Сергей Кормилицын - Тайны рун. Наследники Одина
Кое-какие элементы рунического наследия сохранились благодаря стараниям людей, склонных к занятиям магией. Правда, для таких занятий нужно было иметь очень и очень высоких покровителей, способных защитить взыскующих тайного знания от карающей руки церкви и инквизиции. У каббалиста Иоанна Буреуса такой защитник был — шведский король Густав Адольф. Благодаря добрым отношениям короля и книжника до нас дошло много описаний рунических камней Скандинавии, в том числе и тех, что считаются ныне утерянными. Только записи ученого XVII в. остались от камней, подчас намеренно разбивавшихся священнослужителями или использовавшихся фермерами в качестве строительного материала. Письмена на камнях и скалах всегда занимали ученых, и тем из них, кто находился под покровительством монархов или дворян, в должной мере сильных, чтобы оспаривать решения церкви, удавалось изучить предмет своего интереса достаточно тщательно[17]. Хотя, конечно, ни о каких систематических исследованиях в те времена не было и речи.
Другое доказательство живучести древних знаков до сих пор можно увидеть на стенах старых домов и хозяйственных построек крестьянских усадеб Германии. Так называемую руну «Хагал»
— (в начертании — косой крест, перечеркнутый вертикальной линией), часто толкуемую создателями рунических оракулов как «ограда», «крепость», «защита[18]», еще в первой трети минувшего века использовали как защитный знак, оберег, при этом зачастую не имея представления о ее тайном значении. Дело в том, что, хотя часто о «Хагал» говорится как об отдельной, самостоятельной руне, на деле это творение опытного эриля, «биндеруна»: слитые воедино
— «Альгиц» (или в немецкой традиции «Ман»), означающая «защищенность», «закрытость», и
— «Тейвац» (в германской традиции «Тюр»), символизирующая защиту активную, с оружием в руках. Символическое значение того знака, который они образуют в слиянии, как нельзя лучше отвечает задачам оберега, но знали ли, мягко говоря, не слишком образованные крестьяне, что они рисуют или вырезают на стенах своего жилища? Скорее всего — нет. Однако «Хагал» пережила века, подчас соперничая в частоте использования с крестом. Церковь смотрела на такие рецидивы язычества с неодобрением, однако жестоко за них не карала — ей хватало иных забот. Религиозные войны, Реформация и контрреформация, могучим валом прокатившиеся по северу Европы, начисто смели все, что не уничтожил торжествующий католицизм.
ПОДНЯТЫЕ РУНЫ
Но развяжет язык молчаливый гранит
И ожившее прошлое заговорит…
Владимир Высоцкий «Баллада о времени»Новый интерес к наследию предков возник на волне романтических настроений начала XIX в. Очарованные таинственностью рубленых знаков Футарка, германские исследователи обратились к ним и взялись за исследование со всем типично немецким упорством и педантичностью. Не удивительно, что под таким натиском завеса тайны над старинными письменами приоткрылась, дав жизнь новому разделу науки на грани истории и языкознания — рунологии. Правда, помимо романтических настроений, свойственных тому времени, был и еще один момент, подхлестывавший интерес к тайным знакам древних германцев: Германия, расколотая после Тридцатилетней войны на множество мелких государств, отчаянно нуждалась в некой общей идее, которая могла бы сплотить немцев, дать им подтверждение национальной идентичности. Тем более — после наполеоновских войн и всплеска вызванного имперской оккупацией патриотизма. Интерес к древней истории, к культуре предков был на этом фоне вполне естественным.
Собственно, не одни только немцы взялись в тот период исследовать свое прошлое. Во многих государствах Европы, в том числе и в России, происходил в ту пору настоящий исторический бум: коллекционеры составляли библиотеки древних рукописей и актов, археологи вскрывали погребальные курганы, светские любители истории превращали в салонное событие исследование содержимого тысячелетней давности амфоры или развертывание египетской мумии. Но особенно увлекательной стала в ту пору тема дешифровки древних письмен и знаков.
