Альберто Виллолдо - Четыре направления - четыре ветра

Он наклонился и захватил ладонью подбородок трупа; голова ее слегка отклонилась.

Затем он решительно поставил зубчатую кромку пилы на кожу между выступающими позвонками шеи. Я не мог отвести глаза. Когда голова была отделена от тела, он взял ее обеими руками.

— Ты не представляешь, какие шутки изобретают иногда студенты, когда работают здесь с частями человеческих тел.

Он положил голову на стол, вытер руки полами халата и достал мне куриную ногу из пакета; вторую ногу он взял для себя.

— Это за науку, — сказал он.

— Чудесно хрустит, — сказал я.

Мы ели куриные ноги, и я смотрел, как он аккуратно обсасывает кость. Мы разговаривали о наших планах на будущее. Он был намерен поступить в четырехлетнюю аспирантуру. Это дисциплинирует: плыви, иначе утонешь. Я дисциплинировал себя сам, но мне не хватало направленности. Пока мы беседовали, он вынул из выдвижного ящика что-то похожее на большую бор-машину, включил ее в электрическую розетку и выбрал насадку — дискообразную пилу диаметром около двух дюймов.

— Лучшее оставляют на закуску, — сказал он и включил инструмент. — Подержи-ка ее, если не возражаешь.

Я взял голову в руки и зафиксировал ее положение, а он опустил свистящее лезвие на лоб. Когда он закончил работу, обойдя полный круг, и выключил пилу, вой инструмента продолжался у меня в ушах. В воздухе стоял странный запах; тонкая костяная пыль легла на лицо и повисла на ресницах. Он наклонился и осторожно сдул ее.

— Вообрази только! — сказал он. — Ни одно человеческое существо никогда не видело мозга Дженнифер. Ты и я — первые. Маэстро, туш!

И он снял верхушку черепа. Мне приходилось видеть человеческий мозг. Я их видел много, плавающих в формалине в лабораторных банках. Но этого мгновения мне не забыть никогда. Аристотель считал, что мозг служит для охлаждения крови, а думает человек сердцем. Рене Декарт описывал мозг как насос, качающий нервную жидкость. Его сравнивали с часами, с телефонным коммутатором, с компьютером, — но механизм мозга неизмеримо сложнее любого аналога. Теоретик Лайолл Уотсон писал, что если бы мозг был настолько прост, что мы могли бы понять его, то мы были бы настолько просты, что не сумели бы этого сделать. И вот источник всех этих теорий и спекуляций лежал передо мной — плотная серая масса, похожая по форме на ядро грецкого ореха.

Брайен посмотрел на меня и кивнул головой в сторону Дженнифер. Я снова обхватил ладонями ее лицо, и Брайен извлек мозг из головы. Он постоял немного, взвешивая его на руках, а затем передал мне. Мозг был тяжелый. Брайен прервал молчание.

— Я тоже не верю этому, — сказал он.

Я улыбнулся в ответ, положил мозг на стол, сел на свой стул и скрестил руки на груди. Нетрудно было провести различие между Дженнифер и фунтами плоти на анатомическом столе передо мной. Не требовалось огромных усилий воображения, чтобы представить, как ее тело перестало функционировать, когда сердце прекратило подачу кислорода и питательной крови ко всем тканям, и что именно этот мозг регулировал все системы, которые оживляли тело.

Но личность определяется не телом. Джениифер прожила около сорока лет. Пятнадцать тысяч дней сознания. Двадцать один миллион минут бытия Дженнифер. Один миллиард триста миллионов мгновений уникального опыта — для нее, и ни для какого другого живого существа, ибо никто другой, только Дженнифер занимала свое пространство и пережила свою историю. В момент ее смерти каждое из событий, совокупностью которых и была Дженнифер, жило в форме памяти. Подобно тому, как мы с Брайеном видели ее мозг, она тоже, несомненно, видела такие вещи, которых никто другой не видел. Она переживала эмоции, догадки, вспышки творчества. Она переживала радость и тоску так, как только Дженнифер могла их переживать. Трудно было поверить, что все то, что было Дженнифер, было утрачено, погибло, потому что этот предмет, лежащий предо мной, больше не работает.

Дженнифер сознавала. Что случилось с ее сознанием? Куда оно делось? Я не мог смириться с мыслью, что оно просто перестало быть, что все, что было Дженнифер, потеряно навсегда.

— Что дальше? — спросил я.

Брайен засунул нос в пакет с курицей, скривился и взял себе булочку, посыпанную сахаром.

— Неврология, — сказал он. — Мозг рассекается на части в неврологическом классе. Они делают тонкие срезы, подкрашивают и изучают структуру.

Он взглянул на три части головы Дженнифер.

— Я должен еще кое-что сделать с ее лицом, но это потом.

Он засунул булочку в рот, вынул шнур из розетки и снял диск-насадку.

