Сборник статей - Тайны древних цивилизаций. Том 1
Больших высот в вопросах изучения души, особенно в ее общественном и характерологическом аспектах, достигли римляне. Гражданин Рима, человек, по преимуществу склонный к организованности, массовости, объединению, политике, пытался рассматривать это явление как феномен скорее коллективного, нежели чисто индивидуального порядка, что несколько более отвечает современным подходам. Это можно обнаружить и у Плутарха в его «Сравнительных жизнеописаниях», и у многих авторов школы стоиков: описываемые явления, касающиеся вопросов души, рассматриваются как с позиций общих для всех людей, так и в плане индивидуальном.
Римский философ, как правило, не задерживается на описаниях Бога, но не потому, что он атеист (ни в коем случае!), а потому, что он считает, что Бог – это нечто самоочевидное, это то, что мы не в состоянии ни изменить, ни принудить, ни остановить; что наша задача в том, чтобы познать самих себя, как говорил Сократ, и, более того, овладеть собой. Тонкое различие психологической мысли Греции и Рима состоит в том, что греки делали упор на необходимость познать самого себя, а римляне – на то, чтобы овладеть самим собой и стремиться к совершенству психологических взаимоотношений с окружающим миром. Стоики как бы говорили: «Если причина того, что с тобой происходит, находится вне тебя, о чем тебе беспокоиться, коль скоро ты не можешь этого изменить? Если причина того, что с тобой происходит, внутри тебя, и ты в состоянии с этим справиться, о чем тебе беспокоиться, коль скоро ты можешь это решить?» Философия стоиков, на которую наложил отпечаток некоторый цинизм греков, также пытается представить душу в качестве некоего посредника между явлениями объективными и явлениями чисто субъективными, при этом обладающего как человеческими качествами, так и практическими функциями.
Обратившись к неоплатоникам Александрии и Пергама, мы обнаружим возврат к греческому подходу – то есть к психологическому индивидуализму, когда, по-прежнему признавая платонические архетипы, признается, прежде всего, значимость собственного «Я».
И сегодня мы, живущие в XX веке, здесь, в этом тихом саду в Лиме, задаем себе вопрос: что ценнее всего из того, что мы видели, и что ценнее всего из того, что мы можем видеть? За пределами любопытства – того любопытства, что привело к падению лампы Психеи, того любопытства, что опаляет крылья символических бабочек, – мы должны думать о том, что мы можем почерпнуть из древних времен и что мы можем почерпнуть из современности. Почему я читаю эту лекцию, а вы ее слушаете? Что в этот момент нами движет? В этот момент нас что-то объединяет, мы обсуждаем вместе одну тему. Сегодня мне суждено говорить, а вам – слушать, в другой раз, возможно, кому-то из вас предстоит говорить, а я буду слушать.
Но что же нами движет в этот момент? Что нас объединяет здесь, в этом саду среди деревьев, в этом городе? То, что нас объединяет, является старой-старой, очень старой проблемой, стоявшей перед всеми людьми во все времена: греческое tiosce te ipsum, «познай самого себя». Сегодня мы испытываем настоятельную потребность познать самих себя.
Очевидно, что окружающий нас мир – мир давящий и сводящий с ума. Ни вы, ни я не одеваемся, как нам хочется, не едим то, что хочется, не путешествуем, как захотим. Напротив, мы одеваемся, едим, путешествуем и читаем то и так, что и как навязывает нам окружающий мир посредством моды, обычаев, традиций, посредством отупляющей пропаганды, которая ложится на нас тяжким грузом. Мы беремся читать самую нашумевшую книгу, идем в кино смотреть фильм, потому что его рекламируют красивыми фотографиями в газете или потому что кто-то сказал, что он очень хорош: «Обязательно посмотрите его, не пропустите!» Так нас ведут, и так наша индивидуальность оказывается раздавленной под ногами этого огромного мамонта – современного общества. Общества, подобного машине. Общества, подобного огромному зверю, который атакует нас день за днем, и в результате у нас практически нет никакой возможности иметь собственные идеи ни в области религии, ни в области философии, ни в политике, ни в социальной сфере. В каждом уголке этого мира люди в той или иной мере страдают от разобщенности, испытывают давление на себя. Те, кто на одной стороне, говорят: «Это они под давлением», те, кто на другой стороне, говорят: «Нет, под давлением не мы, а они». Но на самом деле все мы под гнетом.
