Ошо - Диалог с мастером об истине, добре и красоте
Я понимаю твое беспокойство. Ты спрашиваешь: «Кажется, секс отпадает... Что будет следующим — музыка?»
Музыка — это не что-то биологическое; она не имеет отношения ни к химии, ни к психологии. Она также никак не связана с умом.
Музыка — это... пространство между умом и медитацией. Она — одно из самых мистических явлений. Постичь ее при помощи интеллектуальных размышлений практически невозможно, по той простой причине, что она находится за пределами ума, — но она все еще не является медитацией.
Музыка может стать медитацией — у нее есть и та, и другая возможность — она может опуститься и стать умом. Но тогда вы лишь техник, не музыкант. Возможно, вы в совершенстве владеете инструментом, не допускаете ни единой ошибки, но вы все еще просто техник. Ваша игра совершенна и безупречна, но она не является вашим сердцем, вашим существом; она — лишь ваше знание.
Музыка может двигаться выше и дальше ума, и тогда она начинает все больше и больше приближаться к покою и тишине. Человек становится музыкантом только тогда, когда начинает понимать звук тишины, который способен звучать, почти как тишина. Это самое удивительное явление. В такой момент музыкант приходит к своему полному цветению. За пределами такой музыки начинается мир медитации.
Что касается Востока, все древнейшие источники в отношении музыки сходятся в одном мнении — в том, что музыка произошла от медитации. Люди, которые глубоко погружались в медитацию, наслаждались ее тишиной, любили покой, казавшийся неизмеримым, хотели донести до вас, что вы — нечто гораздо большее, чем вы о себе думаете, гораздо более обширное; вы так же огромны, как и вся Вселенная, — но как это выразить? Слова — это всего лишь бедные философские понятия, они почти как нищие. В древности медитирующие пытались найти способ передать свой покой, свою тишину, свою радость; и именно эти люди и придумали музыку.
Музыка — это производный продукт медитации.
Но вы можете двигаться в двух направлениях: либо через медитацию прийти к выражению, к творческому выражению своих переживаний в музыке; либо от музыки двигаться к медитации — поскольку музыка все больше и больше приближает вас к медитации. По мере того как она становится невероятно тихой, звуки растворяются в беззвучии и создают еще более глубокую тишину, когда-либо известную вам.
Не беспокойся о музыке. Музыка — это не то же самое, что и секс; хотя на Западе современная музыка пала так низко, что весьма приблизилась к разряду секса. Только такая музыка и ценится на Западе — та, что пробуждает сексуальность. Секс — это самая низкая точка вашей жизненной энергии, и если музыка используется для того, чтобы пробудить в вас секс, она, естественно, попадает в ту же категорию.
Сверхсознание — это самая высокая точка вашей жизненной энергии. Когда музыка достигает сверхсознания, она вскрывает внутри вас неизвестные территории, неисследованные небеса. Она может стать дверью в божественное. Так же, как она может стать дверью в мир животных на низшем уровне, на высшем уровне она может стать дверью в божественное.
Человек — это просто мост, по которому нужно пройти. Человек — это мост между животным и божественным. Не нужно строить на нем дом — мосты не для того, чтобы на них строить дома, — по ним нужно пройти, от этого берега до того далекого берега.
Твой страх о том, что следующей будет отброшена музыка, возникает из-за твоей западной обусловленности, потому что на Западе ценится только сексуальная музыка. Запад совершенно забыл своих великих музыкантов, которые почти прикоснулись к сверхсознанию. Но на Западе даже величайшие музыканты не смогли выйти за пределы энергий жизни и достичь энергий космоса.
Мне вспомнились две истории — обе произошли в действительности.
Одна — о человеке, который хотел, чтобы китайский император провозгласил его величайшим стрелком империи. Безусловно, он был лучшим, и император разослал по всей стране послание: любой, кто хочет участвовать в состязании, должен приехать в назначенный день в столицу. Если никто не приедет, тогда этот человек будет объявлен величайшим стрелком империи.
Отец императора умер, когда тот был ребенком. Перед смертью, поручив сына своему самому преданному слуге, отец сказал: «Позаботься о нем. Теперь ты ответственен за то, чтобы никто не захватил империю, думая, что остался всего лишь ребенок. Как только он станет совершеннолетним, немедленно объяви о его коронации». Слуга так мудро, так умело справлялся со своей задачей, что сумел сохранить империю на протяжении почти пятнадцати лет. Он был не просто слугой, он был для императора почти как отец, и он глубоко уважал его.
