Елена Коровина - Диагностика богатства, или Энергетический код процветания
– А я дом купил – просторный, недалеко от театра. И записать дом хочу на твое имя!
Дом и вправду оказался огромен. Лиза ахала – сколько же слуг надо нанять, чтобы содержать его в чистоте? И тут ее осенило. Дом стоит прямо на берегу реки Неглинки – вот где можно устроить новые московские бани. Их ведь в городе крайне мало. Да только приобретенного участка для строительства мало, надо у соседей землю покупать. Продали бриллианты из княжеской шкатулки, но средств не хватало. Вот тогда-то Лиза и предложила продать кольцо, подаренное «матушкой».
– Да ты умница! – ахнул Сила. – Неужто не жаль?
Лиза только плечиком повела: для общего дела ничего не жалко. Так на высочайшие подарки и начали возведение новых московских бань.
Сандуны
Стройка шла долго – только в 1806 году открылся новый «банный дворец». Зато были учтены новейшие достижения и, главное, проведен водопровод – ведь в старых московских банях посетители сами черпали воду из Неглинки при помощи нехитрого «журавля». На случай пожара здание возвели каменное, с тремя отделениями – простонародным, купеческим и дворянским, в каждом – женские и мужские раздевальни, мыльные и парилки. Наняли самых опытных банщиков да расторопных слуг. Главному банщику Сандунов выдал несколько серебряных шаек – для особо знатных персон и особо позаботился о буфете с большим выбором напитков. А вместо тесных предбанников Лиза уговорила мужа сделать небывалое – большие и чистые раздевальные залы, а в дворянском и купеческом отделениях – даже с зеркалами и мягкими диванами. Пусть люди не просто моются, но общаются всласть! И ведь права оказалась – уже на другой год образовался своеобразный банный клуб – все, кто собирался в знаменитых московских салонах да в «аглицком» клубе, валом повалили к Сандуновым. И молодой Пушкин там бывал, и Денис Давыдов, и московские градоначальники с высшим купечеством. И все величали бани ласково – «Сандуны».
И сразу же легенды банные появились – женщины заговорили о том, что, коль помоешься из серебряной сандуновской шайки, сразу станешь самой желанной для своего мужчины, как Лиза для Силы Николаевича. Невесты в баню перед свадьбами повалили, дамы в годах за серебро банное аж дрались. Лиза только смеялась, подначивая мужа:
– Прикупи серебряных шаек побольше. Они нам золото принесут!
Потеря
Жить бы без хлопот и радоваться, да только стал Сила у друзей неделями пропадать, к жене интерес потерял. Расстроенная Лиза решила меры предпринять – сама пошла в «Сандуны» из серебряной шайки помыться. Раз вся Москва говорит, что серебро – заговоренное, неужто не поможет оно хозяйке?!
Сняла Лиза отдельный кабинет, набрала полную шайку горячей воды да и услышала женский голос из соседнего кабинета:
– Говорят, хозяин бань, актер Сандунов, теперь целыми днями в особняке дворянки Столыпиной просиживает. Да не саму Столыпину привечает, а ее дворовую девку Лизавету Горбунову.
– Не дворовая она уже! – хихикая, отвечал другой голос. – Столыпина ее за воспитанницу держала, а теперь и вовсе вольную дала. Так что Сандунов одну Лизавету на другую сменял, и ведь что та, что другая – без рода без племени!
Лиза выскочила из бани, едва накинув салопчик на мокрое тело. Вбежала в дом, задыхаясь от слез, на кровать бросилась. Что же это?! Она ради Силы из родного Петербурга в незнакомую Москву уехала, считай, сцену бросила – ведь здесь ей петь почти нечего. А он изменщиком оказался: жену на дворовую девку променял.
До ночи она прорыдала. А ночью во сне покойную матушку-императрицу увидела. Та гневалась:
– Говорила я тебе, Уранова, никому мой перстень заветный не отдавай! А ты его ради каких-то бань продала. Вот и парься теперь!..
Наутро Лиза приказала слугам собираться:
– В Петербург уедем!
Так что, когда через день вернулся Сила домой, там было пусто – ни жены, ни слуг.
В Петербурге Елизавета Семеновна Сандунова вновь стала петь на императорской сцене – и опять с фурором. Тем временем изменщику Силе пришлось-таки оставить сцену – любовь с дворовой девкой не прошла незамеченной для театрального начальства. Да и со здоровьем начались проблемы. И в 1820 году Силы Николаевича не стало.
Как-то Елизавета Семеновна приехала по делам в Москву. И сильно простудилась. Верные слуги отпаивали хозяйку липовым чаем. Поправившись, Сандунова решила себя побаловать – пошла в ювелирную лавку. Склонилась над витриной и ахнула – в синей бархатной коробочке светился тот самый перстень с бриллиантом. Домой она вернулась сияющая. Но уже к вечеру загрустила:
– Вот нашлась потеря, да уж Силы нет. Некому подарить!..
В ночь на 22 ноября 1826 года Сандунова легла спать, надев на безымянный палец вновь обретенный перстень. Как оказалось, в последний раз: к утру ее нашли бездыханной.
