Конкордия Антарова - Две жизни
Со многими мы были знакомы, многим помогали во время бури. Я знал, как они нетерпеливы, помнил их грубость в обращении с прислугой, отсутствие у этих лощ„ных людей всякой выдержки в часы опасности. И теперь не мог отвязаться от представления о стаде двуногих животных, которым подвернулась новая возможность выставить напоказ свои физические достоинства.
Мы проводили наших дам до каюты Жанны, зашли за турками и вместе с ними вернулись в город.
На этот раз мы двинулись к окраине. По цветущему приморскому бульвару мы вышли на тихую улицу и позвонили у красивого белого дома, окруж„нного садом.
По дороге я спросил молодого турка, как вед„т себя рана на его голове.
– Рана почти зажила, а вот нога вс„ ещ„ очень болит, – ответил он мне.
– Почему же вы не покажете е„ И.? Он ответил, что не хочет волновать отца и скрывает от него, что болен. Уже перед дверью я шепнул И., что у его молодого приятеля рана на ноге, которую тот скрывает от отца.
И. кивнул мне головой, тут открылась дверь, и мы вошли в дом.
Скромный снаружи белый домик с мезонином был чудом уюта. Большая передняя
– нечто вроде английского холла – разделяла его на две части. Стены были обшиты панелями из карельской бер„зы. Такого же дерева вешалка, стулья, кресла, столы. Выше панелей стены были обиты сафьяном бирюзового цвета, по ним спускались большие ветки мимозы. Пол застлан голубым ковром с ж„лтыми и белыми цветами. Я остановился зачарованный. Так легко дышалось в этой комнате, точно это был замок доброй феи. Я замер по обыкновению «Л„вушкой-лови ворон» и не знал, в каком месте земного шара сейчас нахожусь.
Я ничего не слышал, а только смотрел и радовался гармонии этой комнаты, даже жалкого подобия которой я никогда не видел.
На верхней площадке лестницы открылась такая же, карельской бер„зы, дверь с бирюзовой ручкой, и женская фигура в белом стала спускаться к нам.
Каково же было мо„ изумление, когда я увидел, что лицо женщины, е„ руки, шея – совершенно ч„рные. Она подошла прямо к И., протянула ему обе ч„рные руки и заговорила по-английски.
Неожиданно увидев черную женщину не в балагане, но разговаривающую по-английски, с прекрасными манерами, с фигурой подобно статуе, с лицом красивым, без ужасных толстых губ, и с косами, – я просто испугался. Должно быть, мо„ лицо выражало смятение достаточно ярко, так как даже неизменно выдержанный И. засмеялся, и я поспешил спрятаться за его широкую спину.
Сейчас я даже не знаю, почему так перепугался тогда. Правда, глазами она вращала здорово, говорила горловым голосом очень быстро, но ничего отвратительного в ней не было. Она была по-своему нежна и женственна, быть может даже прекрасна.
Но мне она внушала ужас.
Я вс„ пятился, пропустив впер„д обоих турок, которые, очевидно, знали е„ раньше. Я дрожал от ужаса при мысли, что мне прид„тся коснуться этой агатовой руки.
О ч„м-то договорившись с И., ч„рная женщина быстро прошла своей л„гкой и гибкой походкой в комнату. Я вытирал пот со лба и вс„ не мог успокоить своего колотившегося сердца. И. всмотрелся в меня внимательно, перестал смеяться и очень ласково сказал:
– Я должен был тебя предупредить, что у Флорентийца ты встретишь семью негров, спас„нную им во время путешествия по Африке. А эта женщина была младенцем привезена в Россию вместе с двумя маленькими братьями и матерью. Она хорошо образованна, очень предана Флорентийцу и Ананде. Я не сообразил, что нервы твои слишком потрясены, и зря понадеялся на твои силы. Прости, возьми эту конфету, сердцебиение сейчас пройд„т.
Я долго ещ„ не мог успокоиться, сел на стул, и И. подал мне ещ„ какойто воды. Я всеми силами стал думать о Флорентийце, чтобы только не упасть снова в обморок.
Но мне вскоре стало лучше. Я сделал над собой огромное усилие, улыбнулся и сказал, что движения женщины напомнили мне змею, а змей я боюсь до ужаса.
Молодой турок весело рассмеялся и согласился, что змеи очень противны, но в этой тонкой и высокой женщине он не видит ничего змеиного.
В эту минусу снова показалась она. И вправду, только от неожиданности можно было так перепугаться. Ничего противного в ней не было. Это была ч„рная статуя стройностью и совершенством форм. Однако контраст ч„рной кожи и безукоризненной белизны одежды в этой дивной светлой комнате, где мо„ воображение уже поселило золотоволосых ангелов, подействовал на меня удручающе.
