Николай Сперанский - Ведьмы и Ведовство
Выработавшись сначала в применении к катарам, эта картина еретического шабаша делается затем шаблоном, который прилагался ко всем сектантам, нарушавшим спокойствие римской церкви. Когда же за дело взялась инквизиция, то поднялась и степень достоверности такого рода фактов. Из рассказов «очевидцев и бывших членов секты» они теперь превратились в судебные показания, записанные со слов виновных следователями, облеченными полным доверием папского престола. В Германии катары никогда не имели большой силы. В ней преобладали секты рационалистического характера вроде вальденсов, мечтавших о возрождении на земле чистой евангельской нравственности. И тем не менее первый германский инквизитор, Конрад из Марбурга, всякого обвиненного в ереси человека допрашивал насчет того, не давал ли он поцелуй мира жабе, коту или другим страшилищам. Ответы, которые удавалось вымучивать Конраду, мы узнаем из буллы папы Григория IX от 1233-го года, составленной на основании донесений германской инквизиции в Риме. Для курии являлось доказанным, что немецкие еретики в своих «школах» занимаются теми же гнусностями, которыми занимались катары в «синагогах». Булла Григория IX дает нам вообще одну из самых разработанных картин еретического шабаша. Приведенный впервые на шабаш новичок прежде всего лобызает дьявола в образе жабы. «Жаба эта всегда бывает достаточной величины: иногда с утку или с гуся, чаще же с целую печь». Затем навстречу новичку выходит мертвенно-бледный человек, с черными, как уголья, глазами, худой невероятно, одна кожа да кости. С ним тоже новичок обменивается поцелуем. Поцелуй этот холоден, как лед, и после него из сердца новичка сразу изглаживается всякая память об истинной вере. Затем собрание садится за пирушку. После пирушки из статуи, «которая всегда стоит в еретических школах», поднимается черный кот. Но к целованию кота допускаются лишь «совершенные». Прочие же еретики только склоняют перед котом головы, прося его о милости и обещая ему повиновение. За обожанием кота следует неизбежная оргия в кромешной тьме. Тьма эта рассеивается от нового явления дьявола. На этот раз он принимает до пояса вид человека, от которого исходит ослепительное сияние, ниже же пояса он остается, однако, шершав, как кот. Он благодарит «мастера», представившего пред его очи новичка, за верную службу и так далее. А в жизни, прибавляет булла, эти гнусные люди прикидываются добрыми католиками. Каждый год на Пасху они тоже являются к причастию. Но они не потребляют гостию, а принеся ее во рту домой, выплевывают в помойную яму, позоря своего Спасителя. Сходный шаблон был принят инквизицией и на процессе ордена храмовников. Этим еретикам тоже пришлось признаться, что они плюют на крест, поклоняются дьяволу в виде идола или в виде кота и предаются разнузданному разврату. Оргии у храмовников носили, впрочем, еще более сатанинский характер, чем у других еретиков. Место женщин у этих рыцарей-монахов заступали демоны-succubus'ы.
Каким же образом на свете отыскивались люди, способные вступать в такие отвратительные сообщества? Для добрых католиков казалось несомненным, что дело не могло тут обходиться без колдовства. Первое же гонение на катаров в начале XI века родило легенду об их волшебном порошке, заставлявшем забывать истинную веру. Известные нам безансонские еретики, у которых под мышкой был зашит договор с сатаной, совращали народ своими знамениями. Мы видели, как они пользовались характерной для всех колдунов потерей в удельном весе. Они кружили добрым католикам головы, ходя по воде как по суше и не оставляя следов на полу, усыпанном мукою. Огонь оказывался бессилен против еретиков не в одном Безан-соне. В других местах тоже записаны были случаи, когда еретик не горел на костре, пока к костру не выносили Св. Даров. Приведенный у нас выше рассказ монаха Альбери-ха про подвиги толедского чернокнижника в Мастрихте тоже стоит в прямой связи с историей распространения ересей. От этих восьми клириков, развращенных чернокнижием, и пошла, по словам Альбериха, секта люцифе-ран. Вообще у монахов-летописцев было что порассказать про гнусную дружбу демонов с еретиками. В 1233 году, заносит в свою хронику тот же Альберих, в Германии сожжено было несчетное множество еретиков, причем одна особенно дорогая сердцу Люцифера дружка с костра была подхвачена демонами и исчезла без следа. Он же передает нам еще более поразительный случай, обнаружившийся на большом процессе, который инквизиция вела в 1239 году против катаров в окрестностях Шалона на Марне. Некая еретичка показала там суду, как она однажды в страстную пятницу демонами перенесена была в Милан, чтобы прислуживать за трапезой тамошним катарам. А чтобы муж не заметил ее отсутствия, один из демонов скинулся ею и остался дома рядом с мужем… Одним словом, к тому времени, как инквизиция выступила на сцену, популярное мышление не знало уже строгого различия между еретиком и колдуном: все это были люди, связавшиеся с нечистой силой.
