Арина Веста - Амальгама власти, или Откровения анти-Мессинга
Лицо рулевой внезапно стало разваливаться на отдельные части, точно на затылке кто-то вывернул стопорный винт. Больше не владея собой, она ринулась на девушку, чтобы обрушить на ее плечи и голову тяжелые боксерские кулаки. Илга выбросила вперед правую руку почти симметрично занесенной на нее длани. Стычки не произошло. Хрипя и взбрыкивая ногами, рулевая завалилась на пол. Она терзала и в клочья рвала вязаную кольчугу на своей груди.
– Уберите, уберите ведьму! Не дает дышать… – ревела она, в глазницах тряслись пустые бельма. Вокруг поверженной рулевой захлопотали подпевалы, но старшая не симулировала: на нее всерьез «накатило». Пришедший доктор диагностировал сильнейший приступ астмы и перевел Кукарачу в больничный изолятор.
В камере стало тихо. Кто-то вежливо убавил радио, и все пакеты с койки исчезли сами собой. Сокамерницы даже заварили Илге чай в железной «купеческой» кружке. Но она никак не отреагировала на эти знаки тюремной приязни, молча легла, отвернувшись к стене, и прикрыла глаза.
На миниатюрном автономном экране, проведенном в отдельный кабинет, вся эта сцена выглядела как немое кино. Наблюдатель выключил монитор сразу после того, как Илга взглядом отклонила полет метательного снаряда. На замедленных кадрах это было видно абсолютно отчетливо. Человек-удав снял золоченые очки; кроме обычного небольшого увеличения, они позволяли видеть ауру и замечать многое другое, не видимое невооруженным глазом. Этого человека звали Великий Инквизитор, но за порогом кабинета он носил вполне обычные имя и фамилию и занимался вполне обычными делами, соответствующими его образованию и наклонностям, мог быть добродушным весельчаком или откровенным занудой. Его титул Великого Инквизитора был известен немногим, но он тайно присутствовал в каждом его взгляде и поступке. Все дела, которые вела его организация, документировались и оформлялись уже потом, когда выпадали из ведения Инквизиции и интересовали только государственную машину наказания или спецслужбы.
Это дело называли «Охота на ведьм». На отвратительных ведьм, со скользкими от жира младенцев телами и летучими мышами в спутанных волосах, даже если они были стройны, занимались фитнесом и причесывались по последней моде. Женскую сущность нельзя изменить: она извечный враг порядка и воли! И эта маленькая ведьма, о которой вообще ничего не было известно, была гораздо хуже и опаснее многих других, даже если она не знала, что она ведьма.
Девушку засунули в пресс-камеру в порядке жестокого эксперимента. В случае неудачи охранники вынесли бы из пресс-камеры мешок переломанных костей, но проверка оказалась удачной, и Великий Инквизитор убедился, что не ошибся.
Дорога к Дию
Первая ночь в тюрьме, на сварных нарах, вроде жесткого росчерка под цифирью жизни, внизу под чертой – итог прожитых лет, так сказать, сухой остаток.
У Марея жизнь, собственно, и началась и зачалась на нарах ранней весной 1953 года. В том достопамятном году его родителей внезапно реабилитировали и выпустили на свободу, и на радостях они забыли обменяться адресами. Матушка осталась в Нижнем Тагиле, а когда в новогоднюю ночь 1954-го народился шустрый рыжий мальчонка, так уж поздно было справки наводить.
С той поры и колесила судьба Марея по параболе, и впервые осознал себя Марей все на тех же тюремных нарах, когда загремел по малолетке за воровство на железной дороге.
В те времена больших сроков уже не давали, но свои шестнадцать лет – гражданское совершеннолетие – он встретил в лагерном бараке. Уже тогда он пробовал рисовать, но дальше гжельской росписи на спинах и плечах малолетних преступников дело не пошло.
Добивать срок перевели его во взрослую колонию, там и свершилась его судьба одной удивительной встречей, так что после освобождения поехал Зипунов не в родной Нижний Тагил, а почти за полярный круг, к верховьям Енисея.
Сколь строга, столь и милостива была судьба к Марею, лаской ее он был сызмальства не избалован, но и подарки нежданные случались. Самым надежным, долговечным даром оказалась супруга Марея – Ульяна. Могуча и грозна сибирская Природа, и чтобы крепко слюбиться с ней и отвечать на ее нежданную ласку, нужны в человеке сила и созвучие ее характеру: ураганным песням и напору бегущих вод, каменному терпению и упорству самого маленького цветика, горной камнеломки.
Ульяна оказалась таежного нрава, нешумливая, ровная, щедрая в любви, не показно верная и до краев наполненная добротой земной и величавым дородством.
