шел дождь со снегом, да к тому же и сильный порывистый ветер. Хозяин в такую погоду собаку из дома не выгоняет.
Помог Петру Алексеичу раздеться, стащил сапоги. От него и от развешанной одежды над печуркой повалил пар.
— Рюкзак внеси! — первое, что он сказал, несколько отойдя с дороги.
В его рюкзаке было килограммов под сорок. Двадцать километров по грязище, в дождь и снег… Да по горам! Да под такой тяжестью! Да еще в прошлом у человека сильнейший инфаркт… вырезанный желудок и прочее, прочее… кто поверит?
— Петр Алексеич, извини… ты что, нарочно выбирал такую погоду?
— Для меня погоды не существует: чем хуже, тем лучше.
— А в рюкзаке что, кирпичи?
— Кирпичи, кирпичи. Я вижу, ты собрался зимовать на одной травке.
В его объемистом рюкзаке оказались трехлитровые банки с помидорами и огурцами, крупа, макароны, соль и прочее. Даже ватрушек напекла Валентина Ивановна. Я уже вкус хлеба начал забывать, а тут — с ума сойти! — домашние ватрушки с творогом! Даже шерстяные носки и варежки мне связала… Ну, не знаю, как и благодарить. Но самое, пожалуй, главное, Валентина Ивановна не забыла прислать две Сашины рукописи — “Синергетику” и “Калагию”, я очень просил об этом. Теперь и духовной пищей я обеспечен на долгую зиму.
Я, было, собрался перебраться в другую избушку, да Петр Алексеич воспротивился. “Лежак широкий, мы оба не ахти какие гиганты, разместимся, земеля…”
Отогрел бывшего маримана чаем, вместе поужинали. Новостей у них там в поселке особых нет, все по-старому.
— А Настенька как? Заходит?
— Да разика два-три забегала.
— Ну?
— Что-то и не узнать… Только и разговоров: Евангелие да Псалтырь, да “моли Бога о нас, святый отче Нифонте”…
— Что это с ней?
— В религию вся ушла, она же из старообрядцев.
— Мне ничего не передавала?
— Нет, не слыхал, я в одночасье собрался. С вечера вдруг надумал… Ну с Валентиной ночь простряпали, а утречком пораньше к автобусу.
— Выходит, Алексеич, всю ночь не спал?
— Выходит.
Он блаженно растянулся на постели и через минуту захрапел. Для меня в полном смысле человек-загадка. Мой старый и проверенный друг. Н-да. Некогда Петр Алексеич служил капитану Максимову, теперь — мне? Или я ни при чем — вот этот сегодняшний, свалившийся словно на голову бродяжка, боцман продолжает служить верой и правдой все тому же единственному своему морскому кумиру Максимычу?
12 октября, утро. Самое-то главное Алексеич за-был сказать и показать — письмецо от Лени! Утром только и спохватился, протянул конверт. Новостей у Лени тоже не особенно; все лето на Байкале, запасался травами. “Вся твоя квартира, старичок, забита травками, прямо-таки сенокос. Здесь же принимаю больных, да, открыл прием на дому, ничего?” Ничего, Леня, лечи своих больных на здоровье. “…Крутимся, старичок, жить трудно, но кто вписался в навязанную систему, тот выживет… Илюша устроился в церкви дьячком — тоже нашел себя, стяжал святой благодати. А вот Вадим Николаич — отхохмил брахмачари! — разменял старенькую жену на молодую с московской квартирой, туда и укатил, то есть в столицу, наша связь прекратилась… Ну что еще? Да, главное, старичок. Твои записки готовятся к печати. Редактор ждет продолжения. Ты, говорит, непременно должен прислать дневничок, если ведешь, конечно, желательно до Нового года. Потому что у них там в издательстве какой-то план, и ему, твоему шефу и благодетелю, надо сдать готовую рукопись в начале года. Ну да он тебе сам напишет, просветит. А еще не забывай, выйдет книга — ты уж обязательно появись в Питере, отметим! А. коли не сможешь, я сам к тебе прикачу на Алтай. С твоею-то книжкою в зубах, а? Не прогонишь?”
