Галина Манукян - Принцип Троицы
— Не для протокола, — произнес Соболев. — Дина объявилась.
У Русланова взметнулись брови:
— И что же вы молчали?
— Сам не знаю. Дурак, наверное, — крякнул Денис, пожимая плечами. — Вы вот, Сергей Константинович, так, извините, наехали на друга моего, Виктора! И он решил, что вы хотите против него все обвинения выстроить…
— Тоже дурак, — хмыкнул Русланов.
— Ну да. Влюбленный, — согласился Денис. — Вот я его и послушался.
— А он причем? — поинтересовался следователь, закуривая тонкую сигарету, от которой во все стороны растянулся аромат японской вишни.
— Дина-то звонила ему, мне только письмо по электронке прислала, — Денис облокотился о стол и уставился на следователя, слегка выкатив глаза. — Я вот не понимаю: меня она знает всю жизнь, и до этого у нее никого роднее не было… Конечно, разные бывают братья и сестры. Но мы с ней всегда, как лучшие друзья. А с Виктором она от силы неделю знакома, и в такой момент звонит не мне, а ему! Не понимаю, честное слово!
Сергей Константинович блеснул серыми глазами:
— Ревнуете?
— Есть немного, — признался Соболев.
— Бывает, — осклабился следователь.
— С одной стороны, я вроде бы должен радоваться. Ей так долго в личной жизни не везло… Черт! Да, какая может быть радость с этим похищением! — Дениса несло на откровения: — Блин, я места себе не нахожу! Сестра моя, видите ли, не от мира сего. Я уже вам рассказывал. Дуська с одной стороны взрослая, сама на жизнь зарабатывает, вроде бы самостоятельная. И нахлебалась всего в жизни порядочно. С другой стороны, как ребенок, ранимая, впечатлительная, творческая натура. В детстве она нас постоянно удивляла — то ладошку к больной голове маме приложит, и все действительно как рукой снимет, то во сне такое расскажет, в пять лет еще — бери и книги пиши. Потом это прошло само. А когда ей два года было, она из окна выпала, с пятого этажа! И ничего…! То есть даже без синяков обошлась. Родители чуть с ума не сошли тогда. Сбежали вниз, а она сидит на земле и смеется, с кошкой какой-то играется. Между прочим, Дуська про это и не помнит, а взрослые решили ей не рассказывать, чтобы не пугать.
— Удиви-и-ли, — присвистнул следователь.
— Ага. Я себя рядом с ней всегда чувствовал эдаким приземленным простачком. И Виктор, на мой взгляд, тоже не совсем того…
— А поподробнее?
— Я вообще удивлен, что этот ботаник влюбился…, - иронично рассмеялся Денис. — Я бы его назвал «человек-голова». Мы с ним на одном курсе учились, на физмате. Все люди как люди, а он, казалось, даже в цветах на подоконнике формулы видел. Маньячина…
— В смысле?
— Одна наука на уме. Такие либо Нобелевскую премию получают, либо попадают в дурдом…
— Как же вы с ним дружите?
— Последние годы и не виделись почти, а раньше встречались частенько: то дома у него, то в университете. Он все-таки интересный типище. Не все же пивом баловаться, иногда интеллектуальные разговоры тоже бывают кстати. И коли выслушает, точно знаешь, что никуда дальше не пойдет, как в могилу.
— Такие друзья нужны, — кивнул Сергей.
Собеседники чокнулись и осушили еще по порции темного виски с проблеском янтаря. Языки развязались. За чаркой, «под щучью голову» Денис рассказал подробно о послании сестры, о Викторе, получив в обмен занимательную историю о Мессере. Покойник был не прост: бывший адепт ордена Восточных Тамплиеров перепробовал на своем веку, как выяснила милиция, многое, за разбой отсидел в тюрьме по юности, да не здесь, а в Германии, и чуть ли не по всему миру наследил, чем только мог.
— Его Интерпол ищет, а он тут спокойненько в нашей деревне живет, жил, в смысле, пока не помер, — поправился Русланов.
— А дружки его? По ним что-нибудь выяснилось?
— Нет, Денис, — покачал головой Русланов. — Как из тумана появились, и туда же исчезли. Но Дину мы найдем, если она еще там, откуда звонила. Завтра с утра все и выясню.
— Уважаю за это, брат! Ты — профессионал.
— И я тебя. Ты — мужик! Выпьем! — они снова чокнулись, в радостном порыве уже готовые обнимать друг друга до хруста в ребрах.
Глава XIV. У кошки девять жизней…
Ужасно хотелось пить. Наконец, Дина зашла к себе и отхлебнула недопитого утром холодного чаю. Настоявшийся напиток удивил странным, горьковатым привкусом. Девушка устало прошла в комнату и села на пружинную кровать, провисшую под ее тяжестью. Сейчас здесь было настолько пусто и тихо, что тягостное одиночество принялось душить Дину. Разъедающее чувство клубами стекалось от углов к ней, как смертельный газ, наполняя доверху и переливаясь через край, будто щемящую тоску порождал сам дом, а она ее усиливала, отравляя и отравляясь. Беззвучие превратилось в невыносимую муку.
