Бхагаван Раджниш - Заратустра. Смеющийся пророк
...Так говорил Заратустра.
О СТАРЫХ И НОВЫХ СКРИЖАЛЯХ часть 1
16 апреля 1987 года
Возлюбленный Ошо,
О СТАРЫХ И НОВЫХ СКРИЖАЛЯХ Часть 1
Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные. Когда же настанет час мой? Час моего нисхождения, час заката моего: ибо снова хочу я идти к людям.
Пока еще жду я: ибо тому, что час мой настал, должно предшествовать знамение — смеющийся лев со стаей голубей.
В ожидании я говорю сам с собой, как тот, у кого достаточно времени. Никто не рассказывает мне ничего нового: вот я и расскажу сам себе — о себе.
Когда пришел я к людям, то обнаружил, что восседают они на старом предубеждении своем: все верили, что давно уже знают, что есть для человека добро, и что — зло.
Чем-то отжившим и утомительным казался им спор о добродетели, а тот, кто хотел хорошенько выспаться, разглагольствовал перед сном о "добре" и "зле".
Эту сонливость встряхнул я, когда начал учить: никто еще не знает, что есть добро и зло, никто, кроме созидающего!
Созидает же тот, кто придает земле смысл и дарует ей будущее, а человеку — цель; он же и создает добро и зло.
И велел я им опрокинуть их старые кафедры и все, на чем восседало их чванливое самодовольство; я велел им смеяться над всеми их учителями добродетели, поэтами, святыми и избавителями от мира.
Я велел им смеяться над мрачными их мудрецами и над всеми, кто когда-либо сидел на древе жизни, подобно черному пугалу...
...и смеялся я над их прошлым и его сгнившим, развалившимся великолепием.
Поистине, подобно безумцам и проповедникам покаяния, излил я гнев свой на все, что было у них великого и малого: "Лучшее их ничтожно, плохое и дурное их ничтожно!" — так смеялся я.
Криком и смехом изливалась из меня мудрая страсть моя, дикая мудрость моя, в горах рожденная! Высочайшая страсть моя, шумящая крыльями!
И часто, когда я смеялся, она внезапно увлекала меня вдаль и ввысь: и летел я, трепеща, как стрела, в напоенном солнцем восторге:
— туда, в далекое будущее, которого не видела еще ничья мечта, на Юг, столь знойный, что и не снился художникам; туда, где боги, танцуя, стыдятся всяких одежд;
— так говорю я сравнениями, запинаясь и хромая, как все поэты: поистине, стыжусь я того, что приходится мне быть еще и поэтом!
Туда, где всякое становление казалось мне божественным танцем и дерзким весельем, а мир — разрешенным от уз и свободным, стремящимся снова и снова к себе самому...
— где само время казалось мне блаженной насмешкой над мгновениями, где необходимостью была сама свобода, блаженно игравшая жалом своим:
— где нашел я и старого дьявола своего, и извечного врага — Духа Тяжести со всем, что создал он — Насилием, Законом, Необходимостью, Следствием, Целью, Волей, Добром и Злом...
В последний раз иду я к людям: среди них хочу я свершить закат свой и, умирая, дать им свой самый богатый дар!..
...Так говорил Заратустра.
Заратустра верит лишь в одну религию: религию эволюции. Естественно, если эволюция — религия жизни, то ее принципом должно быть изменение — постоянное изменение. Все религии зависят от вечных и неизменных ценностей; их ценности определены раз и навсегда.
Жизнь непрерывно изменяется; их ценности статичны и теряют связь с существованием. Это создает в человеческом уме огромное напряжение. Если он придерживается этих ценностей, он перестает быть современным; он больше не соприкасается с живым источником жизни. Если он не следует им, он чувствует вину, он чувствует себя безнравственным, он чувствует себя нерелигиозным. И тогда его охватывает страх.
Поэтому человек все время колеблется между жизнью и так называемыми вечными ценностями. Где бы он ни был, все он делает вполсердца. Где бы он ни был, он несчастен - ибо радость рождается лишь тогда, когда вы живете с полным сердцем.
Радость — не что иное, как аромат полного сердца, а несчастье — порождение сердца, рассеченного на части, разбитого на фрагменты.
