Арнольд Минделл - Сидя в огне

Взглянув на меня, Эми сказала:

— Ты кажешься непредубежденным, но твое выражение лица свидетельствует о том, что это не так. Что у тебя на уме?

До меня дошло, что я расстроен, и я сказал этому человеку:

— Возможно, в настоящем ваш ранг и на дает вам очень многого, но все-таки он у вас есть. Это как деньги в банке. Даже если вы наименее удачливый из всех белых, общественное отношение к вам в этой стране практически всегда будет более позитивным, чем к цветному. Более того, вы располагаете возможностью выбора. У вас есть привилегия не иметь дело с предрассудками, вызванными вашим цветом кожи. Вы всегда можете, если пожелаете, игнорировать нетерпимость, в то время как черному приходится сталкиваться с ней ежедневно.

Он проворчал что-то неразборчивое. Пока он обдумывал свой ответ, я продолжил свое наступление:

— Единственная причина, позволяющая вам извиниться за историю и забыть прошлое, состоит в том, что у вас белый цвет кожи. Но если вы и я забудем все, то мы станем нечувствительны к проблемам, с которыми в Америке постоянно приходится иметь дело черным, латиноамериканцам, азиатам и другим. Белые свидетели расизма, ничего не предпринимающие и только лишь огорчающиеся по его поводу, на самом деле упрочивают его.

Эми, обратив внимание на то, как он переминается с ноги на ноги, попросила его говорить.

— Я понимаю, куда вы клоните, — сказал он, покраснев. — И тем не менее я настаиваю на том, что я не расист.

Эми заметила, что его побагровевшее лицо может означать, что он оскорблен или разозлен.

— Да, я разозлен, — сказал он. — Я хороший человек. Вы меня не знаете!

— Извините, — ответил я. — Жаль, что у меня нет времени узнать вас получше. Я верю, что вы в основе своей хороший человек, а «расизм» грязное слово. Но если кто-нибудь в вашей семье смотрит на цветных свысока, а вы не вступаете с семьей в конфронтацию из-за этого, то я все-таки считаю вас расистом. Вы способствуете распространению социальных норм, которые дают вам привилегии за счет цветных.

Он отвернулся от меня, тряся головой.

— Вы можете, если хотите, покинуть это собрание, — сказал я. — Вы можете уйти, прекратив участие в конфликте. Но и в этом случае вы используете привилегию белых. Цветные никогда не уходят от обсуждения этой проблемы.

Он стоял на своем:

— Я с вами не согласен. Я люблю цветных. Поэтому я провожу много времени с афроамериканцами и латиноамериканцами в бедных секторах города, где они живут. Я хочу получше познакомиться с ними, а также помогать нуждающимся.

— Спасибо. У вас добрые намерения, но вовсе не все черные и латиноамериканцы бедны и не все бедные являются цветными, — ответил я. — То, что вы проводите время в обществе цветных, вероятно, помогает вам лучше чувствовать себя, но в дальней перспективе это вряд ли как-то поможет в борьбе с расизмом. Вы нужны ничуть не меньше, если не больше, в вашем собственном квартале белых. Пробудите собственных соседей и друзей к осознаванию их ранга и привилегий. В дальнем прицеле это произведет гораздо более существенное воздействие на изменение цвета бедности.

Он указал на то, что некоторые афроамериканцы из числа присутствующих на собрании со мной не согласятся, и процитировал их высказывания о том, что их проблемы проистекают из классовых и экономических аспектов. Я возразил, что, если они со мной не согласны, я бы хотел выслушать их точку зрения от них самих и научиться у них чему-нибудь.

— Но почему, — спросил я, — вы солидарны лишь с теми черными, которые предпочитают фокусировать свое внимание на классовых, а не расовых проблемах, тем самым великодушно позволяя белым слететь с крючка? Именно таким образом мы, белые, раскалываем их общину, занимая сторону только тех, кто готов нас простить. Черные, делающие акцент на классовой проблеме, замечательные люди, и я уверен, что мне есть чему у них поучиться. Но неужели вы полагаете, что если бы все люди принадлежали одному классу, то расизм исчез? Я, например, утверждаю, что он продолжал бы существовать.