Дается такой женщине великое молчаливое знание, недоступное городской, травленной ядами бабенке. Слушала Ульяна воду и землю – и в шорохе трав ловила вести, в сплетении стеблей и веток читала знаки, – и прошлое и будущее отпечатывалась в ней яркими, подвижными картинами.
Дорогой ценой было выкуплено это ясное зрение и сердечная прозрачность. Вещая чуткость особенно обострилась в ней после того, как единственного сына Зипуновых взяла таежная речка Уча. Запутался парень в сети-самолове и ушел на дно вослед за рыбой величины и силы невиданной, так по сю пору и не нашли. С тех пор ходила Ульяна к реке, как на родственное свидание, и творила ей одной понятное поминовение. Верила, что сын не погиб, а растворился в ее светлых пенистых водах, в тростниках высоких вдоль извилистого русла, в прядях ракит, склоненных к стремительной воде, в теле большой и малой твари, живущей в омутах и под каменьями. С той поры Зипуновы рыбу уже не ловили.
Много лет держали они еланский кордон в тайге, егерствовали и за порядком смотрели, случалось и пожары тушили, и браконьеров отваживали. Всего понасмотрелись Зипуновы за последние годы, когда повалил из больших городов настоящий «зверь», и затряслась тайга от вертолетных охот, и притихли оглушенные динамитом речки, и черными ранами на теле Земли раскрылись разоренные псовыми охотами логовища.
В то утро Зипуновы проснулись раньше обычного и в непривычном молчании занялись обыденными делами. Марей чинил во дворе зимнюю упряжь, Ульяна звенела в хлеву подойником. Вышла она из хлева непривычно бледная, глаза рукой прикрыла от яркого света и сказала такое, что Марей замер и выронил шило.
– Гиблый дух ползет с Нагольных камней, и молоко у Майки пропало, – нараспев проговорила Ульяна, соединив в единую вязь и молоко захворавшей Майки, комолой козы, и древнюю женскую тревогу. – Съездил бы ты, Мареюшка, к Дию…
В прежние времена Диями называли наставников, апостолов древней веры. В память о прежних учителях стали звать Дием и отца Николая. Лет двадцать назад, в один год с Мареем, он освободился из лагеря и поселился на берегу Енисея, в заброшенной деревне. Вдвоем они отремонтировали церковку, Марей подновил осыпавшиеся иконы, и даже изможденные постники обрели сытый и добродушный вид. Отец Николай же вовсе на иконы не обращал внимания и, кажется, вовсе не молился, а учительствовал только в ответ на мудрые вопросы Марея.
– Ох, недоброе мне чуется, – печалилась Ульяна, и Марей тоже посерьезнел, словно опалило его издалека запахом беды.
В ту ночь лег первый заморозок, а утром еще снежком сыпануло и густым инеем осолило сухую траву.
Марей оделся потеплее, подхватил рюкзак и под вопрошающим взглядом Ульяны загрузил туда пару теплых пшеничных кирпичиков. Старец Николай и сам пек хлеб, но чем еще побаловать лесного отшельника? Запряг в телегу сивого мерина и, цокнув коньку, неспешно покатил по дороге.
Широкая песчаная грунтовка петляла между болот. На размытой дороге остался наезженный след автомобильных протекторов. Колея вела к дальней заимке, где все лето жил дрессировщик Джохар Ингибаров из Москвы. Марей называл его «дядя Джо», на что Джохар не обижался, но и удовольствия не обнаруживал.
Ингибаров приехал на Енисей за белыми волками – и нашел в тайге два выводка редкой серебристо-белой масти. По чести поступил: забрал не всех, двух щенков оставил на племя. Чтобы вырастить зверей на приволье, он в Москву не поехал и собирался прожить до первого снега, поэтому Марей все же решил завернуть к нему в охотничье зимовье: может, подмога понадобится, – и все как-то спокойнее.
Но избушка и загон, где жили подросшие за лето волчата, были пусты. По всему выходило, что дрессировщик уехал не так давно, дня два-три назад, и к отцу Николаю не заезжал.
До старой Елани можно было добраться и водой, но сезон сплава уже закончился. Правда, три дня назад мелькнул на речке Уче запоздалый байдарочник, причалил у избы Зипуновых, вроде как познакомиться, но кто такой и откуда – так и не открылся, а все красочные рассказы Марея записал в кожаный блокнот.
Марей даже легонько возревновал заезжего путешественника, должно быть, молва об отце Николае достигла уже больших городов, того и гляди, паломники к нему потянутся…
Водный турист заинтересовался рассказами Марея и вызнал все подробно: как зовут, чем живет? И получает ли отшельник письма?