Несколько иначе подступали к вопросу те исключительные знатоки веры, те бывшие слушатели богословских факультетов, которые наполняли трибуналы инквизиции. Они не зачисляли всех еретиков в категорию колдунов; зато во всяком колдовстве они видели нечто еретическое, что делало такие преступления подсудными sancto officio. В самом деле, наука твердо установила, что колдовать возможно лишь силой демонов, что всякое колдовство предполагает договор с сатаной и отречение от Бога. Каждый колдун, следовательно, мог рассматриваться как отщепенец от церкви. А вверенное инквизиции negotium fidei в том и заключалось, чтобы вернуть церкви полное единство. Значит, если инквизитор того хотел, он мог в своих проповедях обязывать население доносом не только на катаров или на вальденсов, но и на всех invocatores daemo-num, на всех, кто «заключает с демонами открытые или молчаливые договоры».
Так понимали свои полномочия первые деятели инквизиции и так они учили своих преемников. Заметим, что в руках высокообразованных людей, какими были папские следователи, Ars inquirendi haereticos скоро приняло ученый, систематический характер. Различные Summa de officio inquisitionis, Practica inquisitioinis, Directorium inquisi-torum и так далее, где обобщался судебный опыт ряда инквизиционных трибуналов, к концу средних веков представляли из себя особый отдел юридической литературы, и уже самая ранняя из них содержит в себе Interrogatoria ad sortilegos, divinos et invocatores daemonum. В этом отделе, посвященном колдовству, мы находим все содержание «черных книг», вращавшихся в обществе XIII века. Знакомство с бесчисленными видами гаданья и оперативной магии входило непременным составным элементом в образование совершенного инквизитора.
Но оказалось, что инквизиторы тут поторопились. Дела о колдовстве были известны римской церкви как нельзя лучше, когда она еще не ведала никаких еретиков. Дела эти всегда разбирались епископским судом, и некоторые из епископов, по-видимому, совсем не склонны были допускать вмешательства новых папских агентов и в эту область. По крайней мере, мы находим, что в 1260 году папа Александр IV счел нужным обратиться к инквизиторам с таким предостережением: «Порученное вам дело веры, – писал им папа, – настолько важно, что вам не следует отвлекаться от него преследованием другого рода преступлений. Поэтому дела о гаданье и колдовстве надобно вести инквизиционным порядком только в тех случаях, когда они определенно отзываются ересью; во всех же прочих случаях их надо оставлять за учрежденными для того ранее судами».
Принцип был выставлен. Но надобно было еще найти конкретные формулы, соответствующие принципу, надобно было установить признаки колдовских деяний, которые haeresim sapiunt manifeste. У корифеев схоластики на это не отыскивалось прямых ответов. В своем абстрактно-философском порядке идей они не имели повода касаться этого вопроса, который получил теперь такую практическую важность, они не имели повода точно анализировать соотношение между ересью и колдовством. Таким образом, ученые-канонисты здесь были предоставлены собственным силам.
Одной из самых удачных попыток решить вопрос долгое время почиталась записка, составленная в начале XIV века знаменитым болонским юристом Ольдрадо да Понте для папских комиссаров, которым было поручено заняться делом некоего Иоанна из Партимаха. Этого Иоанна схватила инквизиция за то, что он, добиваясь благосклонности одной дамы, дал выпить ей заговорного зелья. Иоанн, пользуясь своими связями, подал в Рим жалобу, доказывая свою неподсудность инквизиционному трибуналу. Папа поручил рассмотреть основательность претензии двум епископам, которые, со своей стороны, и консультировали Ольдрадо. Ольдрадо вел рассуждение таким путем. Он исходил из определения ереси, составленного еще бл. Августином и принятого в так называемый Декрет: haereticus est, qui falsas vel novas opiniones gignit vel sequitur1. Согласно этому существенными признаками ереси для него являлись, с одной стороны, error in ratione2, с другой – pertinacia in voluntate3. Итак, не всякое обращение к демонам должно признаваться «пахнущим ересью» и подсудным инквизиции. Тут дело зависит, во-первых, от того, о чем человек демонов просит. Так, спрашивать демонов о будущем, конечно, ересь, ибо знание будущего принадлежит одному Богу, и вопрошающий приписывает