Я мысленно всеми силами вцепился в руку Флорентийца; и ещ„ раз осознал, что не знаю жизни, неопытен и несдержан.
«Враг не дремлет и всегда будет стараться воспользоваться каждой минутой твоей растерянности», вспомнил я строки из письма Али.
Не успели все эти мысли мелькнуть в моей голове, как ч„рная девушка уже подошла к И. и сказала, что хозяин просит И. пройти к нему в кабинет, а остальных прогуляться по саду, куда они сойдут через четверть часа.
И. прош„л в комнату хозяина, очевидно зная дорогу; нас девушка повела в сад, открыв зеркальную вращающуюся дверь, которую я принял за обыкновенное трюмо. Через эту дверь мы попали в библиотеку, с несколькими столами и глубокими креслами, а оттуда вышли через веранду в сад.
Какой чудесный цветник был разбит здесь! Так красиво сочетались в гамме красок незнакомые мне цветы! Щебетали птицы, деревья бросали на дорожки фантастические тени. Такой мир и спокойствие царили в этом уголке, что не верилось в близость моря, шум которого здесь не был слышен, в бури и весь тот ужас, через который мы только что прошли, чтобы попасть сюда, в это безмятежное поэтическое царство.
Не хотелось двигаться, не хотелось не только говорить, но даже слушать человеческую речь. Я остался у цветника, сел на скамейку под цветущим гранатовым деревом и стал думать о Флорентийце и его друге, у которого и дом и сад – вс„ наполнено миром и красотой. Не для себя одного, размышлял я, создал этот уголок хозяин. Сколько бурь сердечных должно утихнуть в душах людей, попадающих в эту тишину и гармонию! Словно каждый предмет здесь, каждый цветок напо„н любовью. Казалось, я понял, чем должно быть земное жилище тех. кто любит человека, встречая в каждом подобие самого себя, стараясь дать каждому помощь и утешение.
Я пытался представить себе нашего хозяина, внутреннее существо которого, казалось, я постиг. И подумал, что он, должно быть, похож красотою на Флорентийца. Туг я почувствовал новый прилив сил, представив себе своего друга в белой одежде и чалме, каким он был на пиру у Али. «Увижу ли я вас, дорогой Флорентиец? О, как я люблю вас!» – говорил я мысленно, вкладывая в эти слова вс„ сво„ сердце, и ясно – совсем рядом – услыхал его голос: «Я с тобой, мой друг. Храни мир, носи его всюду и встретишь меня».
Слуховая иллюзия была так ярка, что я вскочил, чтобы броситься на любимый голос. Но каково же было мо„ разочарование и удивление, когда я увидел И., зовущего меня, жалкого «Л„вушку-лови ворон».
И. стоял на веранде рядом с человеком в обычном европейском л„гком костюме. Контраст между мечтой и действительностью был таким разительным, что я не мог удержаться от смеха. Все неожиданности – и ч„рная змеевидная женщина вместо ангелов, и обычный человек вместо Флорентийца – вс„ вместе вызвало во мне смех над собственной детскостью.
Совершенно не сознавая неприличия своего поведения, я встал и пош„л, смеясь, на зов И.
– Что тебя веселит, Л„вушка? – спросил И., нахмурясь.
– Только собственная глупость, Лоллион, – ответил я. – Я, должно быть, никогда не выйду из детства и не сумею воспитать в себе тех достоинств, живой пример которых вижу перед собой. Смешно, что я попадаюсь на иллюзиях, которые мне подстраивают мои глаза и уши. Это вс„ противная, тяж„лая и жаркая дервишская шапка испортила мой слух.
– Нет, друг, – сказал хозяин дома. – Если твои иллюзии рождают вес„лый добрый смех, – ты можешь быть спокоен, что достигнешь многого. Только злые люди не знают смеха и стремятся победить упорством воли; и они не побеждают. Побеждают те, что идут любя.
Я остановился, как вкопанный. Мысли вихрем завертелись в мозгу. Что общего между нашим хозяином и Флорентийцем? Почему сердце мо„ сразу наполнилось блаженством? Я видел человека среднего роста, с темно-каштановыми, вьющимися волосами, на которых сидела небольшая шапочка вроде тюбетейки. Его прекрасные синие глаза смотрели мягко, любяще, однако излучали огромную силу.
Вот это выражение силы, энергии, внутренней мощи и поразило меня, вызвав в памяти образ Флорентийца и пылающую мощь глаз Али.
Я был глубоко тронут его ласковой речью, вниманием, которого я – первый встречный – никак не заслужил. И невольно подумал, что уже много дней живу среди чужих людей, дающих мне защиту, кров и пищу, а я… И я грустно опустил голову, подумав о сво„м собственном бессилии, и слезы скатились с моих ресниц.
