Ведьма из трейлера. Современная американская мистика - Эрвин Хантер
Теперь же всё кончилось; происшествие на парковке прошлой ночью всё изменило. Ему надоела та инертность, с которой он решал проблемы. Он хотел снова ощущать себя живым, как он ощущал себя, когда играл в Игру. Боже, казалось, это было сто лет назад; он чувствовал себя разлучённым со своим прошлым, будто всё это происходило с другим человеком. Конечно, ведь он имел так мало общего с тем человеком; его бейсбольное воплощение легко бы нахерачило этой шпане.
Он снова хотел быть тем человеком.
Он взмахнул новой деревянной битой со всей силы, прорезав гладкой дугой холодный ночной воздух. Поначалу бита казалась чужеродной в его руке, а её потенциальная мощь — ограниченной, но это длилось недолго. Он удивился тому, как быстро возвращаются старые инстинкты. Его боковые удары были плавными, удары снизу — чистыми. Он представлял себе, как бьёт по хлёсткому лайн-драйву.
Он был в парке — зоне отдыха с одним незатейливым игровым полем. Он обнаружил его ещё раньше, проезжая мимо. Было темно, и никого вокруг — слишком соблазнительно, чтобы отказываться. Он стоял на основной базе с новой битой в руках, раз за разом отбивая воображаемые скользящие, кручёные, прямые. Он даже предпринял одну неудачную попытку обежать базы, сдавшись на середине пути между первой и второй. Ему следовало сбросить несколько дюжин фунтов, прежде чем он будет в состоянии провернуть нечто подобное. Его намерение добиться этого было непоколебимо.
Но было уже поздно — пора идти. Он вздохнул, затем сделал ещё один последний боковой удар, отбив воображаемый прямой Роджера Клеменса на «Зелёном монстре» Фэнуэй.
Уолтер отвернулся от игрового поля и двинулся в сторону машины, пробираясь через высокую некошеную траву. Подойдя к обочине, он заметил молодого человека в тренировочном костюме, двигающегося по тротуару. Мужчина запыхался, по всей видимости, после длинной пробежки. Мужчина окончательно остановился и склонился, уперев руки в колени и тяжело дыша.
Он явно выдохся, — подумал Уолтер, приближаясь к нему. Он держал биту в правой руке, покачивая за ручку между большим и указательным пальцами.
Мужчина выглядел крепким, натренированным. Он напомнил Уолтеру тяжелоатлета на стадионе. Его правая рука сжалась вокруг ручки, когда он зашёл за спину мужчине; левая рука заняла своё место под правой, приводя биту в нужное положение.
Почувствовав опасность на миг позже, чем надо, мужчина развернулся. Его рот приоткрылся, и он уставился на огромного мужика с большой дубинкой.
Уолтер улыбнулся. Лучший угол было сложно придумать. Голова мужчины была словно кручёный мяч, хоум-ран на блюдечке с голубой каёмочкой. Он взмахнул битой, толстым концом въехав в изумлённое лицо мужчины. Хруст кости под давлением дерева был бесконечно упоительным; это было так, словно он точно попал по прямому мячу Нолана Райана и разбил его в пух и прах.
Ему было хорошо.
По-настоящему хорошо.
Словно заново родился.
Позже, сидя в машине, он отчищал биту от крови полотенцем. Он насвистывал «Возьми меня с собой на бейсбол».
Он подмигнул оскалившему зубы трофею на приборной панели.
Мяч на память.
Боже, он себя чувствовал великолепно! После такого долгого нахождения в списке травмированных «Слаггер» вернулся, воскресший и окрепший.
И у него появилась новая игра.
Традиция
Эдвард Ли
Ты одна.
Она проснулась, медленно моргая, чтобы избавить глаза от этой темноты, но она отказывалась уходить. Вместо этого она отделилась, как потрёпанный занавес, сквозь который проникали лишь слабые лучи света. Было темно, намного темнее, чем ей нравилось, и так было до тех пор, пока она была здесь, сидя на лестнице и ожидая. Запах плесени и пыли стоял в носу.
Чего ты ждёшь, Эвелин?
Она нахмурилась на этот вопрос, зная, что ответ был там, возможно, прятался где-то в темноте, но она знала, что он не придёт. Была какая-то цель её присутствия здесь. Конечно, была.
Возможно, это была только неразумность затянувшегося сна, которая удерживала её здесь, или, возможно, это была не та цель, которую она хотела принять. Возможно, она была здесь, потому что это было укрытием. Но если так, то от кого или чего она скрывалась?
Она заставила себя улыбнуться.
Ты — дурочка.
Да, скорее всего, это было так. Ведь Чэд всегда говорил…
Чэд!
Она ухватилась за это имя, словно пловец, сжимающий спасательный круг, и на мгновение его лицо появилось из мрака перед ней: бледное, продолговатое, на короткое время освещённое холодным светом далёкой луны сквозь дыру в гнилой крыше наверху. Затем он исчез, унесённый, как семена одуванчика на сильном ветру. Она смотрела, как он удаляется, пока его не поглотили тени, растянувшиеся по полу в коридоре.
Наверху раздался тихий скрип, когда паркетная доска в пустынной комнате напомнила о себе, затем ещё раз.
Дом помнил всё.
Она была в одиночестве в пустом доме, где не было ничего, кроме ночи и одинокого клинка жёлтого лунного света, который, освобождённый от облаков, пробивался сквозь дыру в крыше над её головой. Эвелин коснулась его своей тонкой рукой и вздохнула.
Хотя она не боялась того, где оказалась, она боялась, что никогда не вспомнит. зачем она здесь, и поэтому будет вынуждена оставаться, играя в привидение, пока её поражённый ум изо всех сил пытается вспомнить… почему?
Почему она здесь?
Упала ли она во время исследования этого дома? Возможно, она ударилась головой в то самое место, где сохранились воспоминания об этом? Она осторожно прощупала заднюю часть головы и обнаружила только паутину, грязь и что-то похожее на кусочек сухого листа, который она сняла и выбросила. Не было ни боли, ни синяков, ни засохшей крови, и теперь, когда сознание успело вернуться полностью, никакой дезориентации, кроме очевидной зияющей дыры в её воспоминаниях.
Отсутствие какой-либо видимой мотивации для её пребывания в таком любопытном месте заставило её кратко рассмотреть возможность того, что всё это было сном, хотя и странным, в котором она, очевидно, мало что могла сделать.
Знаю ли я это место? — она задавалась вопросом и смотрела на своё окружение во мраке.
Большинство ступенек лестницы было сломано, старая красная ковровая дорожка, которая когда-то придавала ей царственный вид, теперь была изношена и местами порвана. Куски старой мраморной плитки на полу всё ещё можно было разглядеть под хаосом штукатурки, сломанной мебели и осколков старой люстры. Через образовавшуюся дыру в потолке прихожей она могла видеть зазубренные края сломанного пола верхнего этажа и комнату прямо над собственным разрушенным потолком, а за ним и ночное небо, испещрённое растекающимися звёздами и размытой луной.
