Глеб Благовещенский - Полная история тайных обществ и сект мира
В противоположность им автор от имени Розенкрейца призывает своих последователей к самому пристальному изучению «скрытой работы Природы», вне которой немыслимо истинное самопознание, ибо, по его словам, именно «в человеке Природа сокрыла свой наипервейший секрет». Исходя из этого принципа, создатель «Свадьбы» последовательно пользуется методом параллелизма в описании внутренних психологических процессов, последовательно (ступень за ступенью) ведущих к полной духовной трансформации и «скрытой работе Природы». Последняя может быть трактуема в данном случае как алхимическое Великое Делание (прием, которым в XX столетии с успехом пользовались в своих трудах такие ученые-мистики, как К. Г. Юнг и Мирча Элиаде). Высшую стадию этого процесса знаменует таинство посвящения Христиана Розенкрейца в рыцари ордена Золотого Камня на вершине семиступенчатой башни (семь — традиционное число Солнечного посвящения, а золото — металл, «соприродный» Солнцу).
На этом, собственно, кончается история самого Христиана Розенкрейца и начинается история розенкрейцерства, которая, в свою очередь, делится на два периода — «скрытый» и «открытый». Начало второму из них было положено в 10-х годах XVII столетия, то есть примерно по истечении указанного в пророчестве срока. Поскольку по поводу первого из них до сих пор невозможно сказать что-либо определенное, так как никаких сведений (ни письменных, ни устных) о нем не сохранилось, мы ограничимся здесь лишь общими соображениями о природе феномена «Розы-и-Креста».
Общее отношение (которое можно охарактеризовать как чувство недоумения) современных исследователей к этому феномену хорошо сформулировал французский автор Л. Гюйо: «Когда приступаешь к изучению этого движения, поражаешься отсутствию исторических свидетельств, что говорит не столько о сомнительности самого факта существования этой организации, сколько о ее намеренном укоренении в мифе и легенде. В противоположность масонству, розенкрейцерство чаще всего характеризуется отсутствием явной структуры. Это великое братство действует под покровом тьмы, тайны и молчания…» Пресловутые «тьма, тайна и молчание» были необходимы определенному кругу людей (вроде И. В. Андреа и Тобиаса Гесса), вынашивавших идеи, которые легли в основу манифестов братства. Они не только усиливали их воздействие на воображение, делая читателей более восприимчивыми к проповеди своих идей, но и помогали избежать нежелательных «расследований» со стороны церковных властей. Это немаловажно, особенно если вспомнить о том, что последнее сообщество подобного рода в христианской Европе — Орден тамплиеров — было под корень уничтожено инквизицией ровно за 300 лет до обнародования манифестов розенкрейцеров и примерно за полвека до предполагаемого рождения самого Христиана Розенкрейца. Поэтому естественно напрашивается предположение, что если даже реальная история братства, проповедовавшего те же основополагающие идеи и принципы, что и тамплиеры с альбигойцами, и распространяется на период до XVII столетия, то она была подчинена настолько жестким конспиративным правилам, что распространяться о фактической стороне дела нам представляется бессмысленным.
О гностической, а следовательно, и «еретической» природе розенкрейцерства говорит не только легенда о Христиане Розенкрейце, отказавшемся от «святого града» Иерусалима ради таинственного Дамкара, и не только эзотерическая доктрина братства, но и само символическое обрамление этой легенды, ибо роза (как, впрочем, и другие представители флоры) издавна считалась у гностиков символом невыразимой мистической тайны. Мистический культ прекрасного цветка был в высшей степени развит и у суфиев, которых вполне можно отнести к числу наставников Розенкрейца. Скрытая эротическая подоснова розенкрейцеровского символизма (если рассматривать розу и крест как женский и мужской символы) также связана с ритуалами и мистериями, практиковавшимися в определенных гностических кругах, где соитие воспринималось как земной аналог высшего небесного таинства. А так как мистические символы всегда многозначны, ибо «работают» на уровне коллективных архетипов, то, помимо вышеуказанного значения, сочетание розы и креста можно также истолковать и как аллегорию химического Великого Делания. Недаром же розенкрейцеры считали алхимию «царицей наук» как в чисто мифологическом, так и в иных аспектах!