Этот старик-слуга сказал императору: «Погоди немного... что касается стрельбы из лука, этот человек хорошо владеет техникой, — я видел его в деле, — но он не знает, что такое совершенная стрельба. Он хороший техник; но он никогда не промахивается».
Император сказал: «Если он никогда не промахивается, если он попадает в цель сто раз из ста, тогда почему ты говоришь, что он не великий лучник?»
Старик ответил: «Я знаю одного стрелка — мне есть с чем сравнивать. Ты не знаешь... Высоко в горах живет старик, старше меня. Никто не знает, сколько ему лет, и сам он никогда их не считал, но ему определенно не меньше ста лет. Я видел, что такое настоящая стрельба, поэтому я советую твоему молодому лучнику отправиться в горы. Я дам ему рекомендательное письмо; он проведет со стариком несколько дней и полностью распростится с идеей, что он великий лучник».
Лучник не мог поверить: «Кто может быть лучше меня? Кто может лучше владеть этим искусством?»
Но император ответил: «Я не могу выполнить твою просьбу; тебе придется сделать то, о чем говорит старик. Бери письмо, отправляйся в горы — будь с этим старым лучником, понаблюдай и пойми, в чем разница между техником и настоящим мастером».
Лучник и сам был заинтригован, хотя он не мог представить, что кто-то может быть лучше и искуснее него. Он даже не мог предположить...
Много дней он потратил на то, чтобы добраться до старика, жившего высоко в горах. Тот был очень стар... его спина была сгорблена, и он не мог стоять прямо. В его маленькой пещере не было ничего, что бы говорило о занятиях стрельбой, — ни лука, ни стрел. Лучник сказал: «Вы уверены, что вы тот человек, к которому я должен был прийти?»
Старик ответил: «Я абсолютно уверен, потому что кроме меня на этой горе никто не живет. Судя по письму, я вижу, ты великий лучник. Если ты великий лучник, тогда зачем ты носишь с собой этот лук и стрелы? Они хороши для начинающих, для учеников, но не для мастеров».
Лучник сказал: «Но без стрел, без лука что я буду за лучник?»
Старик вышел из пещеры и проводил его к высокой скале, возвышающейся над долиной, — узкий хребет горы, а под ним пропасть глубиной в тысячи футов. И хотя спина старика была сгорблена и он не мог стоять прямо, он шел без дрожи, не шатаясь; он просто продвигался к самому краю скалы. Его стопы наполовину свисали над бездной, он опирался почти на одни носки; он позвал лучника: «Иди сюда!»
Лучник воскликнул: «О Боже, небольшой порыв ветра, и тебе конец, малейшая ошибка, и тебя не станет навсегда. Даже твоих останков не найдут; долина так глубока и так опасна!» Старик стоял, будто бы он был у себя дома.
Лучник попробовал, но после одного-двух шагов его одолела такая дрожь, что ему пришлось сесть. Но и это его не успокоило: он лег на камень, вцепился в скалу и сказал: «Помогите!» — старик был в пяти-шести шагах от него.
Старик сказал: «Что ты за стрелок? Если стрелок не в состоянии непоколебимо стоять на такой маленькой скале, разве он может называться стрелком? Если твои руки дрожат — люди могут не видеть, но мастера не обманешь. Поупражняйся несколько дней на этой скале, подходи к самому краю и стой там без страха, без волнения».
Стрелок сказал: «Даже пытаться опасно. Это упражнение может стать моим концом. Нет ли другого способа обучиться искусству стрельбы из лука?»
Старик сказал: «Есть другой способ...» и поднял голову — над его головой летали семь журавлей. Он взглянул на каждого из них, и все семь тут же упали на землю — один за другим, без единой стрелы.
Он сказал: «Пока твои глаза не превратились в стрелы, ты не лучник. Так что отправляйся домой и научись быть мастером. Если я буду жив, то приду сам, когда почувствую, что ты готов. Если меня не будет в живых, то смотри — вон идет мой сын. Я все ему объясню и отправлю к тебе. Если он одобрит твою работу, император может провозгласить тебя величайшим стрелком империи, не проводя состязание».
Лучник, весь дрожа, отправился домой, и, даже подойдя к самому дому, он все еще дрожал. Он никогда не думал, что человек может убить птицу одним только взглядом. Он никогда не думал, что глаза могут работать подобно стрелам — достаточно одной лишь мысли. Необходима поддержка абсолютно непоколебимого, бесстрашного сердца, и тогда одной мысли достаточно, чтобы птица упала вниз.
