Алексей Панов - Школа сновидений

Я осталась одна, лежу и думаю: «Надо выбираться. Я не хочу здесь оставаться.» Я с трудом приподнимаюсь из-за тяжести в позвоночнике, чувствую, что у меня за спиной что-то есть, мне страшно. Я подхожу к воротам, трогаю их. За воротами лают собаки. Я думаю: «Может, руку отрезать и бросить им?»

Я быстро взбираюсь на ворота, но они почему-то падают. Я беру обломки ворот и отгоняю ими собак. Мне кажется, что я все равно пропала, так пусть собаки меня съедят. Я замечаю слева белую собачонку и кидаю её на съедение большим псам. Впереди такие же ворота. Я взбираюсь на них, позади лают собаки. С верха ворот, будто с вершины темноты, я прыгаю в какой-то белый свет далеко-далеко внизу. И где-то там поют дети, и кто-то говорит мне: «Наконец-то ты снова с нами.»

* * *

Во сне я узнаю, что люди как можно быстрее должны прожить какой-то этап, который я вижу в форме ниши на черном, может быть эбонитовом, иначе зверь, который крадется за ними в ночи, займет эту нишу и человечество надолго задержится в своем развитии.

* * *

Я спал там, где родился — в доме у бабушки. Перед рассветом мне снился непостижимый источник света. Он был и источником жизни всего: янтарные волны, как круги на воде, расходились от него в бесконечность — они расходились и одновременно возвращались, — это было нерасторжимое движение.

Каждая волна была жизнями мириад и мириад живых и светящихся существ: они рождались, проживали мириад жизней и обратным движением волны возвращались к источнику.

Кто-то невидимый объяснял мне, что каждая такая волна — это великое множество живых миров, и так было всегда.

В этом не было печали, — это один из самых светлых моих снов. Теперь, много лет спустя, вспоминая это сновидение, я больше обращаю внимание на то, чему не придал значения тогда, — на круги пустоты, которыми перемежались круги света, — это была не полная чернота, а подсвеченная как бы вдоль, но это освещение не имело неотвратимости и плотности больших волн света.

И ещё одно занимает меня сейчас: мне кажется, что не все живые существа возвращались к источнику света: некоторые из них как будто исчезали, теряясь из виду, в этом слабом свечении пустоты, ярко вспыхнув перед этим.

* * *

Типология соблазна достаточно многообразна, но, если отвлечься от конкретной множест венности искушений и соблазн-чиков, можно выделить:

а) соблазн бессмертия

б) соблазн незыблемости уюта и постоянства

в) соблазн неизвестности (свободы)

Соблазн бессмертия, в частности, распространен в таких формах, как желание славы, могущества (стать великим полководцем, актрисой, поэтом — бессмертным в памяти благодарных потомков).

Соблазн незыблемости уюта и постоянства как бы более распространен среди женщин, но на самом деле — не менее среди мужчин.

Свобода поначалу желанна как жизнь, потом невыносима какянварская ночь в голом noлe, а затем невесома, какдыхание спящего ребенка, и дальше — вездесуща, как ветер…Оморо Кайяхи, «Песни свободных».

Свобода — это сила перехода из единственной доступной последовательности жизни в подлинную множественность тайны, называемую судьбой.

Всегда убегающий от нас как смутное воспоминание между сном и явью, смысл судьбы, так же как и разницу между судьбой и жизнью, мы располагаем среди вещей, о которых говорим «я откуда-то знал, но никогда не смогу объяснить откуда» или «что-то во мне противилось сделать этот шаг, и ничего вразумительного я не могла им объяснить, — это была даже не интуиция, — меня просто подташнивало при одной мысли об этом» или «я уперся и заупрямился так впервые в жизни, никакие увещевания не могли меня заставить повернуть обратно, и никаких сомнений во мне не было, собственно, и мыслей, то никаких не было — просто чем дальше я шел, тем легче и радостней мне становилось, и я вам не смогу объяснить, в чем тут дело, потому что особенно то как бы ничего и не изменилось с тех пор».

Очевидно, о смысле судьбы говорить прямо невозможно: о нем можно лишь догадываться только по направленности неких действий, да и то лишь в моменты этих действий, производимых нами и в нас силами судьбы. Эти силы лежат так умонепостижимо потому, что силы судьбы не относятся к реальности языка и ума.

Фигура речи не есть движение жизни. Сны судьбы не являются просто снами вещими, то есть предвещающими будущее. В своей глубине сны судьбы есть действие соединения и возрождения телесной связи с первоисточником бытия и высвобождения, размыкания телесных оков биологического и общественного.

