Конкордия Антарова - Две жизни
– Ты свободен, Левушка, до вечерней трапезы. Это первые часы отдыха, которые я предоставляю лично тебе за несколько лет жизни со мною. Забудь обо мне, обо всех своих обязанностях и проживи их так, как найдешь нужным. Только одни сутки будет караван отдыхать, а затем мы покинем надолго эти благословенные места. Иди, друг, мир с тобой.
И. нежно обнял меня и прошел в покои Раданды, уводя с собой брата-распорядителя.
Я вышел одной из новых, в самое последнее время узнанных мною, скрытно вьющихся в зелени тропинок из покоев Раданды, чтобы провести в полном уединении предоставленные мне часы отдыха. Мой друг Эта, зорко карауливший все мои выходы из трапезной, наверное, не согласился бы оставить меня одного, считая, что он и так предоставляет мне слишком много свободы.
Сначала я шел этими уединенными тропами, не задаваясь определенной целью. Но чем дальше я отходил, чем дальше отодвигались привычные звуки обиходной жизни, тем легче мне дышалось и тем яснее я сознавал свое слияние с природой.
Постепенно углубляясь, я зашел в заросли вереска и терновника, миновал часовню плачущих и стал искать исполинскую аллею тополей, приводящую к часовне Радости.
Проблуждав некоторое время, я все же ее нашел и вышел к темным кедрам, опоясывавшим белую часовню. Как недавно я здесь был и видел отчетливо это чудо искусства, поданное Самой Жизнью этому избранному Ею куску пустыни. И казалось мне, что я видел всю красоту часовни и всю божественную гармонию статуи. Но в эту минуту я понял, что очи духа моего раскрылись шире и физические глаза увидели то, что еще так недавно оставалось мне незримым.
Вся статуя, бело-розовая, испускала целые тучи мелких золотых шариков, распылявшихся по всем направлениям и убегавших точно искры во все окружавшие часовню предметы. Я видел, как мощные кедры поглощали эти шарики, как они исчезали в цветах и пролетавших мимо птицах, как они напитывали землю и корни растений. Углубившись взглядом в землю, я увидел, как под землей, из-под часовни, пылая, неслись огромные огненные ручьи, разливаясь по всем направлениям Общины Раданды.
Явление подземного огня, которое я наблюдал и под часовней Радости в оазисе матери Анны, но во много, много раз сильнее, ярче и больше, я видел здесь. Я был поражен этим зрелищем и тем, что мог не видеть его раньше.
Я остановился у лестницы, и вся сила моего внимания сосредоточилась на Божественной фигуре Великой Матери. Я благословлял человека – творца-ваятеля, чьи руки были так чисты, что могли отразить черты, Откровением посланные Земле.
Окружающее перестало существовать для меня, как Земля, отделенная от всей вселенной. Все скорби и слезы, все унижения и печали, радости и личные достижения – все исчезло как мир одной земли, как формы, живущие одно короткое мгновение земного воплощения. Я видел в себе и во всем только одну тропу Бесконечного. Никогда еще так ясно не сознавал я монолитности Жизни, кажущейся такой раздробленной в миллионах одухотворенных и неодухотворенных форм.
Я поднялся в часовню и приник к стопам Великой Матери. Я молил Ее благословить мой новый труд и путь самостоятельности, я жаждал развить – в меру моих сил и возможностей – всю мою верность до конца. Я услышал голос:
«Сказано тебе – только радостный видит ясно и может действовать в полную меру вещей.
Из всех наставлений помни глубже всех одно: кто хочет до конца своей верности служить Единой Жизни, тот ни на минуту не может выйти из кольца радости.
Каждое дыхание того, кто идет в мир для Сотрудничества с Единым, должно быть чистой радостью и наполнять все окружающее бодрой энергией.
Нет иного завета светлому сыну, как завет неомрачаемой радости.
Эпохи войн, упадка этики и нарушения устойчивого равновесия в людях, уродливого разложения честности и чести – ничто не может нарушить радостности тех, кто вышел не на бой с пороками братьевлюдей, но вышел гонцом Любви, неся Ее завет мира.
Радость не звенит, как золотая деньга, и не блестит, как лучи серебра. Радость бьет грешника, заставляет задумываться злодея и окрыляет чистого, если ее несет сын Света, верный до конца».
Голос умолк, но в руке моей очутился цветок Великой Матери, точьв-точь такой, какой дала Она мне в мое первое посещение часовни.
Если в тот первый раз я весь был объят огнем восторга и сознавал себя физически слабым и даже еле живым, то сейчас сердце мое было полно мужества. Я торжественно брал на себя дивное обязательство быть гонцом Радости. Я впервые почувствовал в сердце великое счастье всем существом любить Бога и все Его формы Жизни.
