Рудольф Штейнер - Метаморфозы душевной жизни.Путь душевных переживаний. 2 часть
Мы видим, что человеческая речь должна основываться на упомянутом нами тройном соответствии. Но что чему должно соответствовать? Как осуществляется подражание в физическом теле? Подражание в физическом теле строится на том, что мы в движениях нашего голосового аппарата подражаем тому, что воспринимаем как внешнюю деятельность, как внешние вещи, которые производят на нас впечатление; мы воспроизводим всё, что слышим сначала как отражающийся звук, становясь посредством принципа физического тела подражателями внешним впечатлениям, точно так же, как художник подражает действительности, которая состоит не из красок, холста, света и тени, а из совершенно иных элементов. Как художник подражает с помощью света и тени, так мы подражаем подступающему к нам извне, совершая подражательные движения органами, образованными из воздушной стихии. Поэтому то, что мы воспроизводим в звуке, действительно является подражанием сущности вещей, и наши гласные и согласные суть не что иное, как отображения и подражания тому, что производит на нас впечатление извне.
Затем, в эфирном теле мы имеем образную работу. В эфирное тело врабатывается то, что мы можем назвать символикой. Поэтому мы должны считать понятным, что сначала посредством подражания возникают первые элементы нашей речи, но затем они, как бы отрываясь от внешних впечатлений, развиваются и перерабатываются дальше. Эфирное тело в символике, как при сновидении, перерабатывает то, что более не подобно внешнему впечатлению, и в этом состоит продолжающаяся деятельность звука. Эфирное тело сначала перерабатывает то, что является одним только подражанием, затем это подражание перерабатывается в эфирном теле самостоятельно, становясь благодаря этому независимым. Таким образом, то, что мы переработали внутренне, соответствует внешним впечатлениям только символически, образно. Здесь мы больше не являемся только лишь подражающими.
И наконец, третье. Желания, аффекты, всё, что живет внутренне, выражается в астральном теле и действует опять так, что звук преобразовывается дальше. То есть внутренние переживания как бы излучаются в звук изнутри. Боль и удовольствие, страдание и радость, желания, страсти — всё это излучается в звук, и благодаря этому в звук входит субъективный элемент. То, что является одним только подражанием, что сформировано далее как речевой символ в ставшем самостоятельным звуковом или словесном образе, теперь преобразуется дальше, пронизываясь тем, что человек переживает внутренне как боль и удовольствие, горе и радость, страх и ужас и так далее. Всегда должно быть внешнее соответствие, которое в звуке отрывается от души. Если душа выражает внутренне то, что она переживает, дает переживаемому как бы отзвучать, закончиться в звуке, то сначала она должна искать для этого внешнее переживание. Поэтому должно сказать: третий элемент, в котором внутренне, душевно выражаются в звуке горе и радость, боль и удовольствие, ужас и прочее, обязан искать сначала то, что ему соответствует. При подражании повторяется внешнее впечатление; внутренний же звуковой образ, или то, что возникло как символ, является дальнейшим развитием. Но то, чему человек дает прозвучать только из внутренней радости, боли и так далее, было бы лишь таким излучением, излиянием, которому ничто не соответствует. Это соответствие между внешним существом и внутренним переживанием, то есть то, что здесь имеет место, мы постоянно можем наблюдать у наших детей, когда они учатся говорить. Ребенок начинает преобразовывать в звук то, что он чувствует. Когда ребенок начинает говорить "па" или "ма", это есть не что иное, как внутреннее излияние аффекта в звук.
Это всего лишь излияние внутреннего. Но когда ребенок выражает себя таким образом и к нему, например, подходит мать — он замечает, что радости, которая выражается внутренне, изливаясь в звуки "ма", соответствует внешнее событие. Ребенок, естественно, не спрашивает, как в данном случае это соответствует приближению матери. Здесь соединяются вместе внутреннее переживание радости или боли и внешнее впечатление. Внешнее впечатление соединяется с тем, что изливается изнутри. Это третий род действия речи. Поэтому мы можем сказать: речь настолько же возникает извне вовнутрь посредством подражания, насколько она возникает посредством того, что можно назвать присоединением внешней действительности к нашему внутреннему выражению. Ибо то, что приводит из внутреннего к выражению ("ма", "па"), образует слова "мама" и "папа", так как при этом выражении ребенок чувствует удовлетворение при приближении отца или матери, что происходит бесчисленное количество раз. Всякий раз, когда человек видит, что за внутренним выражением что — то следует, тогда то, что является выражением внутреннего существа соединяется, для него с чем — то внешним.