* * *Мораль понятна: заветный подарок, тем более тот, с которого начиналась счастливая полоса жизни, никогда и никому даже отдавать нельзя, тем более продавать . Умная Лиза думала, что, отдав перстень на «общее дело», она еще больше «привяжет» к себе и любовь, и дружбу, и взаимопонимание Силы. Но ведь, во-первых, в результате продажи кольцо попало не к Силе, а к совершенно чужому человеку – ювелиру. А во-вторых, внося свой склад в «общее дело», стоит сто раз подумать: ведь это сегодня дело – общее, а что будет завтра?…
Нет, нельзя отдавать свое заветное, даже во имя самой благой цели. Ведь перстень императрицы ввел когда-то Лизу Сандунову в мир богатства и счастья, но он же и вывел ее оттуда. И главное, Сандунова сама отдала перстень, считай, что сама по собственному желанию отказалась от счастья и богатства. Кого же тут винить?…
Конечно, Лизе хотелось как лучше. Русский человек вообще готов на все «ради общего дела», особливо ради общей идеи. А что получится – читайте дальше.
История пятая. Плата за идею
Его называли «первым гражданином земли русской», «Великим Книжником», «человеком, который научил Россию читать». В конце XIX – начале ХХ столетия не было в стране ни аристократического особняка, ни крестьянской избы, ни школы, ни института, где не говорили бы о нем с почтением. Потому что именно он, Иван Дмитриевич Сытин, первым в России стал печатать книги ценой лишь в одну копейку и вопреки всем ученым мнениям сумел сделать невозможное – приохотить простых жителей российской глубинки к чтению. Только за 10 лет работы (с 1901-го по 1910-й) он выпустил 212 миллионов книг, не считая миллионов газет и журналов, а за полвека – и посчитать невозможно! Это Сытин привел всех классиков, начиная с Пушкина, и всех современных ему писателей (и Лескова, и Толстого, и Чехова) в каждый российский дом. Он так рвался «нести идеи добра в массы», «работать для просвещения народа». Недаром все были уверены, что он – «богатырь, чей подвиг не забудет ни один человек просвещенной России».
Господа читатели, вы помните Сытина? Ну хоть кто-нибудь сегодня знает о том, какую цену пришлось заплатить книжнику за «плоды просвещения»?…
Царский портрет
20 мая 1882 года Москва бурлила, открывая Всероссийскую промышленно-художественную выставку. В час дня с помпой прибыл император Александр III. Академик Боткин, проводивший «экскурсию», ухитрился и подвел-таки государя к стендам с книгами. Император обвел скучающим взглядом вызолоченные фолианты, зевнул и вдруг уставился на тоненькие книжечки без обложек.
– Это дешевые книги для крестьянства! – начал объяснять Боткин.
Но император пожал плечами и зашагал прочь.
Иван Сытин скрипнул зубами: конечно, «некрасивые книжки» господам не интересны. Только такой чудак-романтик, как он, Ванька, мог подумать, что государь оценит издание книг для народа… Впрочем, еще не поздно блеснуть! Александр ведь зайдет в павильон промышленности. А там у Сытина стоит готовая к работе первая печатная машина, изготовленная в России. До того всю печатную технику-то из Европы возили.
Сытин влетел в павильон, крича рабочим:
– Запускай!
И вот едва император подошел к машине, прямо ему в руки вылез лист с изображением… его августейшей особы. Сытин крякнул – кто будет недоволен сам собой? Вот и императорское удовлетворение выразилось в присвоении продукции Сытина серебряной медали.
Мечта молодого книжника
«Крестьянская книга, ясно, «золота» не получит!» – с горечью думал Сытин, забирая награду. Но мечтал ли он вообще о каких-либо наградах 16 лет назад, когда впервые попал в Москву, не имея ни жилья, ни денег? Было ему тогда 15 лет, и он числил себя вполне «бывалым» – уже лет шесть странствовал по России. Родился Иван в 1851 году в деревне Гнездниково Костромской губернии в семье волостного писаря. По русской привычке папаша был подвержен «припадкам меланхолии», проще говоря, запоям. И потому, кое-как осилив в церковно-приходской школе счет-грамоту, Ваня сбежал от домашних побоев. Помогал купцам на Волге. Один знакомый дал ему рекомендательное письмо к московскому меховщику Шарапову. Да только в меховой лавке места оказались заняты. Но, на Ванино счастье, старый купец Шарапов имел и другую лавку – книжную. Туда и взял Ваню «мальчиком» – на самую черную работу. Но справился Ваня. Не перечил, не крал и так старался, что бездетный старик посчитал Сытина благоприобретенным сыном и все печатное дело в его руки передал. Правда, дело было не ахти – не уважал старообрядец Шарапов издания книг, только лубочные картинки для русской деревни печатал. Но Ваня Сытин мечтал именно о книгах. Чуть не каждую ночь снилась ему собственная типография: белые рулоны бумаги, подвешенные к потолку, машины, печатающие книги. Мечта начала сбываться после женитьбы. Дочь почтенного московского кондитера, Дуня Соколова, принесла жениху четыре тысячи приданого, и благодетель Шарапов дал на свадебное обзаведение три тысячи. Правда, на такие деньги большую типографию не откроешь, но сметливый Иван выписал из Франции современный литографский станок. Эта невиданная заморская диковинка сама красила листы в пять красок. А ведь до того лубки раскрашивались вручную всего-то в три краски – иначе замучаешься. Так Сытин первым в России перешел на современное литографское производство. И тиражи его лубков перевалили за миллион. Вот вам и деньги на настоящую типографию!