Простая доброта слилась во мне с уверенностью, что больше мне не надо «думать» о том, что я всегда не один, что всегда нас двое: мой Господь и я. Я сознавал себя неразрывно в Нем и Его в себе и только так мог теперь воспринимать всю вселенную и свой труд простого серого дня в ней.
Мой новый путь, предстоящие в нем труды и скорая разлука с Боголюдьми, как Раданда и И., – все было для меня только тропой Бесконечного, и мысли о себе уже не только не тревожили, но и не существовали.
Во мне не было больше перерывов сознания, что работа Учителя – работа, проводящая те или иные силы Откровения, а какое-то дело летящего сейчас – только простой умственный или физический труд, не идущий дальше обихода земли. Я не мог больше иметь ни скользящих встреч, ни пустых мелких дел – все, что я думал, видел, делал, – все становилось теперь делом не одного меня, во всем было действующих двое: мой Господь и я.
Как когда-то в моменты высокой духовности, я испытывал особенную тишину в сердце, особенное спокойствие, так и сейчас я не ощущал границ своего тела и песка пустыни. Я твердо знал, как далеко идут лучи Света, как они сопровождают каждого в его трудах и делах, если эти труды и дела ведут двое: человек и его Бог.
Мне послышалось вдалеке, в пустыне, пение, и я узнал неземные, похожие на звуки хрустальных колокольчиков, голоса Владык мощи. Я узнал Гимн, который они пели, и понял, что они посылают мне благословение в мой новый путь.
Сосредоточившись глубже, я увидел всех семерых Владык мощи стоявшими у подножия своей лаборатории стихий и посылающими мне благословение. Я вспомнил последние слова Владыки-Главы, с которыми он отпускал меня в мир, о том, что в физическом теле я возвращусь к ним еще раз и не скоро, но что видеть лично его, Владыку-Главу, и моего доброго Владыку-Учителя я буду не раз.
Теперь я видел их всех, принял их прощальное напутствие и понял, что буду и ими поддержан во все величайшие минуты напряжения, труда и борьбы, если только руки мои будут достаточно чисты и дух мой будет жить неразрывно слитым с Единым во мне.
Ничем не нарушаемая вокруг тишина, торжественный покой и радость внутри меня – все создавало такую гармонию, такое счастье жить, что я не заметил, как спустились короткие сумерки пустыни. Новая энергия жить в понимании себя послом Светлого Братства лилась из меня целыми струями радости, и вместе с тем я чувствовал, как тело мое поглощает золотые искры Великой Матери, становясь все крепче и бодрее.
Я приник в прощальном лобзании к Божественным рукам и давал обет нести энергию Света и помнить, что в труде среди людей каждое мое дыхание должно быть выдохом только радости и мира. Я погрузился в глубочайшее счастье, имени которому нет на человеческом языке…
Меня вернули на землю слова И., взявшего меня за руку:
– Сын мой. Много раз в жизни ученика чередуются периоды труда и отдыха. Но отдых ученика не похож на отдых обычного человека. Отдых его – это тоже труд, и очень напряженный труд, все для той же цели: блага людей. Отдых ученика – отдых-труд, это и есть повышение своих духовных сил, и следствием, отсюда вытекающим, идет повышение в знаниях тайн природы. Перед тобой лежит новое широкое поле труда, в котором ты будешь победителем, ибо ты вошел в ту ступень духовного сознания, где ты и твой Господь действуете вместе. С момента такого духовного прозрения уже нет для человека ни условностей земли, ни обособленного мира неба – для него есть тропы Вечности в земном непрестанном движении. Только с этого момента раскрывается вся сила чести в человеке, и он идет по земле мудрецом, хотя бы грамотность его была в зачатке. Рамки условностей человеческих исчезают, живет дух человека освобожденный. Все встречи, раньше тягостные, будут тебе теперь легки, так как и рамки людей будут разрушаться перед могуществом гармонии твоего существа. И каждый, независимо от личного желания, будет обнажать во встрече с тобой все лучшее, на что способен. Иди, мой сын, помни, что главнейшая задача твоего служения – быть писателем. Это твой путь – вызывать и творчеством мысли утверждать в людях их лучшие силы. Как бы многочисленны ни были сейчас твои обязанности, дела и встречи, писать начинай теперь же, пользуясь каждой свободной минутой, какую сумеешь вырвать. Никакая суета земли и эманации несносных и неспокойных толп людей не могут разбивать трудов тех, кто несет в себе Живую Вечность. И. обнял меня, и мы вместе вышли из часовни, когда тьма уже окончательно спустилась. Не успели мы выйти из аллеи гигантских тополей, как раздался удар колокола к вечерней трапезе, к которой мы едва поспели.