Всё это происходит без участия Я. Оно начинает действовать позднее. Вышесказанное показало нам: то, что предшествует Я, работает над такой конфигурацией, которая лежит в основе человеческой способности к речи. И благодаря тому, что здесь вступает Я, когда уже созданы основы речи, язык членится в соответствии с сущностью Я. Благодаря этому проявления, соответствующие телу ощущений, пронизываются душой ощущающей; образы и символы, соответствующие эфирному телу, пропитываются душой рассудочной. Человек изливает в звук то, что переживает в душе рассудочной, и таким же образом изливает то, что переживает в душе сознательной, что прежде было только подражанием. И таким образом постепенно возникли те области нашей речи; которые являются воспроизведением внутренних переживаний души.
Чтобы понять сущность языка, нам следует уяснить себе: в нас живет нечто такое, что действовало до Я и до всякой деятельности Я, и Я только потом влило то, что оно могло образовать, сформировать. Тогда мы не будем выдвигать требований, чтобы язык точно соответствовал тому, что исходит из Я, чтобы язык точно соответствовал нашему духу, всему интимному нашего индивидуального существа; надо уяснить себе, что в языке мы не можем видеть непосредственного выражения Я. Символически, например, работает дух языка в эфирном теле, подражающе — в физическом теле, всё это вместе с тем, что он выработал из души ощущающей, выдавливая из нее внутренние переживания, так что в звуке мы имеем излияния внутренней жизни. Всё вместе взятое дает право сказать, что язык вырабатывается совсем не согласно современным представлениям о сознательном Я, но, если мы хотим с чем — то сравнить выработку языка, можем сравнить ее только с художественным творчеством. Как мы не можем требовать от произведения художника, чтобы оно соответствовало действительности, так и не можем требовать, чтобы язык копировал то, что он должен воспроизвести. В языке мы имеем нечто такое, что воспроизводит существующее вовне как образ, так же как художник воспроизводит то, что находится вовне. И мы можем сказать, что прежде, чем человек стал самосознающим духом в современном смысле, в нем действовал художник, в нем действовал дух языка. Мы поселили наше Я в жилище, где прежде творил художник. Даже если этим и сказано опять — таки нечто образное, для этой области это является истиной. Мы смотрим в подсознательную деятельность и чувствуем: мы имеем там в себе нечто, что сотворило из нас говорящих людей, сотворило подобно произведению искусства. И поэтому язык мы должны постигать по аналогии с произведениями искусства. Для этого нам не следует забывать, что всякое произведение искусства мы можем постичь лишь настолько, насколько позволяют средства данного искусства. Поэтому и язык должен налагать на нас определенные ограничения. Если бы на это обращали внимание, то заранее была бы исключена возможность появления такой педантичной работы, как "Критика языка" Фрица Маутнера. Его критика языка исходит из совершенно ложных предпосылок, а именно что языки различных народов никоим образом не отражают объективной действительности. Должны ли они и могут ли они это делать? Язык может передавать действительность настолько же мало, как картина, воспроизводящая внешнюю действительность с помощью красок, света и тени на холсте. С художественным чувством должен постигаться тот дух языка, что живет в деятельности человека.
Всё это могло быть изложено лишь в общих чертах. Но если знают, что в человечестве действует художник, формирующий язык, тогда поймут — насколько различными ни были бы отдельные языки, — что в языках разных народов художественное чувство работало по — разному. Тогда мы поймем, как этот Дух Языка — назовем эту действующую посредством воздуха сущность Духом Языка, — проявляясь в человеке на относительно низкой ступени, работает как атомистический дух, который может соединять целое из отдельных частей. Существует возможность такого устройства языка, при котором из отдельных звуковых образов составляются целые предложения.
