Джон Данн - Эксперимент со временем
Подводя итог, Эддингтон отождествляет «действие» с тем, что называется «функцией» «вероятности». «Действие, — полагает он (читая приводимую цитату, читатель не должен тревожиться по поводу своих познаний в области математики), — есть минус логарифм статистической вероятности состояния существующего мира». («Существующего» означает «существующего в данном конкретном месте времени безотносительно к тому, находится ли это место в настоящем, прошлом или будущем».)
Читатель может ничего не смыслить в логарифмах, но он все же способен понять, что вероятное «состояние мира», которое предсказывается в приведенной выше цитате, не есть вероятное состояние «действия». В противном случае в предложении утверждалось бы, что «действие» есть минус логарифм статистической вероятности своего собственного состояния! Тогда какого рода мир подразумевает Эддингтон под «существующим миром», если это не мир «действия»? Ответ может быть только один (поскольку эддингтоновское отождествление предполагает, что «действие» рассматривается как самая фундаментальная целостность): это мир, который состоит из целостностей, менее фундаментальных по сравнению с «действием».
Внеся ясность в этот вопрос, мы вправе перейти к рассмотрению того, что означает упомянутое выше отождествление, будучи выраженным не на языке математики.
Прежде всего, мы не должны забывать, что Эддингтон пишет как сторонник теории временного измерения, и для него единицы действия суть целостности, существующие в позитивной, настоящей (present) вселенной. Между тем термин «вероятности» употребляется в науке, для которой время есть просто абстракция. Следовательно, «вероятные» будущие конфигурации, изучаемые этой наукой, суть конфигурации неких целостностей, принадлежащих к миру с меньшим — по сравнению с миром Эддингтона — числом измерений.
Таким образом, отождествление примиряет две науки, одна из которых имеет дело с вероятными конфигурациями трехмерных целостностей, а другая — с существующими конфигурациями целостностей с большим числом измерений. А это означает следующее: всякий раз, когда мы (мысля в терминах трехмерной науки) допускаем наличие в «будущей» части воображаемого времени событий, имеющих максимальную степень вероятности, мы должны (мысля в терминах любой науки, признающей временное измерение) допускать наличие в настоящем (present), существующем временном поле единиц действия (реальных конфигураций более фундаментальных целостностей), упорядоченных таким образом, чтобы удовлетворять условию наименьшего действия.
Теперь нам ясно, что заявление о «вероятных конфигурациях» касается того, что мыслилось бы в виде «вещей» физиком, который считает наше поле 1 своим настоящим (present), существующим миром. А заявление о соответствующем «действии» касается того, что рассматривалось бы в виде вещей физиком, который считает некое поле более высокого порядка в нашей серии настоящим (present), существующим миром.
Субстрат, исследованный нами в предыдущих главах, очень прост по своему типу: он разрастается лишь за счет непосредственного добавления новых временных измерений. Между тем все сложные компоненты сериализма, изображенные на наших графиках, — системы наблюдателей, полей, реагентов — имеют чисто психическую природу. Если отбросить гипотезу об атомности действия, наш субстрат предстанет как некий многомерный континуум. Его можно описать следующим образом. Атомы вещества или, скажем, электроны, разделенные между собой в пространстве, тянутся во Времени 1 в виде непрерывных мировых линий, которые, в свою очередь, тянутся во Времени 2 в виде мировых плоскостей. На этот континуум мы должны наложить (что мы и сделали) систему движущихся полей, имеющую психическую природу. В результате мы получаем все главные составляющие сериализма, суть которого мы пытаемся изложить в данной книге. Но если мы допустим существование атомов действия более фундаментальных, чем электроны, то мы уже не сможем рассматривать содержимое поля 2 как просто протянутое во времени содержимое поля 1, поскольку конфигурация атомов действия предполагает временную атомность, что не только разрывает предполагаемые мировые линии, но и превращает их в потоки атомов, более фундаментальных и имеющих больше измерений, чем атомы поля 1. Впрочем, такого рода модификация не аннулирует результаты, полученные нами в предыдущих главах в ходе анализа психического аспекта рисунка.
