Рик Джароу - В поисках священного. Паломничество по святым землям
Рамнатхапур
Я питал глубокую надежду получить даршан самого Прахлада Чандры Брахмакари – седовласого гуру с лицом ангела, который служил Божественной Матери и имел обыкновение указывать пальцем в самые вершины неба, намекая на то, что «Единственный» существует над всеми различиями, выше смерти и страдания. Однако его не было на месте – он отправился в деревушку, где когда-то родился. Но мне удалось встретиться с одним из его учеников – длинноволосым садху с гладким загорелым лицом. Он провел меня в ашрам.
Все утро он провел за украшением образа Кали, установленного в небольшом храме снаружи: он покрывал ее лик массой, сделанной на основе сандалового дерева, совершал всевозможные подношения, пел мантры, кланялся, поднимался и снова падал ниц. Он сидел рядом с алтарем и накручивал вокруг пальца свою священную браминскую веревочку, дополняя все это сложными мудрами. Затем он брал веревочку указательным и большим пальцами, окунал ее в свой акман, чашу с водой, и подносил к различным частям тела. В таких чашах содержится вода, используемая для очищения тела перед совершением ритуала или молитвы.
Завершив ритуал, он сел на паперти в тени раскидистого тропического дерева. Он всем своим видом создавал впечатление человека открытого и добродушного, и я смело подошел к нему и спросил: «Кто такая Кали?»
После недолгого колебания, садху ответил: «Только святой может сказать об этом… – но, все же, продолжил сам: – У Маха Кали десять рук для десяти карм. Существует Кали с четырьмя руками, а у Дурги их только две. Люди боятся поклоняться ей, но еще больше они боятся не поклоняться ей».
Раз в году, во время полнолуния, в Калькутте забивают целое стадо черных козлов в качестве жертвоприношения кровожадной, ненасытной богине. Мясо, как правило, отдают представителям низших каст в качестве ее прасада. Ее кровожадная сущность была «воспета» бандами «тагов», именно от этого слова происходит английское dare-devil – «сорвиголова, головорез». Эти разбойники ловили беззащитных путников и приносили в жертву богине.
Но были и другие, кому удалось переломить эту кровавую традицию. Например, Рам Прасад проповедовал свободное выражение любви, обыгрывал жизнь и смерть, и был свободен от эго, «Я». Они полностью осознали тьму и ужас. Их эго сгорело дотла.
Конкретно этот ашрам Кали олицетворял собой полнейшее спокойствие на фоне живой атмосферы зеленых тропиков. Все утро сюда шли жители близлежащих деревень, чтобы ударить в колокол храма. Они приносили с собой фрукты, цветы и мешки с рисом. Здесь воцарилось бездействие, и никто даже не пытался подумать о том, что происходит во внешнем мире. В конце концов, как объяснил мне мой новоявленный друг-садху, «Она – это все».
Мы пошли дальше за ашрам, минуя рисовые угодья, на которых лежали джутовые мешки: на них высушивалась рисовая шелуха. В полях стояли горбатые коровы, лениво жующие траву. Мы вышли на главную дорогу, и я попрощался с этим милосердным садху, который посадил меня на автобус до города.
Солнце заходило за Бенгалию. Автобус ехал мимо лачуг с покрытыми тростником крышами, а в полях виднелись фигурки людей, сидевших в самодельных туалетах. Эти деревушки были построены для того, чтобы обеспечивать относительную сырьевую независимость: здесь хранилось зерно на трудные времена. Англичане, однако, разорили их. Даже в самые голодные времена они увозили здешние запасы в Англию.
Если закончится бумага, прекратится поток топлива, если подшипниковые фабрики закроются, начнется настоящий хаос. Но здесь, среди рисовых полей, кокосовых пальм и храмов, жизнь будет продолжать свое биение, словно подземный источник.
Дакшинешвар
После посещения Набадвипа, места рождения Чайтаньи, я отправился в храм Кали в Дакхинешвар, в котором пребывал Шри Рамакришна, проявляя все признаки Махабхавы, высшей экстатической любви к Богу.
Храм находится на территории крупного комплекса, в котором всегда полно паломников. Одной стороной комплекс обращен к Ганге, на берегу которой располагается двенадцать храмов Шивы, в каждом из которых находится лингам. Главный вход в комплекс обращен к гхату, на котором можно приобрести цветочные венки для подношения божеству. Внутри находится небольшой храм Радхи-Кришны, а возвышается над всем этим храм Маха-Кали, Божественной Матери, которой и служил Рамакришна, посвятив этому всю свою жизнь.
Воды Ганги, медленно текущие к своему завершению в заливе, были смешаны с грязью и шламом. Стоило один раз искупаться, чтобы ощутить на себе тяжелую пульсирующую ауру. Было трудно понять, что перевешивает: ощущение очищения или риск заболевания, вызванного этими нечистотами. Но даже после того, как тело твое покрывалось засохшей пленкой, было трудно думать о чем-то еще, кроме Бога и Бога-человека.