По мнению Заратустры, есть только одно неизменное, и это — само изменение. Все меняется, кроме изменения. И сознание человека будет отвечать на каждую перемену — не в соответствии с какими-то застывшими ценностями, но в соответствии с его бдительностью, сознательностью, в соответствии с его спонтанностью.
В видении Заратустры спонтанность должна играть очень фундаментальную роль. Если ценности не фиксированы, то единственным источником, из которого вы можете почерпнуть ценности, будет ваш спонтанный ответ реальности, в которой вы находитесь. Он будет свежим и новым; и не нужно чувствовать никакой вины. Вы должны жить сейчас. Люди, который жили пять тысяч лет назад, не имели никакого представления о том, какой будет жизнь в будущем. Они определяли свои ценности соответственно своему времени.
Например, четырнадцать столетий назад родился ислам, и он родился в великой Аравийской пустыне. В Аравии была проблема: женщин там было в четыре раза больше, чем мужчин, потому что мужчины постоянно воевали друг с другом, сражались друг против друга, убивали друг друга. В результате женщин оказалось в четыре раза больше, и это превратилось в серьезную проблему для общества. Таково было положение, и реакция Мухаммеда была очень спонтанной. Он решил, что каждый мусульманин может иметь четыре жены. Но мусульмане во всем мире до сих пор настаивают, что им следует иметь четырех жен. Положение изменилось: число мужчин и женщин сравнялось. И настаивать: "Поскольку в наших религиозных писаниях разрешено иметь четыре жены..." Делать из этого вечный закон — явная глупость.
Но такова ситуация во всех религиях. Они правильно отвечали своему времени, но время не останавливается. Жизнь — текущая река. Она вступает в новые районы, новые территории, она охватывает новые возможности, и она должна быть к ним бдительной.
Нельзя жить согласно прошлому.
Это одно из главных учений Заратустры: нужно жить согласно настоящему, осознавая будущее. И следует помнить: то, что правильно для меня, правильно не для всех, и то, что правильно для меня сегодня, не обязательно будет правильным завтра. Наши ценности должны соответствовать жизни — а не наоборот.
В тот момент, когда вы пытаетесь привести жизнь в соответствие со своими ценностями, вы становитесь разрушителем жизни, жизнеотрицающим. А разрушить жизнь - значит разрушить себя. Тогда вашим уделом будет несчастье.
Заратустра говорит: Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Жизнь меняется так быстро, что к тому времени, когда вы написали законы, они уже устаревают. Вот почему Заратустра говорит: Я сижу здесь и жду: вокруг меня старые разбитые скрижали, а также новые, наполовину исписанные.
Почему наполовину? Потому, что к тому времени, когда вы их допишете, они будут уже неактуальны. Нужно жить спонтанно, а не соответствовать каким-то писаным законам. Нужно взять ответственность целиком на свои плечи.
Он не может сказать... потому что это было написано Ману пять тысяч лет назад, или Моисеем четыре тысячи лет назад, или сказано Иисусом два тысячелетия назад. Возможно, это было правильно в то время, когда утверждалось, но теперь все эти скрижали законов разбиты. А новые написаны наполовину. Новые скрижали никогда не будут дописаны. К тому времени, когда они будут дописаны, они станут старыми, их разобьют и бросят в ту же кучу, что и старые.
Когда же настанет час мой? Он говорит: "Я жду". Чего?
— жду своего часа... час моего нисхождения, час заката моего: ибо снова хочу я идти к людям.
Теперь, пожив в горах, в уединении, его видение прояснилось, и также ему стало яснее человеческое невежество. Он чувствует, что появилась возможность; может быть, он сможет принести какой-то свет в темную ночь человечества.
Пока еще жду я: ибо тому, что час мой настал, должно предшествовать знамение. Он очень чувствительный человек. Он хотел бы дождаться точного времени — когда его смогут услышать, когда его смогут понять. Как ему узнать, что пришел его час?
Есть символ, который возвестит этот час: смеющийся лев со стаей голубей.
Когда лев засмеется вместе с невинными голубками — мое время пришло. Когда лев сможет играть с невинными детьми — мое время пришло. Другими словами, согласно его категориям, верблюд становится львом, когда он восстает против рабства, и лев становится ребенком, когда он дорастает до невинности.
И пока человечество не достигнет этой невинности, для него невозможно понять Заратустру.