* * *Релятивист, разумеется, вправе рассматривать изображенное на рис. 9 поле 2 как подверженное деформации, что сделало бы поле 3 подверженным деформации в этих четырех измерениях, но не поколебало бы обоснованности аргументации сериалиста. Он не тревожился бы по поводу того, что поле 3 может быть подвержено деформации во всех пяти измерениях. Но, на мой взгляд, наиболее простой способ соединить сериализм с релятивистской точкой зрения — рассматривать поле 2 как признаваемый релятивистами реальный мир «точечных событий» — мир, который является одним и тем же для всех наблюдателей, и, следовательно, мир, где все психические наблюдатели движутся в общем временном измерении и имеют общее поле 1. В этом случае поле 3 простиралось бы вверх во Времени 2, покоясь на этом четырехмерном основании.
ГЛАВА XXVI
Есть некоторое опасение, что способность наблюдателя вмешиваться в ход событий недостаточна для того, чтобы он стал полновластным господином своей судьбы. Ведь существуют и другие наблюдатели, использующие аналогичную способность. Например, не исключено, что пока наш приятель лежит в постели и видит во сне свое счастливое будущее, какой-нибудь недруг, одержимый манией вмешательства, спалит его дом и тем самым превратит вероятность счастливого будущего в несбывшиеся грезы. (В виде неких целостностей они, разумеется, навсегда останутся в «прошлой» части Времени 2, но поле 1 никогда не натолкнется на них.) И если своим концом во Времени 1 наш наблюдатель может быть обязан вмешательству других наблюдателей, то своим началом он, несомненно, не обязан ничему иному. Прежде чем родиться, он мог быть лишь вероятностью в будущем человечества.
Это рассуждение подводит нас к вопросу о том, как связаны между собой поля различных наблюдателей.
Раз наблюдатели могут осуществлять вмешательство, значит, их соответствующие поля 1 в своем движении во Времени 1 должны располагаться очень близко друг от друга. Если бы поле наблюдателя А двигалось позади поля наблюдателя В и А должен был бы вмешаться в жизнь В в той точке субстрата В, которая находилась бы вровень с А, то тогда В обнаружил бы, что события в его поле 1 чудесным образом изменились. Он, например, мог бы умереть загадочной смертью, не подозревая о том, что чуть раньше его умертвил наблюдатель А. Но такого рода вещи с нами не происходят.
Эти поля 1 суть лишь точки пересечения неподвижных диагональных реагентов и полей 2. И поскольку поля 1 движутся приблизительно вровень друг с другом, неподвижные диагонали должны находиться приблизительно в одной плоскости. Кроме того, поля 2, перемещаясь во Времени 2, также должны соблюдать «равнение».
В настоящее время теория относительности вообще не рассматривает движения полей 1. Она имеет дело только с картами субстратов, по которым эти поля движутся[15]. Между тем если бы мы приложили сериализм к теории относительности, мы, вероятно, обнаружили бы, что фиксированные диагонали в двух временных измерениях нельзя рассматривать как находящиеся строго в одной и той же плоскости. Однако пределы отклонения одного поля или диагонали от другого поля или диагонали были бы существенно ограничены законом, который гласит: если бы вмешательство какого-либо наблюдателя в его поле 1 заключалось в посылке светового луча другому наблюдателю, этот луч должен был бы достичь поля 1 второго наблюдателя.
Возьмем для примера мать и дитя. Очевидно, что в момент рождения ребенка поля 1 обоих существ должны совпадать. Следовательно, в этой точке их поля 2 контактируют и находятся в одном и том же моменте Времени 2, а их соответствующие диагональные реагенты также контактируют и направлены вдоль одной и той же диагональной плоскости.
Теперь предположим, что нам необходимо изобразить графически на плоскости «родовое древо» всего человечества. Приняв одно измерение листа бумаги за пространство, а другое — за время, мы получили бы сеть, в которой многочисленные точки пересечения означали бы браки, а многочисленные ответвления — рождения. Вы обнаружили бы, что по этой сети можно проследить неразрывную связь между двумя любыми произвольно выбранными вами точками; подобным образом связаны между собой все человеческие семьи.
Если условиться, что мы вычертили только cerebra рассматриваемых индивидуумов, то наш график представлял бы собою первую временную протяженность — первую ступень нашего анализа времени, причем мы имели бы дело уже не с одним наблюдателем, а сразу со всеми человеческими наблюдателями. А на второй ступени график изображал бы их поля 2, соединенные между собой.
