Г. Бореев - Невидимые силы йоги
На первых порах обучения мы будем рассматривать йогу как гармонию трех начал человека: физического, умственно-эмоционального (психического) и духовного. Йога — прежде всего совокупность практических методов, способствующих выращиванию единой, цельной сущности и слияние этой заново рожденной сущности со своим космическим Началом.
СЛЕПЛЕННЫЙ ИЗ ПРАХА
Не зная направления, нет смысла бежать. Любая боль — это вызов нашей воле и духовной целостности. Фортуна изменяет лишь тому, кто не изменяет своих догм и принципов. Если человек не меняется, то он живет зря. Без боли и преодоления трудностей землянину никак невозможно стать разумнее. Неумение расслабляться и малоподвижный образ жизни, нелепое питание, животные мысли и багровые поступки, испорченное дыхание и непонимание смысла жизни, своей кармы и цели своего очередного мучения — все это привело большинство мирян к безрадостному тупому существованию на уровне страстей и инстинктов. Люди отвернулись от себя-Создателя. Однако Высший Дух устроил так, чтобы физические и нравственные страдания периодически заставляли нас, плутающих в трех снах, вершить омовения в океане йоги. В этом отношении человек, вылепленный из земного праха и греха, похож на маленькую девочку, склеенную из сахарного песка:
В одном пестром городе, стоящем на берегу теплого океана, жила сахарная девочка. Звали ее Саша. Она была сложной девочкой, считала себя очень умной и счастливой, потому что много говорила. Ведь люди, которые сильно молчат, не считают себя умными. Однажды Саша пришла на берег океана. «Ты кто?» — спросила девочка у океана. — «Я — океан», — донесся голос из глубины. — «А как это, океан? Почему океан? Какой ты? Я все про всех знаю, а тебя не знаю. Значит, тебя нет. Ты, наверное, мне снишься, да?» — тараторила Саша. — «А ты войди в меня, тогда ты меня узнаешь», — выдохнул океан и замолчал навсегда. Девочка еще долго спрашивала океан, но в ответ — тишина. Делать нечего, решилась Саша войти в воду, чтобы узнать правду об океане. Окунула девочка ножку в набежавшую волну, подрыгала ею: «Ой, как хорошо, как приятно-то!» Вытащила радостно ступню из воды, глянула — а пальчиков-то на ноге и нету, растворились пальчики. Заплакала сахарная девочка, замахала липкими ручками на океан: «Отдай мои пальчики, противный обманщик!» Кричала, кричала, — а океан молчал. Наконец, она устала кричать. Саше захотелось еще раз почувствовать то сладкое дуновение счастья, которое она испытала, прикасаясь к океану. Она осторожно стала входить в зеленую воду — сначала по колени, потом по пояс. Глядит — а ножек у нее уже и нет, растворились. Но ей было так хорошо, так приятно, что она не обратила на это внимания и поплыла дальше от берега. И вот уже в синей воде растворились у нее руки, туловище, все тело. Одна голова осталась на поверхности. И прежде, чем исчезнуть в безмолвном океане, голова сахарной девочки залилась счастливым детским смехом: «Так вот оно какое — настоящее счастье! Теперь я знаю, что такое океан! Океан — это я!»
СОСТОЯНИЕ ТРАНСА
В старые годы «Сказка о сахарной Саше» написалась во мне сама, сразу после того, как я впервые испытал неописуемое счастье от погружения в транс, называемый в йоге Савикальпа Самадхи. В самом начале входа в трансовое состояние было и жутко, и страшно, и сладостно. Дыхание перехватывало, как на качелях. Было здорово и тягуче приятно — руки и ноги больно стукались о пол, левитация тела то начиналась, то внезапно исчезала. Какая-то радостная дрожь входила в область темени из космоса и разливалась горячими волнами вниз по телу. Обжигающие желтые лучи вырывались из моего лба, носа и подбородка и уходили за пределы темной комнаты. Затем мощные столбы света вырвались из сердца и солнечного сплетения. Они сладко разрывали ребра и разламывали мою грудь. Это было невыносимо больно и страшно приятно, сладострастно. Хотелось еще и еще… Не знаю, как передать это словами. На нашей липкой Земле нет ничего похожего. Ну, такое ощущение, будто кто-то вытягивает внутренности из тела через эти обжигающие прожекторные лучи и наматывает их на небесный барабан, как нитки на катушку. Тело взлетело и зависло. Из пальцев били маленькие прожекторы и освещали струящееся вниз пространство. Потом конечности мелко затряслись и куда-то вообще исчезли. Все тело завибрировало, будто по нему пропустили переменный электрический ток, и растворилось в бело-сиреневом тумане. И все же было невыносимо радостно от нахлынувшего чувства счастья возвращения к чему-то доброму, домашнему, родному. Слезы благодати лились сладкими ручьями из моего сердца, но я, утаив дыхание, продолжал и продолжал медитацию.