Сегодня очень полезно вновь обрести путь к тому, чтобы познать самого себя, но также очень полезно найти римский путь – «овладей самим собой», поскольку мы не только должны познать себя, как музейные экспонаты, как нечто совершенно неподвижное, статичное, но должны познать себя и начать действовать. К чему знать о том, как водить машину, если не можешь тронуться с места? К чему знать о том, как включать телевизор, если не можешь настроить разные каналы? Точно также, к чему познавать самих себя, если это знание не приведет к его практической реализации, а именно к возможности делать что-то на благо человечества и на благо нас самих?
Это именно то, что предлагает «Новый Акрополь»: познать самих себя. Мы не игнорируем современную психологию, мы знаем, что многим современным психологам мы обязаны важнейшими открытиями. Но надо также учитывать, что современные психологи жили или живут все в том же нашем веке, разобщенном и разобщающем, сумасшедшем и сводящем с ума. К примеру, Фрейд прав, утверждая, что в нашей душе существует целый ряд сексуальных символов. Но он не прав, когда практически делает вывод, что любая символика имеет в своей основе сексуальные корни. Мы также не можем принять концепцию предопределенности учеников Фрейда, например, Юнга, который говорит, что чайка, умирая в воздухе и падая на песок, в предсмертный миг рисует крыльями рисунок, который уже был задуман и исполнен на этом же самом песке с начала времен. Иными словами, мы обнаруживаем, что для всех этих психологов были характерны предельные, экстремальные оценки и выводы.
Идея «Акрополя» состоит в том, что необходимо вновь собрать, синтезировать многие ценности, ценности незапятнанные, древние, соединяя и сопрягая их с современными ценностями, чтобы возродить знание подлинной психологии. Это знание поможет нам познать самих себя, овладеть собой и окружающим миром, постичь принципы внутренней свободы и независимости, то есть той свободы и независимости, которые представляют наибольшую ценность для человека, поскольку без них остальные ценности ничего не стоят.
Наша акропольская идея состоит в том, чтобы каждый мужчина, каждая женщина могли иметь возможность – через наши курсы, наши лекции, наши библиотеки, которые в вашем распоряжении во всех странах, где есть «Новый Акрополь», – открыть то, что будет представлять ценность для них, ценность не только теоретическую, но и практическую, конкретную, здесь и сейчас. Не только для того, чтобы говорить о любви или братстве со всеми людьми в мире, но и для того, чтобы любить соседа, брата, друга. Ведь мы больны всяческими теориями, и получается, что пока мы все кричим: «любовь», «согласие», «мир», «давайте любить африканцев», «давайте любить азиатов»… мы тем временем бросаемся камнями друг в друга.
Нужно начать с того, чтобы овладеть практической психологией согласия и сосуществования, познать самих себя, познать и попытаться понять: когда эти внутренние голоса звучат в нас, какая часть нас говорит в этот момент? Разве один и тот же голос в одних случаях призывает нас помочь бедным, а в других – совершить какой-либо вредный или эгоистический поступок? Разве один и тот же голос побуждает нас есть и побуждает молиться? Разве один и тот же голос ведет нас к другу и к врагу? Очевидно, что внутренне мы не едины, не однородны. Мы едины абстрактно, но в психологическом смысле мы пребываем во внутреннем конфликте, который отражается во внешней нестабильности. Иными словами, различные грани и оттенки нашего поведения являются не чем иным, как выражением внутренней борьбы и внутренней нестабильности. Отсюда следует, что мы должны попытаться найти ту часть нас самих, которая главенствует над остальными и отвечает за внутреннюю гармонию, и управлять ею. Ту часть, что могла бы проявляться в правильном образе жизни, таком образе жизни, который не воспринимался бы как самопожертвование, как страдание, но был бы поистине правильным и достойным и понимался и ощущался бы как нечто совершенно естественное.
Я вспоминаю, как год назад был в Лиме во время той знаменитой забастовки полицейских, в результате которой произошло столько грабежей. Что же получается, люди честны лишь потому, что есть полицейские с револьвером на поясе? И значит, нам необходимо больше знать о себе и о других, чтобы мы не были добрыми и честными лишь тогда, когда есть полицейские на улице. Мы должны быть добрыми и честными не вследствие давления окружения, не из-за угрозы физической силы; мы должны быть добрыми и честными по самой природе нашей души.
