Флоринда Доннер - Сон ведьмы
Дерево отмечало въезд на узкую дорожку. Земля была усыпана мелкими цветами. Я знала, что они красного цвета, но при лунном свете цветы казались чёрными. Букаре почти никогда не растут сами по себе. Обычно они украшают рощи, затеняя кофейные и какаовые деревья.
Следуя узкой тропой между тонких стволов букаре, мы направились к гряде холмов, мрачно маячивших перед нами. Кругом стояла тишина, нарушаемая лишь неровным дыханием Мерседес Перальты и хрустом ветвей под нашими ногами. Тропа кончилась перед низким домиком, грязные стены которого едва держались. Крышу покрывали пальмовые листья вперемежку с оцинкованной жестью. Скат крыши доходил почти до земли, создавая широкую веранду. Окон на фасаде не было, и слабый свет проникал только через узкую дверь.
Донья Мерседес распахнула её настежь. Мерцание свечей и блики причудливых теней наполняли комнату, в которой почти не было мебели. Леон Чирино, сидя на стуле, смотрел на нас с удивлением и восторгом. Он вскочил, горячо обнял целительницу и подвёл её к стулу, который только что освободил.
Потом он приветствовал меня, шутливо встряхнув мою руку, — я хочу представить тебе одного из величайших целителей нашего времени, — сказал он, — второго после доньи Мерседес.
Прежде чем он успел что-либо добавить, кто-то крикнул: — я Августин.
Только сейчас я заметила в углу низко опущенный гамак, а в нём небольшого мужчину. Он лежал изогнувшись, и его нога касалась земли, раскачивая гамак взад и вперёд. Он не казался особенно молодым, но не был и старым. Ему было, пожалуй, лет тридцать, однако его впалые щёки и костлявое тело делали его похожим на ребёнка-дистрофика. А какие у него были глаза! Голубые, на смуглом лице, они сияли ослепительной силой.
Я неловко топталась посреди комнаты. Было что-то жуткое в неясном свете свечей, играющем нашими тенями на стенах, увешанных паутиной.
Спартанская обстановка — стол, три стула, два табурета, раскладушка создавала в комнате нежилую атмосферу.
— Ты здесь живёшь? — спросила я Августина.
— О, нет, — сказал он, приближаясь ко мне, — это мой летний дворец, — довольный своей остротой, он откинул голову назад и захохотал.
Смущённая, я двинулась к ближайшему табурету и вскрикнула, когда что-то большое оцарапало мою лодыжку. Гнусный грязный кот глазел на меня.
— Нет нужды кричать, садясь на стул, — сказал Августин и взял на руки костлявое животное. Стоило хозяину погладить его по голове, как он начал урчать, — он нравится тебе? Ты не хочешь его погладить?
Я категорически замотала головой. Меня страшили не столько блохи и чесоточные голые пятна, рассыпанные по его желтоватой шкуре, как эти пронзительные жёлто-зелёные щёлочки глаз, ни на миг не спускавшие взора с моего лица.
— Если мы хотим отыскать растения, нам лучше выходить, — сказал Леон Чирино, помогая донье Мерседес подняться. Он отцепил старую лампу, висевшую на гвозде за дверью, зажёг её и дал нам сигнал следовать за ним.
Низкая дверь, закрытая занавесом, вела в заднюю часть дома, которая служила кухней и кладовой. Одной стороной комната выходила на небольшой участок земли, усаженный толстыми саженцами деревьев и высоким кустарником. В свете лампы он выглядел как фруктовый сад без фруктов.
Мы протиснулись сквозь брешь в непроходимой стене кустарника и оказались в пустынной унылой местности. Склон холма, покрытый недавно сожжённой травой и обуглившимися пеньками, выглядел в лунном свете уродливо и страшно.
Не сказав ни слова, Леон Чирино и Августин исчезли.
— Куда они пропали? — шепнула я донье Мерседес.
— Они впереди нас, — сказала она, неопределённо указывая в темноту.
Тени, оживлённые керосиновой лампой в руках доньи Мерседес, зигзагами проносились рядом с нами и впереди нас по тропе, ведущей в чащу. Я заметила вдали свет, он слабо мерцал сквозь кусты. Словно светлячок, он то появлялся, то исчезал. Подойдя к нему поближе, я услышала монотонное пение, смешанное с резкими звуками жужжащих насекомых и листвы, волнуемой ветром.
Мерседес Перальта погасила лампу. Но перед тем, как исчез последний блик света, я увидела, как взметнулась в воздухе её юбка, оседая возле осыпавшейся низкой стены, шагах в двенадцати от меня. Огонёк сигары осветил её фигуру. Из макушки её головы исходило прозрачное мерцающее сияние. Я окликнула её по имени, но ответа не было.