Те моменты нашей жизни, которые принято называть судьбоносными, как правило предваряются снами судьбы, которые зачастую остаются совершенно скрытыми от нашей дневной памяти, и проявляют себя только в ощущении или фразе «мне это как будто уже когда-то снилось» (дежа вю), когда происходят те или иные судьботкущие события и действия, сколь незначительны они бы не были. Типология судьбы — вещь реально достаточно безосновательная, но синтаксис языка позволяет предпринять и эту попытку, сфера применения которой, скорее всего, рамками языка же и ограничивается.

Попутно предположим ряд признаков того, что человек идет или стоит против течения своей настоящей судьбы:

— когда в течении нескольких и более лет все или большинство его действий, направленных на достижение желаемого или необходимого, дают результат прямо противоположный, то есть разрушительный или саморазрушительный.

— когда в течении достаточно длительного времени сохраняется ощущение покидающих вас физических и душевных сил и нарастает глубинная усталость, не проходящая и после серьезного отдыха.

— нарастающее ощущение (безотчетное), что вы проходите мимо чего-то самого главного в вашей жизни, и что все это не то, а то, вы так никогда и не посмеете найти.

Форма судьбы — вещь предположительная, и с точки зрения автора, соответствует восприятию очертаний и основ индивидуальных энергетических тел и способам их взаимодействия с ближайшими полями вселенной в целостности их биологического, физического, социального и Иного смысла и действий в этом, в зависимости от модальности времени.

КОЛОДЕЦ

Образован светящимся антропоморфным телом белого цвета, помещенным внутрь вертикальной как бы скважины, верхняя часть которой сливается с пустотой, а нижняя (от плеч до светящегося тела) сливается на уровне пяток с беловатым полем распыленной внешней энергии.

Это хит современного наклонения времени, — времени, подошедшего к своему закату. Это поздний цветок маскулинизированной цивилизации, венец мужского восхождения (карабкания) ввысь.

Способ соприкосновения с Неизвестным посредством головы порождает такие сюжеты, как «Штиллер» М.Фриша, «Кентавр» Дж. Апдайка, жизнь, судьбу и поэзию И.Бродского, жизнь и творчество А.Гитлера, творения Гауди и т. п. Социально-биологический риск этого предприятия проступает во всем вкусе западной цивилизации. Риск обусловлен собственно структурой колодца, и проистекает из почти неизбежного вторжения в Непостижимое, почти минуя собственно Неизвестное, что и приводит к мертвящим и обессиливающим формам судьбы.

ПЕРЕКАТИ-ДОЛЯ

Шарообразная светимость, более или менее золотистого цвета, который может быть распространен на всю поверхность сферы, а может концентрироваться лишь на каких-то её участках, — сфера, окруженная неравномерно очерченной темной пустотой, за которой начинаются темно-синие поля бесконечности.

Непреходящая модель действенной стороны человечества. Социально не обусловлен. Встречается и среди бомжей, и среди президентов, среди мужчин и женщин. Способ соприкосновения с Неизвестным серединой тела рождает такие сюжеты, как «Кола Брюньон» Р.Роллана, «Золотой цветок Желтого императора», жизнь М. Волошина, Порф. Иванова, жизнь и творчество И.В.Сталина, творения П.Гогена, судьба Г.Гурджиева, А.Камю, Марко Поло и т. п., а так же жизненные сюжеты по поводу чувственности, связанные с крестцовым любовным центром. Менее распространенные формы судьбы «СОЗВЕЗДИЕ СИТА» и «ЗЕЛЕНЫЙ БИЧ» не описываются в нашей классификации из-за сравнительно недавнего их возникновения, не предоставляющего достаточно материала для достоверных выводов.

* * *

«Сначала я был наверху, где-то в облаке или там, где оно могло бы быть в этой местности. Солнца или другого светила не было, рассеянный световой поток окрашивал пространство подо мной цветом темного золота. Все вокруг имело очертания глубокого каньона, хотя его верха я не видел, так как находился ниже его уровня. События привлекшие мое внимание происходили на левой стороне очень широкого дна каньона, разделенного рекой. С высоты птичьего полета я наблюдал, как мои друзья (из разных времен и мест) разбивали лагерь у левого склона каньона. Стена в этом месте не была отвесной, она больше походила на каменную ступень в три-четыре человеческих роста. Наверху была площадка шириной метров 30 или больше и лишь за ней начиналась сама стена горы.