Этот интерес буквально подхлестнуло открытие Жана Франсуа Шампольона[19], дешифровавшего иероглифическую надпись на Розеттском камне и предложившего методику чтения древнеегипетских текстов. Однако немцам обращаться к столь древней истории никакого резона не было: таинственные письмена были у них, что называется, под рукой. И в 1821 г. в свет выходит первая серьезная научная работа, посвященная древнегерманским идеограммам, — книга Вильгельма Гримма[20] «О немецких рунах». Сказать, что она вызвала фурор в обществе, пожалуй, нельзя, однако определенный интерес к исследованию рун эта книга вызвала. А к середине XIX в. руны, германская мифология, старинные традиции стали настолько неотъемлемой частью немецкой национальной идеи, что образованному человеку было как-то неудобно не иметь хотя бы поверхностного о них представления. Тем более что к этому времени на сцене появился такой яркий персонаж, как Рихард Вагнер[21]. «Тангейзер», «Лоэнгрин», «Тристан и Изольда», тетралогия «Кольцо нибелунга» вызвали живейший интерес к германской истории, причем не только в Германии, но и далеко за ее пределами. «Старые времена» неизбежно романтизировались, действительность обрастала легендами, а факты — догадками. На волне этого интереса, к слову, вышла в свет книга второго из братьев Гримм — Якоба[22] «Немецкая мифология», посвященная, помимо прочего, языческим культам прагерманцев, в том числе и культу Вотана.
Во второй половине XIX в., впрочем, интерес к истории, основанной на документах, археологических находках, свидетельствах современников, несколько подугас. Нет, конечно, среди академических ученых вовсю продолжались жаркие споры о генезисе рун, о том, произошли ли они из испорченной латиницы, как заявлял доктор Людвиг Виммер[23], или, как считали его оппоненты, из греческого курсива. Но кого из обывателей интересовали эти высоконаучные споры? Гораздо интереснее для массовой публики к этому времени стал вопрос о достижении личного могущества при помощи потусторонних сил. Гнет разом навалившегося на Европу технического прогресса был для среднего европейца столь тяжел, что он искал спасения в эзотерике, в мистике, где угодно, лишь бы не чувствовать своего постепенного, но неуклонного отставания от жизни, все более и более изменявшейся под руководством «яйцеголовых».
Собственно, в этом одна из причин, отчего всего через несколько десятилетий после описываемого периода Адольфу Гитлеру и иже с ними так легко удастся подмять под себя «Германию герра профессора». Профессора, ученые, высоколобые специалисты по решительно всем вопросам, подчас недоступным пониманию среднего бюргера, утратили к тому времени авторитет среди толпы, стали из героев, как это было в середине XIX в., антигероями. Но начиналось это, повторимся, уже тогда, в последние десятилетия уходящего века пара.
Итак, на смену интересу к, так сказать, вещественной истории, пришло новое увлечение — мистика и поиски древнего знания. В весьма значительной степени за эту смену приоритетов ответственна наша соотечественница Елена Блаватская[24]. Впрочем, в Европе хватало мистиков и без нее, однако индийско-тибетскую ориентацию принесла именно она. Точнее, обратила на нее внимание. Книги, подобные сочинению немецкого философа Шлегеля «О языке и мудрости индусов», издавались с самого начала XIX в., но широкая публика не обращала на них особого внимания, а явление мадам Блаватской, активно «отыгрывавшей» образ обладательницы древнего знания, произвело впечатление на многих и многих. Сложно представить, как без ее участия развилась бы арийская идея, ставшая впоследствии одним из основных элементов расового учения национал-социализма[25].
По меньшей мере Йорг Ланц фон Либенфельс — один из создателей расовой теории, — оказавший серьезное влияние на становление мировоззрения Адольфа Гитлера, многие элементы доктрины Елены Блаватской использовал, искусно встроив их в собственные умозаключения.
Отвлечемся на краткое время от истории рун: этот человек заслуживает того, чтобы о нем рассказать чуть подробнее. В современной историографии его имя если и упоминают, то лишь для того, чтобы очередной раз заявить о его безумии и невменяемости. Впрочем, если верить тем, кто, описывая историю Германии, берется давать некие морально-этические оценки, практически все немецкие философы консервативного или националистического толка были безумны. Хотя почему это так, отчего их следует считать более сумасшедшими, чем русских богоискателей начала XX в. — Бердяева, Соловьева, Розанова, право слово, неясно.