Очарованная, я смотрела на туманное облако дыма от сигары, которое парило по кругу прямо надо мной. Дым не рассеивался, а оставался сконцентрированным над землёй довольно долгое время. Что-то коснулось моей щеки. Автоматически я поднесла руку к лицу и в полном изумлении уставилась на кончики пальцев — они светились. Я испуганно бросилась к стене, где сидела донью Мерседес. Но стоило мне сделать несколько шагов, как меня перехватили Леон Чирино и Августин.
— Куда ты, Музия? — насмешливо спросил Леон Чирино.
— Я хотела помочь донье Мерседес собирать растения.
Мой ответ, казалось, рассмешил их. Они тихо рассмеялись. Леон Чирино погладил меня по голове, а Августин ловко схватил меня за большой палец и сдавил его несколько раз, словно он был резиновой грушей.
— Нам придётся терпеливо ожидать здесь, — сказал он, — а сейчас с помощью этого пальца я просто закачиваю в тебя терпение.
— Она взяла меня сюда, чтобы я помогала ей, — настаивала я.
— Всё верно, — успокоил он меня, — ты помогаешь ей, но это не относится к её занятиям, — взяв мою руку, он повёл меня к упавшему дереву. — Подожди донью Мерседес здесь.
Серебристо-зелёные и блестящие листья свисали на лоб Мерседес Перальты. Она закрепила фонарь на ветвях, присела на землю и начала сортировать растения, складывая их в отдельные кучи. Корни вербены прописывались при менструальных болях. Корни валерианы, вымоченные в роме, были идеальным средством от неврозов, раздражительности, беспокойства и кошмаров. Корни торко, настоянные в роме, излечивали от анемии и жёлтой лихорадки. Корни гваритото, в основном мужское средство, предназначались при затруднениях с мочевым пузырём. Розмарит и рута главным образом использовались как дезинфицирующее средство. Листья мальвы надо было прикладывать на кожу при сыпях, а артемизия, сваренная в соке сахарного тростника, успокаивала менструальные боли, убивала паразитов и уменьшала жар. Цебила излечивала астму.
— Все эти растения растут в твоём дворе, — озадаченно сказала я, — почему ты приехала за ними сюда?
— Хочешь, я что-то тебе расскажу, Музия? — вмешался Августин, весело улыбаясь. Он наклонил голову поближе к моей и прошептал: — эти растения выросли на трупах, — он сделал широкий жест рукой, — мы с тобой стоим посреди кладбища.
Я встревожено огляделась. Здесь не было ни надгробных плит, ни холмиков, которые бы указывали места погребения, хотя, впрочем, я не видела их и на других кладбищах.
— Здесь похоронены наши предки, — сказал Августин и перекрестился, — вот в такие ночи, когда полная луна встаёт над могилами, рисуя белые тени в шаге от деревьев, можно услышать жалкие стоны и дребезг цепей. Это бредут мужчины, неся свои срезанные головы. Они — призраки рабов, которые, зарыв в глубокой яме сокровища своих хозяев, были обезглавлены и погребены на проклятом золоте. Не надо бояться их, — торопливо добавил Августин, — всё, что им нужно, это немного рома. Если ты дашь им его, они расскажут тебе, где закопаны сокровища.
Здесь бродят призраки монахов, которые умерли богохульствуя и сейчас жаждут исповедоваться в своих грехах, но нет никого, кто бы услышал их.
Здесь есть призраки пиратов, пришедших в Чуао в поисках золота испанцев, — он тихо хохотнул и доверчиво добавил: — тут есть и одинокие призраки. Они завывают, увидев прохожего. Они самые простенькие из всех. Они не просят многого. Единственное желание этих призраков в том, чтобы кто-то рассказал о них нашему отцу.
Собрав корни в одну руку, Мерседес Перальта медленно подняла свою голову. Её тёмные глаза уставились на меня, — у Августина неиссякаемый запас историй, — сказала она, — каждый рассказ он украшает до предела.
Августин встал, вытягивая тело и конечности. Казалось, у него не было костей. Он опустился на колени перед доньей Мерседес и спрятал свою голову в её коленях.
— Нам лучше уйти, — сказала она, нежно погладив его по голове, — я пришлю к тебе Музию через несколько дней.
— Но я лечу только детей, — пробормотал Августин, рассматривая меня с грустным и виновным видом.
— Она не нуждается в лечении, — засмеялась донья Мерседес, — всё, чего она хочет, это посмотреть на тебя и послушать твои истории.
22
Я вскочила от толчка. Что-то с сильным стуком свалилось на постель у моих ног. Собака, спящая поблизости, вскинула голову, навострила уши, но, не услышав ничего другого, кроме моих проклятий, вновь положила голову на свои передние лапы. Секунду я совершенно не понимала, где нахожусь.