«Нет, — уговаривала Дина сама себя, — ну что это я? Все ведь в порядке». Чтобы как-то нарушить безмолвие, она встала и поставила чайник на круглую электрическую печку. Все звуки: каждого ее шага, на который доски деревянного пола отвечали тонким скрипом, воды, переливающейся из ведра в металлический чайник, выпавшей из рук на стол ложки и даже собственного дыхания — казались яркими вспышками, мгновенно затухающими в вязкой тишине. Плотный, болотистый, тяжелый воздух давил на виски и сжимал затылок. Дине сделалось страшно. Она выбежала во двор, солнце ослепило ее. В голове все закружилось, и девушка чуть не упала, споткнувшись о ступени крыльца. «Нет, никуда идти не стоит, — мелькнула мысль, — я почти ничего не ела сегодня… Может быть, это от голода?» Она вернулась в дом. Дрожащей рукой зачерпнув ложку меда из банки, она проглотила его и заставила себя прожевать остатки каши из кастрюли. На мгновение стало легче, но не дольше. Дина обвела глазами комнату и с панической радостью обнаружила маленький радиоприемник. Девушка на полную громкость повернула оранжевый тумблер: «Пусть говорит что-нибудь. Лишь бы не было так тихо!»
Хорошо поставленный мужской голос рассказывал о погоде Краснодарского края. «Говори, говори, хороший мой!» — похвалила его вслух Дина. Из носика чайника показался густой пар. Хозяйка налила в чашку кипяток, расплескав пятна горячей воды вокруг, но пить не смогла. Липкий чужой сон навалился на веки, спутывая мысли и тело. Молодая женщина не добралась до кровати, а упала возле нее, как скошенная. Сон-наваждение сковал все члены. Остатки не затуманенного сознания хватались за слова, летящие из радиоприемника. Никогда в жизни Дине так не важны были фразы: «указ президента», «спикер Госдумы», «победа футбольной сборной»…, но над собой она уже была не властна. Продолжая улавливать слухом обрывки реальности, она погрузилась в небытие.
После целой вечности абсолютной темноты ей привиделась неясная фигура в синем плаще, появившаяся ниоткуда посреди простенькой комнаты. Чьи-то руки перенесли ее на кровать, уложив на спину. Дина силилась рассмотреть лицо, склонившееся над ней. «Ты увидишь меня, если захочешь, — сказал кто-то, — ты же решила полюбить меня…». Из темной дымки показалось улыбающееся лицо Сета. Он наклонился совсем близко: «Так люби! Я здесь — только протяни руку».
И Дине хотелось бы развеять призрак, но, парализованная, она не могла ни шевелиться, ни думать. «Ты ведь знаешь, что от любви до ненависти — один шаг, — самодовольно улыбался мистик. — Ты его сделала? Давай проверим?» Красные, будто накрашенные губы приблизились и поглотили ее рот в страстном поцелуе. И, не понимая, это сон или реальность, она все-таки старалась не поддаваться, но не могла. А горячие мужские руки владели неподвижным телом, то лаская, то царапая нежную кожу, исследуя, сжимая до резкой боли.
— Н-н-не…, - только и сумела выдавить из себя беспомощный шепот Дина.
Он поднял ее голову двумя руками, стиснув щеки:
— Да! Ты хотела этого сама!
— Н-н-е на…, - пыталась она собрать волю, чтобы сопротивляться.
— Надо. Надо, — расхохотался он, бросив ее на спину. Из глаз девушки брызнули слезы. Он стал серьезным, жестко отчеканив:
— Любовь. Слова, слова… И с чего это вдруг ты решила, что святая?! О, нет! Я долго искал тебя: вибрирующую силой, длинноволосую, бесплодную жрицу Лилит. Тебя! Даже имя твое — Диана — охотница — говорит само за себя! Ты забыла, кем была в прошлых перерождениях, но карма несется за тобой, как хвост за кометой. Ты — жрица, служительница лунной Богини… ведьма! Я помогу тебе вспомнить все, и ты сама пойдешь за мной!
Глядя прямо в расширенные от ужаса зрачки, он принялся нашептывать заклинания на неизвестном ей языке. Дина почувствовала, как в голове, за межбровной дугой, стало тепло. Продолжая читать заклинания, маг откинулся назад, затем мазнул чем-то жирным ей лоб, вознес над ним ладонь, разжигая воображаемое пламя, испепеляющее все под кожей. Глаза Дины закрылись, и все исчезло.
Ее сознание перенеслось в невероятно большое помещение, освещенное факелами на стенах, облицованных квадратными плитами. В округлые отверстия потолка проникал свет полной луны, отражаясь на огромном каменном изваянии древней богини. Ее безжалостные глаза сверкали искусственным зеленым блеском изумрудов. На одной ладони статуи золотом сверкал узел веревки, на другой — связка ключей. Каменные волосы украшал венец из золотых и серебряных звезд, устремлявшийся к небу острыми концами полумесяца. Стройные ноги изваяния оканчивались птичьими лапами, когтями впившимися в спины двух распластанных львов. За плечами темной богини виднелись птичьи крылья, такие же, как у двух сов, высеченных рядом с ней на барельефах.