Однако сам по себе язык символов чересчур абстрактен и трансцендентен, в силу чего он имеет хождение лишь в достаточно ограниченном кругу «посвященных». Когда же определенную идею, культивируемую в этом кругу, предназначают для распространения за его пределами, что и произошло в начале XVII века, то она должна быть представлена потенциальным прозелитам не в виде отвлеченной абстракции, а в более доступной для восприятия форме. Иными словами, символу должно быть придано адекватное предметное воплощение, а сам он, так сказать, облечен в плоть и кровь. Именно этот механизм овеществления символа и был запущен в виде личности по имени Христиан Розенкрейц, и, как показала дальнейшая история, вполне себя оправдал: последний не только не дал распасться «великой связи времен», но и сделался неотъемлемой частью духовной истории Западной Европы.
Иоганн Валентин Андреа (1586–1654)
В течение длительного времени персона этого скромного лютеранского пастора из Тюбингена, который, пользуясь выражением розенкрейцеров, «привил Розу к Кресту», находилась в центре жарких дискуссий: он или не он являлся истинным автором прославленных розенкрейцеровских манифестов — Fama Fraternitatis, Confessio Fraternitatis, а также снискавшей не менее громкую известность «Химической свадьбы Христиана Розенкрейца». Эти сочинения, ходившие в обращении в виде рукописных списков с начала XVII века, оповестили мир о существовании группы лиц, наделенных величайшим, но тщательно скрывавшимся до определенных пор могуществом, которые, как свидетельствуют подзаголовки манифестов, провозгласили своей целью ни много ни мало как «всеобщую и генеральную реформацию человеческого знания и законов»! Реформация эта, согласно замыслам таинственных властителей, должна была осуществляться под знаком злато-розового креста, олицетворяющего духовное, или эзотерическое, христианство, и привести в итоге к восстановлению древнего, но утраченного человечеством совершенного знания о Боге, Природе и подлинном смысле человеческого существования.
Несмотря на то что все эти издания были лишены каких-либо указаний на авторство, в разразившейся вслед за их публикацией ожесточенной «памфлетной войне» довольно скоро всплыло имя Иоганна Валентина Андреа как наиболее вероятного их сочинителя, тем более что авторство «Химической свадьбы» подтвердил он сам. Не был обойден вниманием и фамильный герб рода Андреа — Андреевский крест с вензелем из четырех алых и белых роз: он-де и послужил истинным прообразом эмблемы Христиана Розенкрейца! До самого последнего времени практически ни у кого из тех, кто выбрал себе розенкрейцеровскую стезю, не возникало сомнений по поводу того, что именно Андреа является «главным идеологом» несостоявшейся «генеральной реформации».
Вскоре после Второй мировой войны были, однако, найдены документы, заставившие изменить эту точку зрения. Они были связаны с именем другого «посвященного» — жителя Нюрнберга Тобиаса Гесса (1568–1614), который, как выяснилось, организовал в своем родном городе небольшой, но сплоченный кружок молодых интеллектуалов-идеалистов. Вполне возможно, что этот кружок и стал истинным прообразом братства розенкрейцеров. Сам Гесс был весьма уважаемым ученым — юристом и химиком, но для своих восторженных почитателей он был «другом Господа, служителем Христа, братом своему ближнему, доктором истины, красой литературы, звездой Тюбингена и казначеем Природы». Именно Гесс в 1608–1610 годах сформулировал основополагающие принципы братства. Этот факт был установлен благодаря комплексному исследованию найденных документов, а его результаты оглашены на конференции, посвященной 500-летию европейского гностицизма. Неслучайно и то, что смерть Гесса совпала по времени с началом публикации «розенкрейцеровских манифестов».
Что касается роли Андреа в «генеральной реформации», то здесь необходимо отметить следующее: благодаря своим большим связям в кругах западнонемецкого дворянства и духовенства и незаурядным организаторским способностям Иоганн Валентин оказался идеальной «ширмой», предоставив свое имя и даже собственный родовой герб для столь возвышенной цели. Сыграла свою роль и семейная предрасположенность к мистицизму (его отец, тоже Иоганн, имел собственную алхимическую лабораторию). Наконец, Андреа, в отличие от Гесса, был в литературном отношении гораздо более одаренным человеком, о чем свидетельствует написанный им роман «Христианополис». (Правда, справедливости ради надо сказать, что роман оригинальностью не блистал, а представлял собой шаблонное, хотя и не лишенное таланта, подражание сочинениям Кампанеллы и Томаса Мора.) Что же касается деятельности Андреа как эзотерика, то она прервалась вскоре после начала Тридцатилетней войны, имевшей для Андреа и его единомышленников самые фатальные последствия.