Впервые показалось, что он готов в чем-то уступить. Не дожидаясь, пока он закончит свои размышления, я добавил:

— Вы можете посещать кварталы черных, латиноамериканцев, китайцев, индусов и японцев, но здесь нет взаимности. Что будет, если афроамериканцы пожелают посетить клуб для белых? Их могут даже арестовать за незаконное вторжение. Это касается цвета кожи, а не классовой принадлежности.

Он согласился с этим утверждением, но продолжал настаивать, что, хотя я привел отличный довод в пользу своих рассуждений, его самого я совершенно не слушал. По его словам, я так сильно привязан к своей точке зрения, что, похоже, ставлю его ниже цветных. Он спросил, действительно ли я так считаю. Я извинился и поблагодарил его.

Итак, наш конфликт был разрешен. Мы оба были растроганы. Но он был спокоен, а я расстроен. Его смиренность была замечательной. Он искренне сказал, что мне удалось научить его чему-то. Я тоже кое-что понял благодаря ему. Оказывается, я просил его проявить великодушие и осознанность, которые сам не был способен дать ему.

Я осознал, что у меня все еще немало «несгоревших дров», и после семинара я погрузился в воспоминания об общественном гнете, которому в детстве подвергался сам. И я понял, что борюсь за права черных не только потому, что предрассудок в отношении какой-то одной категории людей опасен для всего человечества, но в силу своей личной истории. Много лет назад черные дети научили меня драться и защищать себя от нападения. Теперь я платил им за этот спасительный урок.

Я родился в маленьком городке в штате Нью-Йорк в самом начале Второй мировой войны. К тому времени, когда я пошел в первый класс, мне казалось, что весь мир вокруг меня буквально заражен антисемитизмом. В первый раз я осознал, что у меня еврейская семья, когда дети на улице стали называть меня отвратительными антисемитскими прозвищами и нападать на меня гурьбой. Черные дети научили меня защищаться в уличных боях и выходить победителем.

Я не только узнал что-то новое о себе, но и осознал, почему расизм вызывает такое болезненное отношение и почему люди так не любят о нем думать. Белые, хоть и с неохотой, будут работать над исправлением в себе сексизма, потому что они могут обнаружить его в собственном доме. Белые мужчины не могут избежать контактов с белыми женщинами. Если их долго упрашивать, люди мейнстрима возьмутся даже за работу над своей гомофобией, потому что гомосексуалистами или лесбиянками могут оказаться члены их собственной семьи. Но когда дело доходит до расизма, то есть до цвета кожи, то все меняется. Белая супружеская пара может родить девочку, которая окажется лесбиянкой, но она, по всей видимости, не окажется чернокожей.

Вопрос расы обречен оставаться крайне мучительным и непопулярным. И цветные люди в северной и западной частях мира по-прежнему будут принимать на себя основной удар неосознанности мейнстрима.

Западное белое сообщество в вопросах расы не в состоянии вырваться из темницы своих бинарных представлений; белые люди считают, что мир поделен на две категории — на белых и на цветных. Мейнстрим защищается от необходимости работать над собственной неосознанностью, переводя эту проблему в категорию второстепенных, касающихся, как ему кажется, только цветных. Таким образом мейнстрим игнорирует жизненную часть собственного духа, умерщвляя культуру белых. Правда, в США есть несколько замечательных исключений из этой тенденции онемения чувств, например, периодические издания вроде «Нейшн» и «Зет магазин».

Предрассудки причиняют много мучений представителям меньшинств, но они также маргинализирует душу, то есть эмоциональную и духовную часть, того, кто заражен ими.

Расизм — это намеренное или, напротив, ненамеренное и бессознательное использование расового аспекта политической силы мейнстрима против другой, менее сильной расы.

Расизм — это негативное ценностное суждение рас, принадлежащих к мейнстриму, о людях других рас. Оно узаконивает эксплуатацию и унижение.

По моему определению, расизм может быть присущ только мейнстриму. Его представители иногда упрекают социальных активистов, борющихся за права меньшинств, в «расизме наоборот». Это определение бьет мимо цели, упуская самый важный момент. Люди могут обратить расизм в противоположную сторону лишь в том случае, если они располагают такой же социальной властью, как мейнстрим, а для того, чтобы это случилось, должно произойти чудо или революция, никак не меньше.

Цель этого определения — различение степеней власти и уменьшение общественного гнета. Определение расизма относится к использованию мейнстримом своего ранга против тех, у кого нет достаточной власти для самозащиты. Расизм это всегда общественный гнет.