— А тебе не полагается напарник?

Он кивнул, намотал шнур па электропилу и отдал ее мне.

— Полагается. Один труп всегда предоставляют для двоих. Меня здесь не было в тот день, когда подбирались пары, и мне досталась Стефани. Это в ящик.

Я выдвинул ящик стола и засунул туда пилу.

— А где же она?

— Дрыхнет преспокойно. Она решила эту часть пропустить.

Я увидел в ящике номер «Международного журнала социальной психиатрии» и вытащил его.

— У-гу. — Он кивнул на журнал. — Она собирается остановиться на психиатрии. Ты, наверное, думаешь, что ей не следовало бы пропускать это. По Стефани не будет лечить людей с психическими нарушениями, она просто будет прописывать им медикаменты. К тому же, у нее… проблемы с человеческим телом.

Я расхохотался. Мой смех покатился зловещим эхом.

— Какая печаль, — сказал я. — Значит, вы влюблены. Как давно это у вас?

— Три месяца. Она намерена сменить специальность, окончательно перейти к моногамным отношениям, и мы станем счастливыми навеки.

Он ткнул скальпелем в журнал, который я держал в руках.

— Она считает, что кто-то должен поехать на Амазонку и найти племя, в котором можно получить «лиану мертвеца».

— Что?

— Аяхуаску называют «великим лекарством», «вином видящих», a также «веревкой мертвеца»; литературные сведения о ней скудны и противоречивы. Наиболее значительная работа по ее применению была выполнена антропологом Марлин Добкин де Риос; ее публикацию я в тот вечер взял к себе домой. Исследования д-ра Добкин де Риос проводились в городе Иквитос возле самых джунглей и касались использования аяхуаски в народной медицине, а также в религиозных и магических ритуалах. Визионерский напиток йаге из коры аяхуаски поставлял лекарь из джунглей, шаман (аяхуаскеро), которому секреты приготовления и соответствующие ритуалы были переданы через многие поколения.

Впервые в западной литературе аяхуаска упоминается у английского ботаника Ричарда Снруса в 1851 году. Снрус определил растение как Banisteriopsis caapi, вьющаяся лоза, или лиана, которая использует для себя в качестве опоры деревья джунглей.

Позже, в самом начале двадцатого столетия, небольшая группа путешественников и торговцев, забравшаяся в верховья Амазонки, упоминала о йаге, напитке, приготовляемом из коры этой лианы и листьев некоторых тропических растений.

Я читал сообщения об особенностях и о повторяемости архетипных образов и видений у двоих, троих и больше людей под воздействием йаге, о телепатических явлениях, об использовании лианы в психиатрических целях — своего рода лесной психотерапии под руководством аяхуаскеро. Растение именовалось «лианой», или «веревкой мертвеца», поскольку оно «ведет к вратам смерти, а потом назад». Богатство мифологии, изображения галлюциногенной лианы на керамических изделиях, в наскальных и пещерных рисунках, — все говорит о том, что использование этого растения для ритуалов и видения восходит к праистории Южной Америки.

Он широко улыбнулся:

— Требуется психиатр, владеющий испанским языком. Конечно, ты всего лишь психолог…

Это то самое приключение, по которому я давно тоскую. Я поеду в Перу, и не просто для того, чтобы определить психоактивные свойства таинственной лианы из джунглей, но чтобы изучать психологические традиции и измененные состояния сознания среди целителей и целительниц, шаманов Амазонки. Перу — единственная страна в Америке, где индейцы численно превосходят белых.

Две недели после нашего с Брайеном ужина посвящены были поискам библиографии по лиане и пересмотру всего, что я знал о шаманизме. Одним из наиболее полных источников по этому вопросу оказался «Шаманизм и древняя техника экстаза» Мирча Элиаде.

Элнаде описывает шаманизм как религиозный феномен, встречающийся в Азии, Океании, обеих Америках, а также среди древних индо-европейских народов. Повсюду в этих обширных регионах магическая и религиозная жизнь общества сосредоточивается на шамане, который является одновременно «магом и врачевателем, чудотворцем, священником, мистиком и поэтом». По определению Элиаде, «шаманизм — это техника вхождения в экстаз».

Я засел за антропологические и этнологические журналы и книги. В конце второй недели я знал немногим больше того, с чего начинал. Шаманизм — это традиция, которую в том или ином виде можно обнаружить в любом примитивном обществе, в любом забытом уголке земли. Вообще шаман считается «человеком знания», а также «человеком (мужчиной или женщиной) видения», посредником между естественными и сверхъестественными силами природы. Поскольку среди них есть и те, которые шаман полагает ответственными за здоровье и болезни, то он же оказывается и знахарем-целителем. Даже если он несведущ в современной медицине, считается, что он способен интуитивно диагностировать болезнь и посредством ритуала оказать положительное влияние на здоровье пациента.