Послышался шум листвы, щебет птиц и плеск падающей воды. Бело-синие облака в моей комнате понемногу рассеялись и я ощутился на ярко-зеленой поляне, окруженной цветущими деревьями. В ста метрах от меня шипел и булькал водопад, его радужные брызги приятно увлажняли мое тело. Вернее, тело было и мое, и не мое. То разношенное локтистое тело, которым я последние полвека отталкивался от женщин и от Земли, куда-то исчезло, здесь я был облачен в тугую плоть пятнадцатилетнего юноши. На мое плечо вспорхнула яркая птичка и принялась громко радоваться жизни. Мне было понятно, о чем она и зачем. Сделалось красиво. Я погладил ее по теплой шершавой голове и засомневался: наверное, я умер или сплю? Ущипнул себя — больно, нет, вроде бы не сон, только мир вокруг весь какой-то очень красочный и добрый, как в детском мультфильме. Тут на цветущую поляну выбежали бодрые голоса и смех, а за ними — прекрасные юноши и девушки. Я их узнал — это были мои старые друзья, которые когда-то давным-давно умерли где-то там далеко-далеко, на плоской Земле…
После радостного общения с ними начались автоматические проекции моего сознания в более тонкие астральные и ментальные миры. Я куда-то летел, не ведая знаков, сердце — наголо. Тысячи людей, живших когда-то в Гиперборее, Атлантиде, Лемурии приходили и, скупо улыбаясь, тихо говорили со мной, как старые, мудрые друзья. Это были жрецы и пророки, аскеты и философы, посвященные и йоги. Нет, они не были умнее меня, но они почему-то все помнили. И с укоризной рассказывали мне о том, что я раньше пережил и познал, однако так бездарно забыл, растранжирил, промотал… Эх, какой же я все-таки… С каждой минутой погружения в молочный океан пустоты восторг и очарование переполняли меня все больше и больше. Вот уже исчезли в шипучем тумане очертания астральных городов и планет, океан звезд закружился предо мной, всасывая в гигантскую фиолетовую воронку. В центре, на самом дне магнитной воронки, ослепительно сияло белое-белое Солнце. Оно быстро росло в размерах, и по мере приближения выпуклого, как зонт, Светила, чувство вселенской любви разрывало мое по-детски маленькое сердце. Обжигающая Звезда уже закрывала полнеба — удар…
Очнулся я на полу своей комнаты. Взглянул на часы — и не поверил: с момента погружения в транс прошло четыре часа. На голове гудела, как трансформатор, большая шишка. Видимо, падая, я нечаянно ударил по белым ручкам долговязый шкаф. Но прилив радостной энергии и состояние сатори (счастья) еще долго не покидали меня. Я сел за родильный письменный стол и машинально стал что-то писать…
Бушует Тихий океан. Соленые волны, словно огромные птицы, хлопают крыльями и с криком устремляются вниз. Белым веером перьев вздымаются миллиарды капелек воды и, вспыхнув на секунду яркой радугой в лучах Солнца, вновь погружаются в бездонную пучину. Вдруг одна капелька приобрела крошечное сознание и воскликнула: «О, это я!» Рядом заискрилась другая капля и первая кричит ей: «А это — ты!» Вторая пытается ее спросить: «Что ты хочешь этим сказа…», но обе капельки сознания тут же исчезают в качающемся океане. Грохочет и горбатится бездна. Новые горы воды расцветают на Солнце павлиньими перьями брызг…
Видимый Мир — это внешнее проявление чего-то внутреннего, не поддающегося восприятию физических чувств и логического разума. Это «что-то» в индийской философии получило название «Брахма». К нему неприемлемы никакие прилагательные. О нем нельзя сказать, что Он сознательный или бессознательный, положительный или отрицательный, добрый или злой. В нем стираются все ограничения и различия, все мысли и слова, принципы и чувства.
В мифологии Брахма обычно сравнивается с океаном, а мир — с проявлением его. При таком допущении Творец (Брахма) как бы перестает быть Верховным Существом, стоящим над миром. Уже мир предстает перед нами как атрибут Всевышнего. И нашим органам восприятия становятся доступны некоторые Его проявления. Но познать Бога можно только растворившись в Нем, подобно капельке воды в безбрежном океане.
СОЗНАНИЕ