Комната Рамакришны была проста и пуста. Здесь сохранилась кровать, на которой он сидел, общаясь с учениками. На стенах висели изображения его и Шарада-деви, его жены, которой он поклонялся, почитая ее так же, как Божественную Мать. Были также изображения главных учеников, продолживших его миссию. И хотя в комнате было много людей, атмосфера была легкой, разреженной.
На полу в позе лотоса в глубокой медитации сидели представительные люди в белых рубашках и строгих брюках. Я сел рядом с ними. Они были совершенно спокойны, и казалось, могут оставаться в таком положении часами. Здесь ощущалась атмосфера совершенной потусторонности, точно такая, как в присутствии Ананды Майи Ма.
Здесь воедино сливались утонченность и ужас Матери, вызывая труднопреодолимое желание соблюдать садхану и вести жизнь, полную любви. В комнате явственно ощущалось присутствие Мастера. Бесконечные формы воплощенного существа – полуобнаженное тело, намазанное пеплом, соборы и гроты, поклонение во Вриндаване и не-служение медитирующих буддистов и йогов – все это было детищем Матери. Она давала каждому по потребностям его, заполняя собой пространство, словно воды Ганги. Она была Матерью всего сущего, и в то же время не имела образа, была бесформенной тишиной, цветением абсолютной любви. Была она и страхом, эротикой, несдержанной многорукой богиней, сжимающей свои орудия в безумном танце:
Все пути – твои, охвати их так же,Как ветер охватывает деревья,Как небо охватывает землю,Как пространство охватывает форму,Благоговейно, с любовью…И тогда душа твоя услышитПесни звука и тишины,А сердце измеритВершины формы и пустоты,И существо твое восстанет среди миров,Оставаясь при этом в небытии.
Тируваннамалаи
Ашрам Рамана был тих и спокоен. В темноте ночи была видна гора Аруначала, возвышающаяся над городом. Аруначала была воплощением Шивы, а сам город – местом, где Рамана Махарши пребывал в безмятежном небытии. Я помнил его слова:
Истина трансцендентна, в начале и концеНаходится опыт чистого существования.В глубине сердца – осознанность факта,Скрытого под маской твоего «Я».
Здесь растворяется иллюзорность любой деятельности, а вместо мыслей возникает один-единственный вопрос: кто этот некто, который думает? И вопрос этот подводит тебя на грань подлинного желания. Брахма-Викара, или вопрошание самого себя, было методом, используемым Махарши для распутывания нитей реактивного мышления. И Махарши оставался неподвижным, как гора, но открытым абсолютно для всего.
Ночь я провел в ашраме, а днем изображал паломника, посещая святыни Раманашрама, мандир Дурги через дорогу от ашрама и малоизвестную могилу исламского святого Хаджи, находящуюся на окраине города. После обеда, проделав непростой горный переход, я оказался у резных стен храма Аруначала-Ишвара. В лучах послеобеденного солнца стены казались небесно-голубыми, их арки были устремлены вверх, словно трезубец Шивы-Вседержителя. Внутри комплекса стояли небольшие храмы детей Шивы – Ганеши и Картикеи. В полумраке коридоров внутри храма стояли лингамы Шивы. Пустота, погруженная во тьму, пробуждала первобытное сознание, которому становилось доступно изначальное значение лингамов.
Храм Аруначала-Ишвара, его внутреннее убранство, Тируваннамалаи
В центре располагался самый высокий из них, и вокруг него ходили священники и паломники, возлагая огни и цветочные венки. Звон колокольчиков и шорох шагов эхом разносились по окружающему пространству.
Покинув храм, я безуспешно пытался спросить дорогу, пока компания детишек не привела меня к дверям небольшого коттеджа на одной из прилегающих к храму дорожек. Я был смущен и не хотел стучать, но дети стали кричать «Рам, Рам!».
Дверь открыл человек, в котором я сразу же распознал йога – по тюрбану из тряпья, обмотанного вокруг головы. Он выглядел моложе, чем на фотографиях, а голос его звучал высоко и благозвучно. Он проводил меня в дом с улыбкой. «Садись прямо здесь», – он указал мне место. Я сел. Он зажег свечу и поставил ее прямо передо мной. Затем вернулся в свое кресло. Впрочем, то, что поначалу я принял за кресло, оказалось просто большой стопкой старых газет. В комнате было темно, но я все же заметил, что пол почти по колено завален старыми газетами. По комнате бесшумно ходила собака, размахивая коричневым хвостом. Йог Рамшураткумар, тайный святой Тируваннамалаи, сидел, помахивая веером. Я, конечно, заблаговременно отослал ему телеграмму, сообщая о своем визите, и все же был поражен, что эта встреча состоялась. Внезапно во всем городе погас свет, и мы остались наедине, освещаемые светом небольшой свечи.
